Понурый Балтия-джаз

- Тармо, - сказал я, когда он взял трубку, - прогони немедленно бабу или баб, сколько их там у тебя... Прибуду через двадцать минут.

- Это не баба, - ответил он мрачно. - Это мой друг. И мы никуда не уйдем. У нас свидание. Я имею право на личную жизнь?

- Ладно, - сказал я. - Будем вести её вместе. Как насчет амур-а-труа? Ты, мразь дешевая, не будешь ревновать, а?

Наверное, я действительно устал, если разошелся по пустякам.

- Вам все хи-хи да ха-ха! - повысил голос Тармо. - А человек вкалывает с утра до ночи в двух местах! Человек нуждается в отдыхе!

- Вот и отдыхай... Положи ключ под резиновый половичок у входа и убирайся на дом к твоему другу или ещё куда. Попьете там винца и насладитесь общением, если уж вам приспичило трахаться. Студию я очищу вечером. Ключ будет там же. Но...

- Какие ещё но? - простонал Тармо.

- Вернувшись, найдешь прибавление подотчетного имущества. Кошку и четырех котят. Черные. Инвентаризируй по статье "антураж для съемок". Для съемок в стиле Бергмана или как там его... этого... Тарковского, например. Помни, бухгалтерия, которая будет переводить обещанные тебе мною кроны, вычтет стоимость кошки и выводка, если они пропадут. Это - инвентарь, материальная ценность... И вообще в композиции ты зациклился на гуманоидах, забыл о животных...

- Вы сами животное!

- Ну, ладно, ладно, даже в этом качестве я не навязываюсь к тебе в модели, - сказал я. - Как творец ты свободен...

И повесил трубку.

"Раймон Вэйл" показывали без четверти четыре пополудни. Время-то едва тянулось. А ощущение такое, что день почти минул...

Умнику понадобится минут пять, чтобы прийти в себя, связаться с Мариной и донести о моих намерениях. Марина примет решение накрыть меня в студии Тармо, когда, по её расчетам, я там окажусь. Таким образом, чтобы немножко разочаровать и заставить Марину понервничать, на место следует прибыть не ранее половины шестого.

Теперь я набрал номер представительства "Балтпродинвеста". Дежурный Андрей узнал меня по голосу и, ничего не спрашивая, сразу соединил с Дубровиным.

- Мы позвонили, - сказал он. - Просили принять рекомендованные вами меры. Нам обещали это сделать. Есть вопросы к вам. Срочные. Где вы?

Говорил так, будто не выгонял меня взашей утром с работы.

- Кофейничаю возле Ратушной площади. Но вряд ли я знаю теперь больше вашего. Да и знал меньше вашего, как теперь понимаю. Ваши вопросы останутся без ответов.

Я имитировал нотки грубоватого раздражения, продиктованного обидой.

В принципе, мне теперь наплевать на Дубровина. Но в интересах полной ясности я хотел, чтобы он понял, кто он для меня после совещания и катавасии возле музея: мы в разных лагерях.

Он помолчал, взвешивая мои слова.

- У вас есть решение? - спросил он.

- Есть.

- Хотелось бы выслушать.

- Выслушает господин Шлайн. Он в представительстве?

- Нет, в сопровождении.

- Потери большие? - спросил я.

Он опять помолчал. И ответил вопросом:

- Чьи потери?

Подтвердил: да, в разных.

- Общие, - сказал я.

- Уточняем.

- Ну, хорошо... Передайте, пожалуйста, господину Шлайну, что встреча в девятнадцать тридцать на месте сексуальных ристалищ.

- На месте чего?

- Шлайн знает. Передайте, пожалуйста, дословно. Спасибо и до свидания.

Ни черта не послушают его эстонцы, подумал я, повесив трубку. Русских тут вообще не будут слушать. И не будет оцепления перед Лохусалу. И Чико на радость Дубровину и Вячеславу Вячеславовичу уходит теперь далеко-далеко, туда, где кочуют туманы. В море на подводном ковчеге типа "Икс-пять", ведомом матерым балтийским волком Раулем Бургером. Чтобы в спокойном тихом месте передать заложника заказчику. Или самому подержать заложника по поручению заказчика до поры, до времени. Пока береговая стража по сигналу Ге-Пе ещё протирает внезапно запотевшие окуляры своих биноклей и производит внеплановый профилактический ремонт радаров.

