Орлица Кавказа (Книга 2)

А зуботычины... К ним не привыкать. От них еще никто не умирал. Но и их будет случай припомнить!

Глава шестьдесят пятая

Чем дальше, тем неспокойнее было на душе у княгини Клавдии Петровны. Дело в том, что муж ее, его превосходительство генерал-губернатор, совсем потерял голову. Беды, которые валились со всех сторон одна за другой, совсем сломили его.

Откуда бы ей это знать? О, жены все про нас знают! Даже то, что снится по ночам в кошмарах, от них не укроется!

И как снова и снова бредет всю ночь в воспаленном генеральском воображении траурная процессия - черный гроб на черном катафалке, подпрыгивающем и скрипящем на ухабистых зангезурских проселках... И как стоит генерал навытяжку перед строгим оком петербургского грозного следователя... И даже то, что он давно уже согласен признать себя безусловно во всем виноватым, даже в убийстве того, кто был в его губернии "оком государевым..."

Да, трудно быть рядом с супругом, который растерял в жизненных перипетиях последние крохи мужества и теперь готов склонить голову перед каждой неудачей. А ведь сейчас особенно нужна полная собранность, потому что, не дай бог, этот разбойник Гачаг Наби, который умеет вдруг, словно бы надев шапку-невидимку, исчезать с глаз людских и проходить через самые надежные стены - не дай бог, если он решит вдруг проникнуть в губернаторские покои! Не за себя опасалась гордая красавица-княгиня, она знала, что по обычаям гор, ей нечего бояться блеска дагестанского клинка. Но могло сложиться так, что этот удалец Ало-оглы куницей шмыгнет через порог и зарежет самого генерал-губернатора, как молочного ягненка! А губернаторшу заберет с собой, в свою разбойничью берлогу, чтобы после предложить властям справедливый обмен - "верните мне мою госпожу, я верну вам вашу!" Нет, такая ситуация княгине явно не улыбалась. Что же предпринять?

Прежде всего, хорошо бы убрать с глаз долой и от греха подальше эту гордячку Хаджар. Это уменьшит накал страстей и можно будет подумать о том, чтобы удалиться, по возможности без шума, и коротать остаток жизни где-нибудь в благодатном Париже или чопорном Лондоне, вдали от знойных кавказских страстей и неумелых российских чиновников, которые только и знают, что водку пить да взятки брать.

Чтобы услать пленницу из губернии, нужно в этой ситуации личное решение генерал-губернатора. Но он совершенно не в состоянии сейчас что-либо решать. Некогда боевой генерал, он полностью утратил веру в успех, его обуревали бесчисленные сомнения. Ведь - кто гарантирует, что, рискнув жизнями десятков, а то и сотен своих солдат и казаков, он не останется в конце концов у разбитого корыта?

Горы здесь такие, что и горный козел - архар, не всегда найдет, где поставить ногу; возле самых опасных перевалов преступниками уже заготовлены, как доносят лазутчики, тайные места, где стоит тронуть камень - и лавиной обрушится осыпной склон, засыпая на веки вечные все живое, что оказалось в этот страшный час на крутой, опасно вьющейся по крутогорью тропе...

С другой стороны - как загнать добычу в ловушку, если сеть вся в прорехах - прижмешь разбойников к границе - а они нырнут за кордон по им одним известным тропам - и поминай, как звали! С казаками ведь в Иран не сунешься, сразу начнутся дипломатические осложнения, не дай бог и до войны дело дойдет, тогда никому головы не сносить... Кого персидские сабли пощадят, того петербургские судьи не упустят.

А ведь стоит отойти - и снова проклятые гачаги здесь - то ли в Зангезуре объявятся, то ли в Шемахе.

Нет, здесь наобум действовать нельзя. Надо сначала хорошенько подготовить операцию. Но - как тут подготовишься, если и представления не имеешь, где твой враг, а сам у него как на ладони?

Ведь как ни скрывай, как ни скрытничай - что Гачаг Наби сам не увидел, о том обязательно ему донесут его удальцы. Ими, поди, весь Зангезур кишит. Это ведь кажется, что разбойников раз-два и обчелся. На деле здесь почти каждый разбойник, и, представься случай, - весь край подымется против империи.

