Адам и Ева

Маркизов вползает в магазин. За спиной у него котомка,

одна нога обнажена, и видно, что ступня покрыта язвами.

Маркизов. Вот, дотащился... Здесь и помру... Мне больно! Я обливаюсь

слезами, а помочь мне некому, гниет нога! Всех убили сразу, а меня с

мучениями. А за что? Ну и буду кричать, как несчастный узник, пока не

изойду криком. (Кричит слабо.) Помогите! Пончик. Человек! Живой! Дошла моя молитва! (Бросается к Маркизову, обнимает

его.) Да вы Маркизов?! Маркизов. Я, я - Маркизов! Вот видите, гражданин, погибаю! (Обнимает Пончика

и плачет.) Пончик. Нет, стало быть, я не сумасшедший. Я узнал вас! А вы меня? Маркизов. Вы кто же будете? Пончик. Да как же вы не узнаете меня, боже ты мой! Узнайте, умоляю! Мне

станет легче... Маркизов. Я почему-то вижу плохо, гражданин. Пончик. Я - Пончик-Непобеда, известнейший литератор! Припомните, о боже,

ведь я же с вами жил в одном доме! Я вас хорошо помню, вас из профсоюза

выкинули за хулиган... Ну, словом, вы - Маркизов! Маркизов. За что меня выгнали из профсоюза? За что? За то, что я побил

бюрократа? Но а как же, гадину, не бить? Кто его накажет, кроме меня?..

За то, что пью? Но как же пекарю не пить. Все пили: и дед, и прадед. За

то, что книжки читал, может быть? А кто пекаря научит, если он сам не

будет читать? Ну, ничего. Потерпите. Сам изгонюсь. Вот уж застилает

вас, гражданин, туманом, и скоро я отойду... Пончик. Теперь уже о другом прошу: сохранить жизнь гражданину Маркизову. Не

за себя молюсь, за другого. Маркизов. Гляньте в окно, гражданин, и вы увидите, что ни малейшего бога

нет. Тут дело верное. Пончик. Ну кто же, как не грозный бог, покарал грешную землю! Маркизов (слабо). Нет, это газ пустили и задавили СССР за коммунизм... Не

вижу больше ничего... О, как это жестоко - появиться и исчезнуть опять! Пончик. Встаньте, встаньте, дорогой!

Ефросимов появляется с узлом и сумкой. При виде Пончика

и Маркизова остолбеневает. Пончик, увидя Ефросимова, от

радости плачет.

Ефросимов. Откуда вы, люди? Как вы оказались в Ленинграде? Пончик. Профессор... Ефросимов?.. Ефросимов (Пончику). Позвольте, вы были вечером у Адама... Это вы писали про

колхозниц? Пончик. Ну да. Я! Я! Я - Пончик-Непобеда. Ефросимов (наклоняясь к Маркизову). А этот? Что с ним? Это он, напавший на

меня!.. Значит, вы были в момент катастрофы в Ленинграде, как же вы

уцелели?! Маркизов (глухо). Я побежал по улице, а потом в подвале сидел, питался

судаком, а теперь помираю. Ефросимов. А... стукнула дверь! Вспоминаю... (Пончику.) Отвечайте, когда я

снимал Еву и Адама, вы показались в комнате? Пончик. Да, вы меня ослепили! Ефросимов. Так, ясно. (Маркизову.) Но вы, вы - непонятно... Как на вас мог

упасть луч? Вас же не было в комнате? Маркизов (слабо). Луч? А? Я на окно влез. Ефросимов. А-а-а... Вот, вот какая судьба... (Зажигает луч в аппарате,

освещает Маркизова. Тот шевелится, открывает глаза, садится.) Вы видите

меня? Маркизов. Теперь вижу. Ефросимов. А нога? Маркизов. Легче. О... дышать могу... Ефросимов. Ага. Вы видите теперь... Вы назвали меня буржуем. Но я не буржуа,

о нет! И это не фотографический аппарат. Я не фотограф, и я не

алкоголик!!

В громкоговорителе слышна музыка.

Маркизов. Вы, гражданин, - ученый. Какой же вы алкоголик! Позвольте, я вам

руку поцелую... И вам скажу стихи... Как будто градом ударил газ... Над

Ленинградом, но ученый меня спас... Руку давайте! Ефросимов. Подите вы к черту!! Я ничего не пью. Я только курю... Маркизов. Ай, злой вы какой... Папиросу? Курите на здоровье, пожалуйста... Ефросимов (истерически). Какое право вы имеете называть меня алкоголиком?