Генерал взят в заложники. Чико, мочила, только послужил прикрытием для азериков, Махмадова и Вайсиддинова, именно они вели основную игру. Тургенева взяли в компанию с тем, чтобы его репутация киллера заставила всех думать о покушении и только о нем.

Вскользь пришла мысль, что Рауль Бургер не заполучил бы "Икс-пять" у норвежцев без согласия англичан. В любом случае, боевая подлодка, даже брошенная на десятилетия, остается собственностью флота её величества и трансфер или, говоря проще, продажа таковой гражданскому лицу могла совершиться исключительно с ведома его представителей...

В сущности, плевать мне на политические шаги или требования, которые последуют за захватом Бахметьева, кто и как бы их не выдвигал. Теперь важен один вопрос - когда? Если я верно прочувствовал характер и стиль действий Чико вкупе с остальными, от ответа зависела продолжительность и моей собственной жизни. Это во-первых. И во-вторых: ответ определял временное пространство для попытки сыграть-таки дополнительный тайм - в этом случае меня, возможно, тоже вынесут с игрового поля ногами вперед, но хотя бы не будет сухого счета.

Размышляя обо всем этом в такси, я обнаружил, что винтовочный чехол протекает мне на колени.

- Извините, - сказал я водителю, - немного попахивает. Везу кошек любимой теще.

- Теще? - спросил он флегматично. - Теще можно. Отчего же не привезти теще кошек? Очень даже можно. Теще всегда нравится, когда привозят. Даже кошек. Теще не нравится, когда увозят...

Основная моя задача в новом положении, подумал я, выявить логово Чико. До сих пор он имитировал покушение на убийство. В том числе и на меня. Ломал в сущности комедию, даже когда развивал в подвале виллы Ге-Пе план пришпиливания моего трупа к генеральскому. А теперь... Теперь я унижен. И вследствие этого, по кавказским представлениям, из оперативной, временной превратился в постоянную угрозу. Отныне и навсегда. Пока существую. Нечто вроде кровника... И Чико это нравиться. Он любит риск. В особенности дуэльный, что ли.

Лично я против Тургенева ничего не имел. Просто противник. Непредсказуемый, трудный. Вонючий и опасный для здоровья мусор, доставшийся невезучему уборщику.

Взрыв "Фольксвагена Пассата" Гаргантюа Пантагрюэлевич устраивал по собственной инициативе. Тургенев в тот момент рассчитывал, что я попляшу под его дудку ещё пятнадцать часов. Я видел теперь два варианта причин покушения на меня на набережной в Пярну.

Первый. Ге-Пе убирал меня в состоянии припадка озлобления, поскольку я не принял его предложение сотрудничать. Предложение поспешное и опрометчивое. Под ошеломляющим впечатлением от исхода побоища под Керну. Толстяк, может быть, впервые в своей бандитской жизни увидел, как действия одного человека, в его глазах фраера, оказались эффективнее бахвальства, блефа и численного превосходства дешевых бойцов или, говоря военным языком, мяса. Кроме того, Ге-Пе выболтал мне чужую тайну - о том, что готовится похищение, а не убийство генерала. И этой тайне я, сглупив - сгоряча ли, от усталости ли, - не придал значения, поскольку заклинился на собственном плане.

Реальность этого варианта представлялась ничтожней вероятности второго: убрать меня приказал Вячеслав Вячеславович. На утро после побоища у Керну в представительстве "Балтпродинвеста" он делал вид, что ничего особенного не случилось. А я по дороге из Пярну в Таллинн никаких следов боя на Пярнуском шоссе уже не увидел. Вряд ли полицейские занимались уборкой останков машин и трупов. Ге-Пе со своей ордой двигался следом за Вячеславом Вячеславовичем. Толстяку полагалось принять меня на ответственное хранение, может быть в подвале его же виллы в Лохусалу, после захвата. А обернулось так, что он вызволял голого Вячеслава Вячеславовича из наручников и собирал по лесу его бездыханных бойцов.

Вячеслав Вячеславович в крайней злобе и отчаянии из-за провала верного дела и позора велел Ге-Пе догнать меня, разобраться по понятиям и, в случае неблагоприятного исхода обмена этими понятиями, убрать.