Полынья

- Coy-coy?!

И Шаров на чистейшем русском языке ему объяснил:

- Ты мне сон разбил...

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРАЗДНИК КОРАБЛЕЙ *

1

На подходе к Маресале увидели с десяток барж, груженных углем и лесом. Круглые, с облупленными бортами, похожие на пасхальные яйца, они так сливались с водой, что надо было смотреть в оба, чтоб не столкнуться с какой-нибудь. Довольно прочный лед, взявшийся за ночь, разломали ледоколы, а течение вынесло его из пролива, очистив дорогу "Кристаллу" и разным посудинам, которых он обгонял по дороге. Только караван еще не проснулся, и его прошли напрямик. Везде на пароходах огни были потушены. Электрический свет угадывался лишь в нижних каютах, где под водой, за толстыми стеклами, спали моряки. По палубам слонялись вахтенные, проверяя натяжение цепей. Эта тишина расслабила бдительность рулевого, и просто чудом "Кристалл" не угодил под помои, когда их выплеснули с какого-то парохода.

Возле буя Экслипс опять попали в затор суденышек, покрытых инеем, с синеватыми окнами, почти сливавшихся с поселком, который лежал совершенно белый, как во время зимы. Все вышли посмотреть на два новых корабля науки, появившихся за последние сутки. Необычной формы, с куполами, сверкавшими от росы, они возвышались как форпосты, и от них доносился мелодичный перезвон склянок. Даже "Агат", по сравнению с ними, имел чересчур будничный вид. Теперь его жизнь протекала неслышно, в ритме медленно крутившейся антенны. Но как только пришвартовались, было объявлено о совещании, которое собирал Милых.

Ожидали его в гостиной, довольно большой, где вокруг стола было поставлено несколько жестких, но красивых деревянных кресел с высокими спинками. На переборке висел портрет Милых, в мундире с орденом Нахимова и Бронзовым Крестом королевы Виктории. Этими высокими знаками воинской доблести Великобритании и СССР капитан Милых был удостоен за проводку союзных транспортов через минные заграждения Северного моря. Он был на портрете неузнаваем, и неузнаваемым казалось и море, приоткрытое среди занавесей желтого шелка, оживлявших тяжеловатую обшивку стен. Само представление о стихии словно умирало в этой комнате с защитной броней.

Как бывает, когда кого-то приходится ждать, разговаривая о том о сем, незаметно соскользнули на главное. Совещание началось задолго до его открытия.

Подлипный, затронув тему о спасенных турках, обрисовал положение дел экспедиционного отряда. Оно представлялось незавидным... Никто не хочет тонуть, никто не желает садиться на камни. Все укрепились в море броней, точными приборами ориентирования и локации. У каждого народа имеются хорошие навигационные карты. Однако не у каждого народа есть такие морские спасатели, как "Агат". Поэтому целый мир работает против экспедиционного отряда. Даже если дело доходит до спасения, как в случае с "Атлантиесом", то они готовы скорее потерять флот, чем за него платить.

- Надежды отыграться на своих тоже нет, - продолжал Подлипный, перейдя с международного обзора на внутренние дела. - Навигация тяжелая. План ледоколам урезали до минимума: три миллиона.

- Минус три миллиона.

- Да, с минусом...

- Будет с плюсом, если проведут пароходы.

- От взрывоопасников уже отказались...

Вполуха слушая, что говорят, Суденко подумал, что никто из них даже не вспомнил "Шторм". Так было заведено на морском спасателе: не говорить о делах безнадежных, пустых, а говорить о делах хороших, приятных. Болтовня про "Атлантиес" казалась ему притворством. Он работал на международных буксировках и знал: компенсация за них только откладывалась. Сколько случаев, когда у уволившихся моряков находили деньги, о которых они и думать забыли! С "Атлантиесом" Подлипный явно темнил, в своем стиле. А если предположить, что дела не так уж плохи, то из-за чего могли снять с международной линии такой корабль, как "Агат"?

- Сами вы от ледокола не откажетесь? - задал вопрос Микульчик, закрывая книгу, которую читал. - С поводырем пойдете!

- "Агат" обкалывает и ледоколы, ты знаешь, - ответил Подлипный. - Дело в "козявке". Плавкран мы обязаны сберечь.

