Сионюга

Тем более, что кильватерный след - самое красивое зрелище с борта судна ночью.

В первозданной безлунной и беззвездной метельной мгле вокруг нас вскипали белыми шапками валы и холмы. Они сталкивались, образуя пенные столбы, среди которых просто затерялось бы судно поменьше. Но внушительный черный корпус "Святска" только небрежно раскидывал это природное безобразие, почти не качаясь. Набегающие валы разбивались о него, как о бетонный мол. В воздухе пахло солью и грозой. А за кормой кипело и переливалось серебристое сияние.

Ян распускал хвост, как любой в его интересном положении. Мы дружно светили ему голубым и желтым, так как вещи он рассказывал удивительные, особенно в те годы, когда о восточных единоборствах было рекомендовано помалкивать. Начала Таня, рассказывая, как ее на пляже в Севастополе учили самбо одновременно ее любовник и его папаша - мастер спорта и отставной полковник морской пехоты. Януш сказал, что он тоже начинал было с самбо, но потом познакомился с одним китайцем, а тот оказался фанатиком карате. Тут же, не сходя с места, доктор Ковач задрал ногу выше головы и осторожно помахал ступней над моей шапкой. "Будь на вашем месте, - ласковым голосом уссурийского тигра сказал он, - какой-то противник, я бы двумя неуловимыми молниеносными движениями ступни, вот так, - он тактично перевел свой кед за борт, - загасил его ударами поочередно в оба уха." "А если бы это был опытный самбист? - ревниво возразила Таня. - Я не думаю, что он позволил бы вам махать вашей тапкой у него перед носом." "А вот вы и попробуйте, как самбистка мне этого не позволить." "Я против, - сказала я. - Если Таня отправит вас за борт, кто мне при случае вырежет аппендицит? Я уж не говорю, что я отвечаю за выгрузку в бухте Ногаева, а только Таня знает, как это делается. Так что и ее гасить ни в коем случае нельзя!"

Оба посмеялись, но нисколько не отменили эксперимента. Таня приняла стойку, а Януш покачался на расставленных согнутых ногах, распластавшись над палубой, издал оглушительный вопль ("крик разъяренной обезьяны"), взвился в небо и обвил шею Тани сзади одной ногой, приняв вес упавшей противницы на вторую ногу, установленную на палубу с устойчивостью швартовного кнехта.

"Ничего себе... - с трудом перевела она дух. - Бедный мой Арнольдыч! А он-то думал, что уронит кого угодно... Сдаюсь, Янек! И - с завтрашнего дня начинаю брать уроки. Попадись мне потом кто из этих самбистов..." "Смотря при каких обстоятельствах, - скептически заметила я. - Вот позавчера Танька применила прием, который и Янека поверг бы в панику." "Ну да?"

Я рассказала о вонючке в тамбуре и шапке на перроне.

***

Здесь у меня пропущенная глава... В ней янтарный блеск сауны и плеск подогретой морской воды ледяного Охотского моря в судовом бассейне. Здесь прекрасные женские тела и совершенство атлета Януша. Какие сложились между нами отно-шения? Что запомнилось больше всего? Кто знает! Полагаюсь на читательское во-ображение. Мы были молоды и хороши собой, в меру раскованы и рискованы, но вовремя брали себя в руки и не позволяли инстинктам овладеть разумом. Так что все было так, как было. "Сионюга" моя в этой главе выше всяких похвал.

2.

На четвертый день среди бескрайнего синего пенного простора показался на горизонте серо-голубой пик похожий на застывшее облако пирамидальной формы.

Поскольку для моряка нет большей радости, чем земля в иллюминаторе видна, наша скромная компания решила отметить это знаменательное событие песнями и плясками под гитару. Выяснилось, что у Янека и это есть, а мы с Таней умеем петь и веселиться. А так как стоял впереди Магадан, столица Колымского края, то именно эту песню мы и исполнили со всей доступной нам тоской.

"Это же сколько лучших людей страны, - закручинилась "сионюга", видели этот пик и радовались земле на горизонте, не предполагая, какую мерзость им угото-вила эта земля." "Да уж, - неожиданно поддержал ее Януш. Добро бы только свой народ изводили, каннибалы, а то ведь весь доступный им мир измордовали. Только я думаю, что есть еще не только Божий на них суд, а и людской. Венгры восстали первыми, чехи - вторыми, поляки - третьими. Кто следующий?" "Мы,- уверенно сказала Таня. - Столько русских, сколько положила ленинско-сталинская свора, не знает история. Когда наш народ предъявит свой счет собственным вы-родкам... Мы поименно вспомним всех, кто поднял руку!"

