Голоса над рекой

Но ничего из этого не было Главным Подарком!

Сейчас никто не стал рассматривать подарки детально ("Да! Вот еще очень модно:

дамские гольфы!") - это будет приятно сделать позднее, в полном покое, и рассмотреть уже все не спеша, лучше даже в одиночку, так что подарки пока не разбирались, а оставались лежать на диване, и пока было именно хорошо смотреть на все вместе, в целом. А в целом все это сверкало, благоухало, переливалось в веселой праздничной горке, растущей на новом красном пледе.

Отец всего этого не любил, называл "мусором", но непременно рассматривал каждую вещицу, поворачивая ее во все стороны, и, рассмотрев, возвращал на место, махнув рукой: "Ерунда..."

И тут - прямо прелесть такая! - бутылочки для детского питания! Но не наши, не обычные, с которыми он 25 и 33 года назад ходил на детские молочные кухни в Москве и здесь, когда появлялись дочери, потому что у жены оба раза не было молока. Нет, это были совсем другие бутылочки...

В Москве, еще в студенчестве, когда у них родилась старшая дочь, он бегал с этими (да не с этими!) бутылочками за 2-й Зачатьевский, где они жили, за монастырь - направо и вниз, чуть ли не к Москва-реке - на детскую молочную кухню. К 6-и утра. Чтобы еще с пятью СПЕШАЩИМИ ОТЦАМИ разгрузить два ЗИСа со всем детским питанием для их куста, за что получить питание вне очереди и бежать с ним домой, отдать жене и бежать в институт - он учился тогда на V-м курсе, а потом, если дежурил, что было часто - в неврологическую клинику, в ночь, а утром снова бежать на молочную кухню...

- Всю Москву оббегала! - смеялась старшая дочь, передавая сестре чудесные бутылочки. Крупные, необычной формы, с желтой навинчивающейся крышкой с отверстием, от краев которого спускалась внутрь соска, выворачивающаяся при кормлении.

А сверху надевался колпачок.

По поверхности бутылочек шел красный бумажный пояс, на котором изображались две бойкие какие-то птички - носик к носику. И было крупно написано: BABY KAVALIER.

...Да, это были совсем другие бутылочки...

Все знали: ГЛАВНЫЙ ПОДАРОК - впереди.

Он был всегда, кто бы откуда ни возвращался, и всегда выдавался неожиданно, даже внезапно, но обычно ближе к концу.

То есть до поры он был секретом, никто никогда ни спрашивал о нем, не выпытывал вернувшегося, - все делали вид, что ничего не знают, ничего особого не ждут. Да и само обозначение, слово это - ГЛАВНЫЙ - никогда не употреблялось у них применительно к подарку, но все знали: ГЛАВНЫЙ ПОДАРОК ЕСТЬ!

Всякий раз он кому-нибудь предназначался, но никогда не покупался специально, то есть никогда не был преднамеренностью, - он был всегда как бы СЧАСТЛИВОЙ НАХОДКОЙ, но находкой, удивительно соответствовавшей какому-то важному, конкретному факту жизни кого-то из них.

Главный Подарок не был ВЕЩЬЮ, ПОКУПКОЙ: платьем, например, туфлями, теми же пледом или шторами, теми же отрезами на юбки и жилеты, или даже французскими духами. Но нет, нет, не так! Французскими духами он, конечно, мог быть, еще как!

И вообще ОН МОГ БЫТЬ ВСЕМ: любой вещью! Да, ЛЮБОЙ ВЕЩЬЮ! Так что зря я так вот запросто все их отбросила!

ВСЕ МОГЛО БЫТЬ ГЛАВНЫМ ПОДАРКОМ, ЛИШЬ БЫ ПОДХОДИЛО, ОТКЛИКАЛОСЬ СУТЬЮ!

Из духов, например, сейчас (СЕЙЧАС, - вот что важно!) таким подарком могла быть ТОЛЬКО скромнейшая "Уральская рябинушка" - маленький совсем флакончик, совсем дешевый...

Он всегда мог теперь (ТЕПЕРЬ!) быть Главным Подарком - с лета 1971 года, потому что...

...Июнь 1971 года. Последние дни перед выпиской... жаркое, безумно жаркое начало лета, а в клинике все сестры душатся "Уральской рябинушкой"...

Этот запах ворвался тогда в духоту палат и коридоров, он уничтожил все больничные запахи, он перечеркнул саму больницу, он сводил меня с ума, опьянял, звал отсюда... Он сыграл особую роль в моем выздоровлении, так как КРИЧАЛ о жизни, о любви, о счастье, - я должна была, обязана была выздоравливать! И мне стало легче, - появилась НАДЕЖДА, - маленькая, совсем маленькая, но - надежда!

