Лариса Мондрус

Ваш Ю. Панич".

Вот такой сюрприз! Я чрезвычайно благодарен автору письма, но, выходит, Шварц ни словом не обмолвился о работе Мондрус на радиостанции "Свобода". Что из того, что Лариса не была в штате. Факт-то интересный сам по себе. Может, Эгил посчитал, что эта подробность как-то повлияет на реноме Мондрус-артистки? И ореол ее теплого свечения померкнет в моем сознании? И сама Лариса не упомянула ни разу о дикторстве на "Свободе". Почему? Гадать не будем. Не сказали - значит, не хотели. Или не придали значения. Или просто забыли. Для меня Мондрус все равно остается великой певицей и магнетически притягательной женщиной. Надеюсь, что и вы, уважаемый читатель, разделите мое мнение.

Глава 5

"ТАМ ВДАЛИ ВОЛГА ШУМИТ"

"Франкельвельд-шоу".- Нежданный круиз в Ригу.- Галич влюбляется в Мондрус.- Гастроли в Израиле.- Покорение Австралии.- "Обними меня крепче".Лорен учит языки и гаммы.

Сад еще дышал утренней прохладой. Солнце ласкало верхушки деревьев, на листьях и траве посверкивали жемчужинки росы. Из дома через раздвинутые стеклянные двери доносятся меланхолические звуки рояля. Кажется, Рахманинов. А может, Скрябин. Не уверен. Это с утра упражняется Лорен, ему завтра ехать к своему преподавателю в Зальцбург. Мы же, пользуясь приятной погодой, расположились в саду за небольшим столиком, под огромным ореховым деревом, в густых ветвях которого, как сказала Лариса, прячутся белки. На столике - напитки и диктофон. Настроение идиллическое, чеховское. Хорошее это занятие, доложу я вам, брать интервью в Мюнхене. Я понимаю халявщика с ОРТ Крылова, который никак не наездится за чужой счет по миру и при этом картинно сетует, какая, мол, тяжелая у него работа (что же тогда говорить о бедных шахтерах или даже уличных продавцах - какая у них работа?). Я тоже сейчас полон сознания собственной важности и тоже хотел бы пококетничать о трудностях и специфике своей работы, да вот зрителей у меня нет. Ладно, ближе к телу, как говорит Мопассан.

Зачинщиком беседы традиционно выступает Эгил, ему очень важно, чтобы время тратилось продуктивно.

- После "Ребров-шоу" возник всплеск интереса к русской "клюкве", и поэтому летом 75-го "Полидор" предложил Вайриху, нашему продуценту, сделать с Ларисой пластинку в славянском стиле. Разумеется, все должно быть модернизировано и проникнуто духом современности. Мы согласились, потому что где бы ни выступали, чувствовалось, что немцы еще не избавились от умиления славянской душой: ах, эта загадочная Россия, ах, как мы любим русские песни, как все это волнительно и трогательно!

Мы отобрали с Вайрихом только то, что здесь не утратило популярности: "Калинку", "Бублики", "Цвай гитары", "Как-то утром на рассвете..." Диск, который Лариса в октябре записала в Гамбурге, назывался "Во фди Вольга раушт" ("Там вдали Волга шумит"). На Рождество пластинка появилась на рынке. По этому случаю "Полидор" организовал впечатляющее представление с популярным шоуменом Петером Франкельвельдом. Лариса исполняла там и другие песни, включенные в пластинку, незнакомые немецкой публике, но имевшие, по нашему разумению, шлягерный потенциал: "Чертово колесо" и "Разноцветные кибитки".

"Франкельвельд-шоу" записывалось в Хофе, на границе с ГДР. Огромный дворец спорта. Целая неделя репетиций. Потом в зал впустили публику. Шоу снимали пятью камерами. На сцене играл оркестр Макса Грегера. Этот коллектив я видел еще в конце 50-х годов в Грузии, представляешь? И все эти годы он оставался телевизионным оркестром Германии. И сам маэстро еще держался, как ваш Лундстрем. Играл даже на саксофоне, стоя впереди оркестра.

Между прочим, когда нам показали комнату для переодевания, на двери висела табличка: "Валенте, Ларисса"...

