Книга теней

- Восьмой... десять минут восьмого. Вы спешите? - Если бы он спешил! Или, может быть, мне самой начать спешить?

- Да. Дело в том, что через час или немножко больше мне нужно будет... в общем, я перестану быть виден.

- Как это? - Эмма Ивановна на секунду забыла, что перед ней сумасшедший.

- Я - тень, - напомнил тот.

- А-а... Да-да, конечно, - поспешила согласиться она.

Станислав Леопольдович развел руками:

- Следовало бы исчезнуть на Ваших глазах, чтобы Вы поверили окончательно, но это крайняя мера. Зрелище не из заурядных... Впрочем, я избавлю Вас от него. Я мечтал о том, что Вы поверите мне на слово. И Вы поверили бы, если... - Гость прямо-таки ударил ее взглядом.

- Если... что? - смутилась Эмма Ивановна. Кажется, он догадался обо всем... - Телефон тут ни при чем! - Она вскочила.

- Телефон? Да бог с ним, с телефоном... Если бы Вы действительно любили меня - вот что я имел в виду.

И это смутило Эмму Ивановну Франк. Хотя с какой стати? Она не могла любить сумасшедшего, это же очевидно! Чего он хочет от нее?..

А если вправду дождаться ночи - посмотреть, что с ним станет? Но что с ним может стать: не растворится же он в воздухе, в самом деле... Нет, она пока еще в своем уме. Человек из плоти и крови не способен раствориться нечего и думать. Дождешься ночи, а он уже не уйдет потом. И придется до утра сидеть с сумасшедшим - нет, только не это!

- Послушайте, Станислав Леопольдович...

Гость не дал ей договорить. Он поднял руку и произнес:

- Я уйду. Я уйду, как только Вы меня об этом попросите, клянусь Вам... чем хотите. Не надо придумывать никакого срочного дела - дослушайте, я не сделаю вам зла.

Эмма Ивановна снова села.

Она не могла понять, что произошло, но страх куда-то исчез. Почти спокойно глядела она на Станислава Леопольдовича, а у того глаза были на мокром месте. Он, что же... плачет? Тень не может плакать! Значит, не тень. А если не тень - так сумасшедший, все-таки сумасшедший. Жаль...

- Я сейчас скажу Вам одну вещь. - Эмма Ивановна закрыла глаза - от ужаса перед тем, что она делала. Но она делала это. - Мне позвонили. Мне позвонили из Склифософского. И все рассказали про Вас. Там, - она вытянула руку в сторону окна, - ждет машина. Вас собираются забрать, как только Вы выйдете отсюда. Они уже знают, что Вы здесь. Идемте, я покажу Вам черный ход.

Она не открывала глаз. Если он сейчас задушит ее - так ей и надо.

- Откройте глаза, Эмма Ивановна. Мне хочется в них посмотреть.

Глаза пришлось открыть: не задушит, стало быть. Но как же он измучил ее!..

- Мне ни к чему уходить через черный ход - повторяю, я могу исчезнуть в любую минуту. Но даже если бы мне действительно что-то угрожало... Вы спасали меня, я понимаю и ценю... я бы и тогда не ушел через черный ход. Вы забыли одну частность: я люблю Вас.

"Но что, что мне делать? - хотелось закричать Эмме Ивановне. - Я играла в игру... в "Вы мне снились"! И пришел Дмитриев Дмитрий Дмитриевич - да, смешной, да, убогий... какой угодно, но я уже сказала ему все, чего добиваетесь от меня Вы! Уже сказала, поймите. И не могу теперь говорить то же самое Вам, это... это безнравственно. Ну хорошо, я согласна, я не любила его, я делала вид! Пусть... Но я еще помню, как я делала вид, - ведь и дня не прошло. И я не имею права так быстро отречься... даже от лжи".

- Ладно, - тихо сказал Станислав Леопольдович, словно услышав все это. - Я попробую по-другому. Я попробую объяснить Вам, что мы с Вами, именно мы с Вами обречены, - он почти прокричал слово "обречены", - любить друг друга, только друг друга - и никого больше. Нас обрекла на это... история, если хотите. Помните, я спросил про имя - Клотильда... Кло? Вы должны, Вы обязаны вспомнить! Это Ваше имя.

Эмма Ивановна встала опять. "Боже, - подумала она, - доколе?"

- Меня зовут Эмма Ивановна Франк.

И вдруг ей вспомнилось, вспомнилось очень отчетливо, что в детстве была у нее кукла и куклу звали Клотильда. Она хотела прочь прогнать воспоминание это, а оно прочь не прогонялось. Впрочем... кукла - только кукла, какая разница, Клотильда звали ее или нет'

- Вы что-то вспомнили?

- Нет,- решительно сказала Эмма Ивановна. - Ничего.

- М-м, - простонал гость. - Что ж Вы так не бережете воспоминаний своих! Ну, допустим... теперь вас действительно зовут Эмма Ивановна Франк. А раньше?

- Когда... раньше? - мысль о том, что Станислав Леопольдович сумасшедший, начала куда-то ускользать... именно в тот момент, когда он выглядел совершенно уже безумным: глаза блестят, весь лоб в поту ("Не тень ведь, не тень!").

- Раньше... давно, - бормотал безумный старик, - в сороковых годах осьмнадцатого столетия. - Голос его стал совсем глухим. - Тогда Вы были Клотильдой Мауэр, Кло, моей женой!.. И мы любили друг друга - не в первый раз, как я полагаю, но оставим это, оставим... Итак, в сороковых годах осьмнадцатого столетия мы с Вами любили друг друга. Вам же снилось это! - Он горько покачал головой. - Разве можно забывать свои сны? Снов своих нельзя забывать, заклинаю Вас... У меня тогда был маленький домик, домик моего отца, - весь в плюще. И двор при домике - весь в красном гравии. И Вы, Вы!.. Что в Вас было тогда, Кло? Ах, одна, одна только тирольская песенка была в Вас - крохотная такая старинная песенка, всеми на земле к тому времени забытая уже, - раньше забытая: лет за двести до Вашего появления на свет. Где Вы взяли ее, где взяла она Вас - не знаю. Но без песенки этой не было Вас для меня. Все, все с песенки этой началось тогда: я, помню, прислуживал в храме - и люди, прихожане, на Пасху Христову пели... И вот, слышу вдруг: один голосок выбивается из хора - неправильный голосок, колоратурка такая, явно выбивается. Смотрю по сторонам: нашел - девушка, ребенок почти, лет тринадцати. Волосы совсем льняные... прямые - сосулечки такие. И хрустальные глаза: прямо перед собой смотрят и тоже поют: про дол зеленый. А вокруг никто не замечает, что один голос - выбивается, что про дол зеленый. Я совсем близко придвинулся - песенка и пропала. Потом все из церкви - я за Вами.

- Что это Вы пели в храме? - спрашиваю.

А Вы смутились и молчите. Я настаиваю. Тогда Вы и говорите - тихонько:

- Это моя песенка. Мне бабушка ее завещала. Тирольская песенка... мирская.