Муж попросил одну сестру купить мне флакончик "Уральской рябинушки". Но - "рябинушка" вдруг исчезла. Муж сам пошел по магазинам, обошел все парфюмерные - "Рябинушки" не было. Но я не очень страдала: мне хватало этого запаха.

Потом, уже дома, младшая дочь купила мне один раз "Рябинушку", и все больше ее опять-таки нигде не было.

Но я легко воспроизводила запах этих духов, а вместе - мгновенно и остро - долго такое не удержать! - воспроизводилось, вспыхивало ТО ВРЕМЯ.

Я всегда видела одно и то же: нашу палату с кислородным баллоном в углу, спину выходящей из нее медсестры с отведенной рукой, в которой был лоток со шприцами, и - окно.

За ним на большом пустыре перед больницей царствовал удивительной формы и красоты, сплошь расцветший куст черемухи, какого я в жизни своей не видала - внезапный ожог счастья!

ГЛАВНЫМ он был еще потому и скорее всего потому, что был НАГРАДОЙ, то есть не просто подарком - бескорыстным даром, а действительно наградой, правда, нередко отдаленной от побудившего к ней поступка, это уж как получалось, часто наградой-шуткой, но, конечно, не без умысла, и никогда наградой грубой: вот, мол, за ЭТО - получай! Хотя он был именно ЗА ЧТО-ТО.

Младшая дочь, например, еще маленькой, однажды получила огромную лохматую собаку, игрушку, за победу, хотя и неполную, в чем, собственно, и была вся суть, - ПОДАРОК НАДЕЯЛСЯ! - над визгом, киданием и лаем настоящей собаки, которую она поначалу ужасно боялась.

В прошлом году Главный Подарок получила мать (кстати, это вовсе не означало, что в этом году она не смогла бы его получить снова. Ничего подобного, смогла бы!

Если именно ей этот подарок подошел бы и сейчас больше, чем остальным) - великолепный тяжелый том Анри Перрюшо "Жизнь Ван Гога", на белоснежном супере которого горело окровавленное ухо, - и не только потому, что Винсент Ван Гог был любимым ее художником, а потому еще, что года три назад она просидела все лето над этой книгой, взятой у кого-то для чтения, выписывая и выписывая из нее...

Сколько? Да разве сосчитать! - все лето сидела и выписывала, оторваться не могла. Отец ругался: "Писец!! Подумать: такие книги переписывать!" Из себя выходил.

2. "AX, ВАШЕ СОБАЧЕСТВО"

А потом сколько стихов о Ван Гоге она написала!..

Даже цикл был - "Ван Гог и я"...

И я!..

... Он рыжим недаром родился, нет! ...

Рыжее пламя костра!..

В котором сгорал желудок пустой,

Плоть, мешавшая жить порой,

Отвергнутая доброта...

Но я не знаю совсем никакой

Разницы между Ван Гогом и мной!

И я горю, пожирая себя (О желтый

и красный цвет!..),

но нет ни единого

полотна,

нет ничего, - лишь его душа

Бесплодно дымится на углях костра...

Но я ведь зачем-то была?..

Однажды она показала своему 5-летнему внуку портрет Ван Гога "Плачущий старик" и спросила, как он думает: почему этот дедушка в голубом костюме?

Внук сказал:

- Потому что его обидели.

- Ну и что? Почему же костюм голубой?

Он посмотрел на неё и ничего больше не сказал.

Бабушка улыбнулась.

В это время на веранду, где они сидели за ее раскладным столиком отдыхали тогда всей семьей в доме отдыха, потому и веранда была и раскладной столик - вышел дедушка в лыжном костюме с большим синим кувшином воды. Он медленно стал лить воду у их ног, и вода вместе с притащенной грязью стекала в щели между досками. Закончив, дедушка ушел в комнату и вновь вернулся с кувшином воды. Он снова лил ее на пол, теперь подальше от них, шире радиусом. Сейчас, вечером, мыть полы на веранде было ни к чему, ну а грязь тоже была ни к чему...

А сколько раз он плохо спал из-за бессонницы жены - она невольно будила его: то щелкнет выключатель ее ночника, то зашелестит переворачиваемый лист...

А что же ей оставалось делать, коли не было сна? Она читала до одурения, делала в уме какой-нибудь доклад, выключала свет и подолгу лежала в темноте не шевелясь, пытаясь полностью расслабиться, убирала в дальней от спальни части квартиры, даже стирала, но ведь не будешь убирать и стирать каждую ночь...