Мондрус прерывает монолог мужа:

- Катарина Валенте была моей любимой певицей. Она швейцарка по происхождению. В начале 60-х часто пела дуэтом со своим братом Сильвио, он еще играл и на кларнете. Последние годы выступала как германская интернациональная звезда. Исполняла итальянские, бразильские, латиноамериканские песни. Мне было очень интересно встретиться с ней в этом шоу... Эгил, но мне кажется, мы забежали вперед. Ты забыл, как я в августе попала в Ригу.

- Да-да, это вообще чудеса, Борис,- спохватывается Шварц.- Видишь, ум хорошо, а два - лучше. Где-то в июле от русско-еврейской общины из Западного Берлина дошел слух, что в Травемюнде организуется круиз по Балтийскому морю, причем с посещением некоторых портов СССР, в том числе Риги. Такие круизы якобы уже проводились, и эмигранты выходили на берег без визы, потому что остановки планировались как транзитные.

Мы ухватились за эту возможность. Ведь такой случай увидеть родных может Ларисе больше не представиться. Я еще не устроился на "Свободу", а если бы работал там, то вряд ли бы пустил Лару - со стороны КГБ были возможны любые провокации.

Достали билет через бюро путешествий, сообщили родителям, что такого-то числа Лариса будет в Риге, в порту, на таком-то корабле... Ну, давай, Лара, продолжай.

- Да... Мой звонок как-то успокоил маму, а то она извелась, все причитала, что никогда меня не увидит - так ей пообещали в КГБ. Я взяла пачку своих пластинок, чтобы похвастаться, дескать, мы не пропали и прекрасно адаптировались. На корабле все туристы, как выяснилось, оказались сплошь эмигрантами, которые тоже хотели каким-то образом повидать своих родных.

И вот наконец пришел торжественный момент - наш теплоход причаливает к рижскому пирсу. Внизу целая толпа. Нас долго не выпускали. А я еще с борта разглядела своих - стоят, бедненькие, напряженно всматриваются. Я, чтобы обратить на себя внимание, стала дурачиться на палубе: запела, подражая Пьехе. Они сразу заметили, обрадовались, замахали руками.

После томительного часового ожидания открыли проход. У трапа какие-то люди в штатском останавливают меня. В чем дело? А они улыбаются - и по-латышски: "О, какие люди! Лариса Мондрус! Приехали повидать родственников? Сердечко не выдержало?.." У меня мурашки по коже: что еще за знакомцы такие? "А это что у вас? - спрашивают.- Пластинки? Вы их оставьте, пожалуйста, здесь. Мы сами послушаем". И вытаскивают из сумки все мои диски. "Когда вернетесь, мы вам все отдадим".

Душа ушла в пятки. Боже, не хотела туда ехать, нет, поехала - и опять нарвалась на эти рожи.

Спустившись с корабля, я сразу поняла: о том, чтобы сесть к папе-маме в машину, и думать нечего. От трапа к автобусам, ожидавшим туристов, вел живой коридор, образованный из двух цепочек пограничников. Родственники толкались за их спинами - никакого общения не допускалось. И нас быстро повели по этому коридору. Толпа заволновалась: куда нас повезут? Спрашивают, кричат, никто ничего не знает. Я вижу, как мои пожилые родители вместе с другими бросились на стоянку к машинам. Понимаю, им надо быстрее, чтобы успеть пристроиться за автобусной колонной. Едва успели...

Первая остановка у нас в самом центре - парк имени Яна Райниса. Сколько мы там с Эгилом гуляли! Вышли из автобуса, гид начинает что-то рассказывать. Я тут же сматываюсь, решив, что дальше ни на какие экскурсии не поеду, а к назначенному времени самостоятельно вернусь на корабль. И вся туристская группа вдруг рассыпалась, разбежалась по родственникам - в автобусах никого!

Села в машину к родителям, и мы поехали домой, на улицу Суворова. Прошло два года, как я эмигрировала, а будто целая вечность миновала. Раньше наш дом из черного гранита представлялся мне таким солидным, престижным, вызывал во мне чувство гордости, потому что все вокруг было деревянное, низенькое, невзрачненькое, а этот исполин каменный, шестиэтажный. Но когда подъехали, он показался мне серым и унылым. И запахи кругом дурные, и мочой во дворе воняло.

Заходим в квартиру - стол накрыт, мама постаралась наготовить, и все родственники в сборе, меня ждут: брат Алик, тетя Мия, Дана, двоюродная сестра Эгила... Столько было слез...

Я замечаю, что Лариса, вспоминая минувшее, и сейчас сдерживает себя, чтобы не всплакнуть.