- Куда с ним через лед? В караване все пароходы ледового класса... Все равно разобьете!

- Герман Николаевич считает, что Северный морской путь открыли не для того, чтоб возить металлолом. А открыли для того, чтоб возить технику.

Это было в самом деле изречение Милых, и довольно существенное.

- Значит, вы пришли из-за "козявки"? - не унимался Микульчик.- Ёханы баба! Это, простите, моя поговорка...

Стармех "Кристалла" не первый раз наскакивал на "Агат". А свой уход объявил как протест против нудной жизни морского спасателя. Поэтому вопрос Микульчика пришелся Подлипному не в бровь, а в глаз.

Подлипный поднялся:

- Мы пришли, чтоб взять аварийные пароходы. Поведем их приполюсом, через Полынью.

- Вас что, заставили?

- Научный центр Севморпути предложил вариант обхода оси. Герман Николаевич, изучив его, дал согласие.

Если допустить, что собрание давно шло, то сейчас была его кульминация.

Кокорин спрыгнул с кресла:

- Не взяли валюту, так пришли за орденами! А как же мы?

- С планом мы вам поможем.

- Каким образом?

- Осмотрите взрывоопасники.

- Мы? - Кокорин отказывался верить.

- Это правительственное задание.

Казалось, Кокорина сейчас хватит удар - от счастья. Осмотр взрывоопасников, учитывая тариф оплаты, - гарантия выполнения плана. Он сразу сел, набивая трубку, отключившись от происходящего.

- Суденко! Сколько времени может занять осмотр?

- С ледокольщиками?

- Конечно.

- Суток за двое кончим.

- Это нас устроит.

Оценивая, что произошло, Суденко искал выход. Выход был... Пароходы шли сюда через слабый лед - серьезных поломок не будет. Они лягут костьми, а сделают свою работу за сутки. Если идея с крыльями будет одобрена, к вечеру отойдут. Пока "Агат" притащится с караваном, все будет приготовлено. Куда денется "Агат"? Он никуда не денется.

В это время открылась дверь, и вошел Кутузов.

- Прошу пардона... Герман Николаевич у себя?

- Отдыхает.

- Скажите, что я пришел.

- Здесь я... - Милых, шаркая подошвами, вышел из спальни. - Здравствуй, Валентин!

- Здравствуйте вам...

Боцман Кутузов, который и перед самим богом не ломал бы шапку, так застеснялся, что стало неловко смотреть. Милых тоже обрадованно зафыркал, заморгал глазками, тряся лапу Кутузова изо всех сил. Это была пара, забавная для сравнения, которая при всей своей противоположности обнаруживала неожиданное сходство. Как в этом одряхлевшем старике невозможно было распознать прославленного капитана, каким он гляделся со стены, так трудно было признать в другом знаменитого боцмана. Вот такой, в телогрейке, скупо отобранной из неисчислимого барахла, в побитых, с чужой ноги сапогах, в рукавицах из грубой парусины, он как пришел на флот, так в нем и стоял.

- Герман Николаевич...- Кутузов, потоптавшись на ковре, демонстративно оглядел остальных. - Я принял решение кое-кого заложить.

- Давай...

Милых, не умея долго стоять, сел.

- Просеков... что вы так за него переживаете... пошел к дружку на "Бристоль". Не могут один одного перепить, вот и зацепились. Дюдькин... вчера сбил стул в салоне, свинцовый.

- Дюдькин? Старый моряк!.. - Милых отказывался верить.

- А другие? Вот старшина сидит молчком. А вы спросите! Девку поймал в пузыре и крутит с ней.

- В каком пузыре?

- Откуда я знаю, какие они? Эх, пропили судно! - сказал Кутузов свое обычное и так закрутил цепью, что сидевшие за столом пригнули головы.

Милых посерьезнел, но выражение озабоченности, готовое сложиться на его лице, не сложилось. Было видно, что Милых, передохнув, чувствовал себя хорошо.

- Подумай, Валентин, - сказал он, - а как без такого парохода быть? А так хоть есть куда списать людей, для дисциплины... - И, чувствуя, что Кутузова не убедил, спросил: - Ты-то сам разве не пьешь?