Как вы осмелились тыкать мне кулаком в лицо?! Я всю жизнь просидел в

лаборатории и даже не был женат, а вы, наверное, уже три раза... Вы

сами алкоголик! Утверждаю это при всех и вызываю вас на суд. Я на вас в

суд подам!! Пончик. Профессор, что вы?! Маркизов. Гражданин, милейший человек, успокойся! Какое там три раза! Меня

по судам затаскали, ну, заездили буквально. Ах, великий человек! Дышу

я... Хлебните... Ефросимов. Я не пью. Маркизов. Как можно не пить. Вы помрете от нервов.

Музыка в громкоговорителе прекращается.

Я ж понимаю... Я сам в трамвай вскочил... А кондукторша мертвая. А я ей

гривенник сую... (Вливает в рот Ефросимову водку.) Ефросимов. Вы дышите

свободно? Маркизов. Свободно. (Дышит.) Совсем свободно. А верите ли, я хотел

зарезаться... Ефросимов. У вас гангрена. Маркизов. Как ей не быть! Еще бы! Вижу - гангрена. Ну, до свадьбы заживет. Ефросимов. Гангрена - поймите! Кто отрежет вам ногу теперь? Ведь это мне

придется делать. Но я же не врач! Маркизов. Вам доверяю... Режьте! Ефросимов. Глупец! Нужно было обеими ногами на подоконник становиться! Луч

не попал на ступню... Маркизов. Именно то же самое я говорю... Но серость! Серость! Я одной

ногой... Ну, пес с ней, с ногой! (Декламирует.) Великий человек, тебя

прославит век!.. Ефросимов. Прошу без выкриков... Держите себя в руках, а то вы свихнетесь.

Берите пример с меня... Пончик (внезапно в исступлении). Я требую, чтобы вы светили на меня! Почему

же меня забыли? Ефросимов. Да вы с ума сошли! Вы просвечены уже, бесноватый! Владейте

собой... Да не хватайте аппарат! Маркизов. Да не хватай аппарат, черт! Сломаешь! Пончик. Да объясните мне хоть, что это за чудо?! Ефросимов. Ах, никакого чуда нет. Перманганат и луч поляризованный... Маркизов. Понятно, перманганат... А ты не хватай за аппарат! Не трогай, чего

не понимаешь. Ах, дышу, дышу... Ефросимов. Да не смотрите так на меня! У вас обоих истеричные глаза. И

тошно, и страшно! Бумаги и карандаш, а то я забуду, что нужно взять еще

здесь, в магазине. Что это у вас в кармане? Пончик. Рукопись моего романа. Ефросимов. Ах, не надо... К чертям вашего Аполлона Акимовича. Маркизов. Нет бумаги. Давай! (Берет у Пончика рукопись.) Ефросимов. Пишите. Эти, ах, господи... ими рубят лес! Пончик. Топоры? Маркизов. Топоры!.. Ефросимов. Топоры. Лекарства... Берите все, все, что попадет под руку, все,

что нужно для жизни...

Послышался шум грузовика.

Вот они! Подъехали! (Выбегает в окно, кричит.) Ева! Адам! Я нашел еще

двух живых!

В ответ слышен глухой крик Адама.

Да, двое живых! Вот они! (Выбегает.) Пончик (цепляясь за него). Мы - вот они! (Выбегает за Ефросимовым.) Маркизов. Мы - вот они! (Хочет бежать, но не может.) И на меня, и на меня

посмотрите! Я тоже живой! Я живой! Ах нет, отбегал ты свое. Маркизов, и

более не побежишь... (Кричит.) Меня ж не бросьте, не бросьте меня! Ну,

подожду!

Бесшумно обрушивается целый квартал в окне, и

показывается вторая колоннада и еще какие-то кони в

странном освещении.

Граждане, поглядите в окно!!

Занавес

АКТ ТРЕТИЙ

Внутренность большого шатра на опушке векового леса.

Шатер наполнен разнообразными предметами: тут и обрубки

дерева, на которых сидят, стол, радиоприемник, посуда,

гармоника, пулемет и почему-то дворцовое богатое кресло.

Шатер сделан из чего попало: брезент, парча, шелковые

ткани, клеенка. Бок шатра откинут, и видна пылающая за

лесом радуга.

Маркизов, с костылем, в синем пенсне, сидит в дворцовом

кресле с обожженной и разорванной книгой в руках.

Маркизов (читает). "...Нехорошо быть человеку одному: сотворим ему

помощника, соответственного ему..." Теория верная, да где же его взять?

Дальше дырка. (Читает.) "...И были оба наги, Адам и жена его, и не

стыдились..." Прожгли книжку на самом интересном месте... (Читает.)

"...Змей был хитрее всех зверей полевых..." И точка. А дальше страницы

выдраны.

Входит Пончик-Непобеда. Он, как и Маркизов, оброс