Стрежень (= Юноша и машина)

"Опохмелиться бы!" - безнадежно думает Ульян. Денег у него нет уже давно, все пропито: спецовка, новые бродни, новый брезентовый плащ. Утром он ничего не ел и есть не хочет, а коли не опохмелится, то не станет есть и за обедом - ковырнет вилкой жирную осетрину и отвернется.

Понуро бредет Ульян.

Одежда на нем грязная, рваная, рубахи под пиджаком нет, вместо бродней - старые, разбитые сапоги.

Пароход "Рабочий", подходя к Карташезу, поворачивается, становится вдоль реки. Теперь он кажется таким большим, ослепительно белым и красивым просто волшебство какое-то! Проходит еще минута, и пароход заливается музыкой: речники включают радио.

"Ой-ой!"- стонет Ульян Тихий, закрывая глаза, чтобы не видеть белый пароход. Он не может больше смотреть на него.

Когда-то Ульян Тихий плавал на "Рабочем", ходил по его верхней палубе, стоял за его штурвалом, носил фуражку с золотым "крабом" и черные, широкие внизу брюки. Говорят, что он был хорошим штурвальным - капитаны и помощники признавали это, а капитан-наставник Федор Федорович говорил, что со временем из Ульяна выйдет лучший штурвальный на Оби. Да, так говорил он. А что получилось?..

"Извините, люди!" - с этим застывшим на лице выражением Ульян Тихий волочит по песку кол. В груди его ощущение безнадежности и непоправимости случившегося. После того что произошло с ним на пароходе, он сам не заметил, как пристрастился к водке, привык глотать ее стаканами. Чувствует Ульян спутала, связала его по рукам и ногам водка, не вырваться, не убежать от нее, как не убежать от самого себя.

Пароход "Рабочий" пристает к дебаркадеру.

Тяжело навалившись телом на большой березовый кол, к которому привязан многопудовый невод, Ульян Тихий страстно желает одного - опохмелиться. Стакан бы водки ему! Нальется силой тело, облегчится дыхание, пройдет головная боль; мир покажется светлее, добрее, просторнее, захочется двигаться, думать и жить. Но нет водки. Придется Ульяну мучиться весь длинный, как год, день. "Плохи дела!" - тоскливо думает он.

- Эй ты, пьянчужка, алкоголик несчастный! - раздается, позади Ульяна насмешливый, злой голос. Он поворачивается, видит Наталью Колотовкину.

- Здравствуй! - растерянно произносит Ульян.

Наталья, презрительно окинув его взглядом с головы до ног, сердито взмахивает рукой и уходит под навес, где все еще чистит картошку тетка Анисья. Там -она что-то прячет в карман, затем нагоняет Ульяна, грубо хватает его за плечо.

- Пьянчужка! Ты ведь кол выронишь!

- Не должно быть, - шепчет Ульян, улыбаясь жалкой улыбкой: "Ругайся, правильно! С похмелья я, болею! Прости!"

Сунув руки в "карманы спецовки, Наталья идет рядом, кривит пухлые, яркие губы, передразнивает и ругает Ульяна:

- Не должно быть! Трясешься весь, алкоголик! Вот выронишь кол, что будет? Опять начинай, замет, да?

"Ругайся, правильно, верно! - говорят и поза, и руки, и склоненные плечи Ульяна. - Права ты - пропащий я человек! Так и надо меня, пьянчужку".

- Навязали на нашу голову пьяницу! - зло продолжает Наталья. - Нальет с вечера зенки, а потом беспокойся, что он дело провалит! Ты не думай, что я о тебе переживаю - по мне ты хоть залейся! Я за бригаду болею.

- Знаю. - Ульян вздыхает. Он согласен, что не стоит переживать за него. - Конечно, не за меня!

- Еще не хватало! -усмехается Наталья. - На черта мне сдался такой алкоголик! Холера, пьянчужка! - Она еще раз машет пальцем перед носом Ульяна. - Запомни, это последняя! И не из-за тебя, из-за бригады.

И, отвернувшись, сует ему в руку чекушку водки.

- Залей зенки, пьяница! У, ненавижу!

Разгневанная, она убегает от Ульяна, а он глядит на водку. Зрачки его расширяются, в них загорается огонек, губы шевелятся, словно он уже пьет, а ноздри большого носа раздуваются. Как-то странно - хрипло, задушевно засопев, придерживая одной рукой кол, Ульян вынимает картонную пробку...

Через несколько минут, повеселевший, выпрямившийся, он легко идет по песку, резво переставляя ноги в разбитых, грязных сапогах. Наталья Колотовкина настороженно следит за ним.

По вековой традиции обских рыбаков, первого пойманного осетра валят в общий котел.

Котел на Карташевском стрежевом песке объемист, он установлен на самодельной печурке, под которой жарко пылает костер. Осетра полагается варить с перцем и лавровым листом, целеньким, а коли он икряной, то икру готовить отдельно, в специальной посудине.

Ровно в час дня тетка Анисья бьет деревянной колотушкой в донышко алюминиевой миски, кричит на весь берег:

- Снедать пожалуйте! Снедать!

Закончившие очередное притонение рыбаки веселеют от этого зычного зова. Семен Кружилин -выключает выборочную машину, Стрельников машет рукой. Живо сбросив зюйдвестки и брезентовые куртки, рыбаки склоняются над Обью, чтобы умыться. После этого идут под навес, где установлен обеденный стол с длинными деревянными лавками. И стол и лавки тетка Анисья за полчаса до обеда окатила горячей водой, потом выскоблила острым Широким ножом. От этого они ярко блестят.

Николай Михайлович Стрельников садится первым на свое почетное, бригадирское место, по сторонам - рыбаки, разместившись по возрасту и авторитету. Дядя Истагней, например, устраивается рядом с бригадиром, Степка Верхоланцев - много дальше, а Ульян Тихий - на кончике стола. Сидят тихо: обед на промысле такое же важное и ответственное дело, как и выборка невода. Во время обеда тоже не полагается болтать лишнее. Перед рыбаками большие алюминиевые миски, а в руках деревянные ложки, - расписанные хохломскими завитушками.

Бригадир за столом не командует, не важничает. Он изображает собой доброго отца большой дружной семьи,

- Ну, Анисья, на стол мечи, что есть в печи! - милостиво говорит он и довольно улыбается. Николай Михайлович любит всякие присказки. После обеда он обязательно скажет: "После сытного обеда, по закону Архимеда..."; если кто-нибудь чихнет, непременно вставит: "Спичку в нос!"; коли кто курит дорогую папиросу, выскажется так: "Метр курим, два - бросаем!"

Тетка Анисья, раскрасневшаяся и отчаянно деловитая, наваливает в миски нежные сиреневые куски осетрины, отдельно ставит вареную картошку - сначала бригадиру, потом дяде Истигнею, потом прочим. Николай Михайлович внимательно следит за нею, наблюдает, чтобы все было чин чином. Иногда он одобрительно кивает. Но странно, рыбаки на бригадира обращают мало внимания: они следят не за ним, а за дядей Истигнеем. Он первым погружает ложку в миску, зацепив большой кусок осетрины, обдувает его, затем, попробовав, прикрывает глаза, как бы говоря: "Ничего! Ешьте, ребята!" И они неторопливо приступают к обеду.