Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

Долго Мухаммед не сможет забыть... - нет, не всё он успел сказать мекканцам. Не смог убедить. Те слова, что им предназначались, теперь вот с ним одним, перебирает их, в уме переставляет, как будто сыплется сквозь пальцы песок.

И скажешь слово - гнев, не скажешь - гнев вдесятеро разрастается. Но гневаться - отдаться власти тьмы и вожделения! Незнания и ревности!

И мудрость затмевается яростью! Ведь у Бога есть для каждого Своё Слово. И Мухаммеду все их надобно узнать, постичь. Уходят в новую жизнь. В Йатриб, который Мединой станет, Городом пророка. И бегства день обозначит начало летосчисления нового: хиджра.

(48) Сбоку на свитке: Случилось в понедельник 20 сентября - и римскими цифрами - DCXXII года, за четыре дня до нового лунного года, который наступил 12 раби-авваль, или 24 сентября; по другим источникам - 16 июля того же года [добавить, пояснив, что с этого времени начинается первый год исламского летосчисления - лунной хиджры. Но сам хиджранский календарь был введен позже халифом Омаром, спустя несколько лет после смерти Мухаммеда].

Верблюды сидели в ожидании, когда их хозяева, а было их четверо, взберутся на них, и тогда они встанут в полный свой рост, обозначив высоту нового обзора. Чувствовали спешку, но, спокойные, даже равнодушные, не подавали виду, повернув, однако, свои крупные гордые головы в направлении предстоящего пути. Жар песка, на котором вскоре останутся недолговечные их следы, и пустыня их укроет, утаит, коснулся верблюжьих ступней. Тёплая волна пошла по телу, взбодрив горбы, и они слегка качнулись, полные живительной силы.

Опасаясь засады и дабы запутать следы, беглецы изменили привычный маршрут: сначала они отправились на юг по йеменской дороге, затем свернули к Красному морю и лишь оттуда, неподалёку от ал-Усфана, выехали на главный йатрибский путь.

Не успели на него ступить, как их догнал конный отряд мекканцев, предводительствуемый... - но так ли важно, кем?

Быть может, о другом хотел услышать? Как страх обуял Абу-Бакра?

О том уж было, но не знал он трусости, Абу-Бакр!

Но страх... - Прервал: Не страх то был - растерянность!

Ну да: увидеть страшного верзилу - не человек, а зверь!

Лицо, и грудь, и шея, даже рук запястья покрыты были волосами. Густой щетинистою шерстью! И гневом налиты глаза.

Случилось чудо?

Был воспомянут конь.

Но окрик всадника!

Пусть даже бич, как меч, в руках хозяйских!

И назван в Книге именем своим?

Произнесён!

Как идол?

Но идолы ещё!

И лев Йагус - Мазхидж, и Наср - орел, Химйар. И Сува рода женского Хамдан, или Хузайл. И Вадд - мужчина Калб, что в надписях запечатлён самудских и лихйанских. И конь Йаук - Мурад!

Молвили мекканцы беглецам: "Что ж покидаете ваши божества: и Вадда, Суву, и Йагуса, Йаука, Насра!"

Но молвил Он: "Поистине они с дороги сбили многих, суждено было коим заблуждение".

И был услышан?

Не Он ли сотворил коня?

Но ездить чтоб на нём!

И красоваться чтобы!

Но и гнать - ведь создан для погони конь!

Погублен был, заблудший, совращённый, - стал конь перед верблюдом на дыбы и навзничь опрокинут! Пали смертью конь и всадник!

71. Иудейских разрез твоих глаз

Путников-мужчин и верблюдов, расположившихся отдохнуть у крепостной стены в тени финикового дерева и впервые за долгое время пути насладиться живописными холмами, это было местечко Куба, в часе скорой ходьбы от Йатриба, увидала девочка-еврейка. Стояла на крепостной стене, и Абу-Бакр её окликнул, приняв за арабку:

- Эй, ты чья? - Поняла, но не ответила, глядя на незнакомцев испуганно. - Далеко до Йатриба? Не сбились с пути?

Опять не проронив ни слова, девочка скрылась за стеной, но не прошло и минуты, как из ворот поспешил к ним человек, в глазах светилась радость: посыльный от йатрибца Абу Имамэ! Уже несколько дней дожидается, чтоб сопроводить пророка их в Йатриб.

- Что ж, - заметил Абу-Бакр, - верблюды готовы в путь.

- Нет, - возразил Мухаммед, - мы ещё тут поживём.