Здесь хитростью надо, лукавством. Восток всегда славился хитроумной политикой, народ в этом деле искушенный, чтобы с ними ловчить-нужно быть сметливей лисы и змеи, вместе взятых. Когда-то генерал-губернатор это умел. Он четко знал: начинать надо с того, что подогреть и раздуть всегда тлеющие на радость врагам, чуть припорошенные золою лет очаги междоусобиц. А когда разгорится этот пожар - пожалуйста, бери тех, кого обуял священный гнев братоубийственной свары,- бери их голыми руками. Сейчас на. генерал-губернатора надежды нет. Все планы - и дальние, стратегические, и ближние - что сделать сегодня, а что оставить на завтра - все должно было рождаться в изощренном уме княгини.

Конечно, Клавдия Петровна щедро одарена богом. И красотой не обделена, и ум есть, и характер. Но война - не придворная интрига, к дыму и пороховой гари надо привыкать с младенческих лет, как это выпало, например, на горькую долю Хаджар. А княгиня росла в родовой усадьбе, среди нянюшек и гувернанток; ее не искусству боя учила жизнь, а хорошим манерам, языкам - живым, чтобы романы читать - по-английски и по-французски - и мертвым, дабы приобщиться к вечно не стареющей мудрости эллинов и латинян. Да что сейчас толку и с того, и с другого?..

Нет, дело это безнадежное. Единственный шанс у княгини - вернуть супругу веру в себя, утраченную, казалось бы, безнадежно. В этом нужно ставить на то немногое, что еще осталось ему по-настоящему дорого в жизни. А тут, несомненно, на первом месте любовь к красавице-жене. Только эта страсть удержала его превосходительство здесь, на этом берегу, иначе неминуемо попал бы либо на тот свет, либо в уютный дом, где кончают тихо дни свои тронутые умом состоятельные люди.

И верно: великая сила - женская красота! Впрочем, не будем отвлекаться...

Тяжелые дни, переживаемые княгиней, не уменьшили ее обаяния. Более того, страдания и раздумья придали ей особую, новую прелесть. Глаза ее, под которыми легли глубокие тени, горели, как две яркие звезды, стан стал еще стройнее, а беспокойство, испытываемое днем и ночью, сообщило ей особую живость и подвижность.

Сама княгиня прекрасно это понимала. И не раз, облачившись в роскошные, декольтированные на грани возможного вечерние наряды, только что доставленные ей из Парижа, она подолгу простаивала перед зеркалом, напевая что-то по-французски - тихонько, себе под нос, вертя в руках роскошную чайную розу, выросшую на самой любимой куртине губернаторского сада.

Длинные шелковые волосы Клавдии Петровны долго и любовно укладывала куафюрша, выписанная из Потсдама; тонкий аромат, который веял над нею, родился в центре Мадрида, на пропитанной жарким солнцем испанской земле. Ах, как прекрасна была княгиня!

Наряды менялись, само собой, каждый вечер. Но - что бы ни затевала в новый день губернаторша, никогда она не забывала накинуть на плечи, завязать кушаком или завить тюрбаном шелковый нухинский платок, знак и символ того, что должно было остановить в ее прихотливой судьбе столкновение с гордой дочерью ислама.

Нужно сказать, что обычно на красоту Клавдии Петровны, кроме нее самой, и полюбоваться было некому. Князь запирался в своих покоях и не выходил оттуда сутками.

В такие дни, когда крупные звезды, словно фонари, загорались в темно-синем небе Зангезура, красавица со вздохом бросала розу в окно и звала камеристку Аннет - раздеваться и готовиться ко сну.

Именно в такие вечера злоба и ненависть к неразумным кавказцам бушевали в душе княгини с особой силой. Иногда ей казалось, что пожар гнева испепеляет ее и она уже способна сама, собственной рукой изрубить мужа на части дамасским кл'инком, всегда висевшим у его изголовья в богато украшенных серебряными узорами ножнах. Да, именно так, изрубить на части, потом облачиться в генеральский мундир с золотыми эполетами и, приняв на себя радость и обузу повелевать краем, начать самой крестовый поход против негодных абреков. А что?

Отстучать депешу самому его величеству императору всея Руси! Напомнить о славных временах, когда не губернией - Россией правили умные и сильные женщины, принеся ей, если не золотой век, то мир и процветание! Так доверьтесь мне, ваше величество! Я не подведу! Рука моя не дрогнет!