Три истории о любви

В Новый год дело было уже сделано, Сергей Иванович сидел у своей любимой в маленькой комнате и кургузо беседовал с ее бабушкой Верой Антоновной. Вдруг выяснилось, что эта бабушка знавала семью его бабушки, нашлись даже какие-то (в пятом колене) общие родственнички Синцовы, ничего хорошего, кстати.

- Москва такой маленький город, - удовлетворенно говорила неходячая бабушка, сидя в кровати. - У нас была мануфактура и пароходы, эфто у дедовой родни в Нижнем, а у бабушки тверское поместье, таврические земли. Дача в Крыму сгорела. Дед был товарищ министра, адвокат... А у вас был генерал-губернатор со стороны прадеда... Киевский, кажется... Вы скрывали, конечно, но мы-то знали! А с вашей бабушкиной стороны ее бабка из города Нассау какая-то мелкая баронесса... Да половина все немцы у вас в роду, горделиво произнесла бабушка. - Но мы вас не осуждали. Я сама преподавала немецкий.

Неожиданно для себя Сергей Иванович произнес на этом языке некоторую фразу, которая вдруг всплыла в его памяти. Май сорок пятого года, Потсдам. Сергею Ивановичу как раз исполнилось накануне девятнадцать лет...

Из соседней комнаты вдруг так чудесно запахло, что у Сергея Ивановича заболело под щеками и выступила слеза.

- Опять у них пирог с капустой перестоял! - покачала головой бабушка.

- Доннер веттер, - откликнулся Сергей Иванович.

- Я-я, - подтвердила бабушка и помолчала. - Вы знаете, - вдруг заговорила она, - у нас был такой смешной случай. Мой папа Дмитрий Николаевич шел как-то из своей адвокатской конторы... Дело было как сейчас, под Новый год... Под девятнадцатый, кажется. При новом уже прижиме. Папа Митя потом умер в Бутыгичаге, царство ему небесное...

И бабушка рассказала Сергею Ивановичу всю историю про прадедушкину доху, но мы уже с вами ее знаем.

Затем бабушка велела ему достать из комода шкатулку, открыла ее ключиком, вынутым из недр халата, ключик же был привязан на грязноватом белом шнурке (явно из-под довоенных парусиновых туфель) к булавке, приколотой с изнанки кармана.

Сергею Ивановичу живо припомнилась старушка мама, которая все карманы закалывала булавками, свято хранила старые ключи и благоговейно относилась к картонным коробкам из-под макарон...

Затем на свет Божий явились две сероватые тускло-голубенькие сережки с золочеными дужками.

- Это вам с Таней на квартиру. Я берегла. Кто ей поможет в эфтом деле, кроме меня? Кооператив построите. Я скоро уйду, комната освободится, эфти поживут хоть не на кухне.

Сергей Иванович отвел глаза. Сережки стоили ровно три копейки в базарный день. В училище им преподавали ювелирку.

Бабушка говорила:

- Я тороплюсь, неровен час. Это тесто с масляной краской ты смоешь керосином. Там внутри бриллианты. Понял? Только ты будешь знать этот секрет. Таня немедленно все раздаст. Ты уже сделал ей предложение?

- Да, вчера.

- Она мне призналась. Я же вижу, что с ней происходит. Не спит. Так что это ее приданое.

Глаза бабушки сияли. Она вдруг громко заорала:

- Кушать подано?! Сколько можно! Хочу шампанского и дьявольски хочу винегрета!

И она вложила в руки Сережи коробочку своими холодными лапками. И пожала.

P.S. Недавно я надписывала книги двум внукам Татьяны Вольфганговны и Сергея Ивановича. Внуки, Вава и Митя, носились как бешеные с игрушками: из дома только что уехала шумная французская родня...

* Из новой книги прозы "Богиня Парка". Печатается с разрешения издательства "Эксмо".