Мне следовало поддержать этот митинг, чтобы не засветиться. Я взяла гитару и запела на мотив "Подснежника" недавно рассказанные мне Андреем Сергеевичем стихи: "Он был по навету посажен в тюрьму/ Он золото рыл в Магадане далеком/ И родина щедро платила ему/ Березовым соком, березовым соком..." Мое выступление имело неожиданный успех: Януш хохотал, а Таня прослезилась. "Вы так развеселились только потому, - сказала она, - что эта чудовищная машина, которая теперь загадочно дремлет, как опасный вулкан, вас обоих просто еще не коснулась. А я их хватку знаю на своей собственной коже..." "Неужели тебя... би-ли? - побледнел Януш. - Или ты это иносказательно?"

Я-то знала достоверно, что ни Андрей Сергеевич, ни наши коллеги в Ленинграде пальцем ее не тронули, а потому с интересом ждала, что она ответит. "Ты знаешь, что такое электрический стул? - сильно волновалась Таня. - Мгновение - и потеря сознания. Но до "гуманного" мгновения приговоренного держат рядом с камерой смертников с этим жутким стулом, чтобы он ежеминутно воображал, как его будут на нем казнить. То же делали и со мной. Намекали, что мало мне не будет, а уж подробности - смотри литературу о тех, кто шел к этому пику... Я воображала себя в их руках, и это было, возможно, страшнее того, что они собирались, но почему-то так и не решились со мной делать!" "А если бы ты была на их месте? - решилась я обострить ситуацию. - Скажем, ваши пришли к власти, а я все-таки имела бы тот самый запах, о котором мы упоминала." "Оказалась стукачом?" "Я просто даю вводную. Пощадила бы? Простила? Пригрозила пытками? Или, если бы была твоя воля, повесила бы меня вниз головой, как сделали те, о ком с такой гордостью говорит наш милый Янек?"

"Ничего не понимаю, - побелел наш кавалер. - Ты что?.. Белка!" "Я ничего, - старалась я держать себя в руках. - Просто в любых отношениях должна быть взаимность. Если тебя, Таня, никто и пальцем не тронул, то и ты после возможной контрреволюции не должна никого вешать вниз головой. Или я не права?" "А за что меня следовало трогать? - безо всякого страха или подозрительности спросила она со своей лучистой улыбкой. - Я не взрывала Кремль, не стреляла в ЗИЛ генсека, не призывала к так называемой контрреволюции и к последующим казням коммунистов. Мне это все вообще было тогда до лампочки. Черт знает где чуждые мне и моему народу арабы напали на единственную, к тому же микроскопически не различимую на карте мира еврейскую страну. Ну и что? Война идет не у нас, гибнут не советские люди, материальный ущерб моей родине нулевой, если не считать брошенного на поле боя оружия, которое мы дали в чьи-то руки-крюки. Но моя страна вдруг ставит на рога всю прессу, радио, телевидение, обрушивается с бранью на всех евреев на свете, включая своих же лойяльных граждан. Почему? Да только потому, что уже второй раз война там пошла не так, как была задумана в Москве. Разбили как раз тех, кого наши лидеры послали убивать не дорезанных Гитлером евреев и их потомков. А мой отец не во власовцах воевал, он как раз с нацистами насмерть дрался. И он меня раз и навсегда научил, что направленный против всех народов мира нацизм немыслим без антисемитизма. И что любой общественный и государственный строй, который помогает геноциду евреев пронацистский. Поэтому я против такого строя. Вот и все. Неужели это так слож-но? В СССР есть конституция. Согласно статье такой-то, я имею право свободно высказывать и такое свое мнение. Я никого не агитирую, я не создаю никаких тай-ных организаций и не состою в них. Я не знакома лично ни с одним диссидентом или иностранцем. За что же меня арестовывать, держать в камере и угрожать пыт-ками? Естественно, белка, ты тоже имеешь право на свои убеждения и на их защи-ту по мере возможности. Поэтому, если вдруг окажется, что ты агент КГБ и меня выдаешь, я на тебя даже не обижусь. Я дружна со многими, кого бы ты, Янек наз-вал ортодоксальными коммунистами. Я уважаю и их убеждения. Если к власти придут антикоммунисты и станут этих людей преследовать, я так же смело выс-туплю за них, как отстаиваю право Израиля на его защиту от агрессора. Если кто-то арестует тебя, белка, я буду... носить тебе передачи."