- Но нас ждут. И верблюды готовы в путь, отдохнули.

- Мой, нетрудно заметить, не спешит.

- Тому есть причина? - в вопросе Абу-Бакра слышалось возражение.

- Ничто не беспричинно, ты знаешь, - сказал Мухаммед и, заметив, что тот намерен настаивать на скорейшем отъезде, молвил: - Мне по нраву твоё стремление не следовать мне слепо, а понять меня.

- Это и тебе на пользу, Мухаммед! - по имени к нему обращается из соратников лишь Абу-Бакр.

...Омар, чья дочь Хафса, - это не скоро, но случится, - жена Мухаммеда, величает его, подобно другим приближённым пророка, как установилось с некоторых пор, учителем. Осман, зять Мухаммеда, женатый на его дочери, говорит ему пророк, - именно он первым так обратился к Мухаммеду, и его примеру последовали многие. Али... - Мухаммед выстраивает соратников, это установилось в канун хиджры, исходя то ли из их возраста, то ли чего другого, ведомого лишь ему, в таком порядке: Абу-Бакр, Омар, Осман и Али.

(49) Последующее опрокинуто в прошлое! - чья-то заметка на полях [о том уже было в одном из свитков: очевидно, имеется в виду, что первые четыре халифа впоследствии выстроились именно в таком порядке - Ч.Г.].

Так вот, Али обращается к Мухаммеду как ему захочется, очевидно, по праву родства, но, разумеется, сообразно обстоятельствам, - и братом, когда они одни, и отцом, особенно как умер подлинный его отец Абу-Талиб, и чаще при Фатиме, которая, не успела она родиться, но уже определена ему, то было намерение Хадиджи, в жёны. Но случается, Али называет Мухаммеда как другие, особенно - учителем, тем более что впрямь является учеником пророка, о чём уже было.

Абу-Бакр, как сказано, до конца дней Мухаммеда всегда обращался к нему по имени.

Прожили они в Кубе с понедельника по пятницу - отдохнуть и набраться сил, собраться с думами. Просыпаясь на рассвете, Мухаммед уединялся до полуденного солнца. Как и что будет? Что их ждёт впереди?

Облюбовал небольшое возвышение, почти холм над низиной, откуда виднелась уходящая в сторону Йатриба дорога, по которой в обе стороны шли и шли конные и пешие, караваны большие и малые. Именно здесь, на видимом отовсюду месте, где совершал Мухаммед рассветную молитву, и взялись соорудить наспех, всего за три дня, нечто вроде молитвенного строения первую мечеть, или Дом Бога.

Но прежде заметил:

- Велено мне: там, где узнаю, что прислан гонец с вестью и меня ждут, а это случилось в Кубе, к тому же верблюд именно здесь опустился на землю, не желая идти дальше, я исполню волю Бога: построю Его дом, глядящий на восток, где Эль-Кудс.

- Это потребует много времени.

- Пусть дом не такой, о котором мечтаю, а всего лишь запечатлеть его облик, какой я видел, когда совершал исра и мирадж.

- Ты как-то говорил нам об этом.

- Он привиделся, когда конь Бурак мчал меня, скорый, как молния: купол, а рядом минарет, стрелой устремлённый в небо.

(50) Зейд, который обладал талантом воспроизведения увиденного, главным образом углем, - отмечает Ибн Гасан, основываясь, очевидно, на известных ему источниках, - о чём сказано было в одном из свитков [имеется в виду свиток Картина читаемая. - Ч.Г.], слышал рассказ Мухаммеда и воспроизвёл пророка, чей лик закрыт, летающим на коне Бураке в сопровождении сонма ангелов, а внизу высится мечеть с минаретом, сбоку светит луна, и назвал картину Мирадж, хотя точнее было бы назвать Исра, ибо изображено не столько вознесение на семь небес, сколько перелёт из Мекки в Эль-Кудс.

Мухаммед участвовал в закладке фундамента. Как-то, набирая воды из глубокого колодца, чтобы помыть руки, уронил туда кольцо с печаткой, и чёрное дно осветилось. Отсюда, дабы живительная вода пришла в Йатриб, проведут туда через подземные трубы воду. Когда возвели мечеть, Мухаммед и Абу-Бакр помолились в пятницу в ней и - в путь, сменив дорожные одежды, облачившись в белые плащи.

Народ был собран на площади - Куба провожала их в Йатриб, куда и направились в сопровождении прибывшего оттуда конного отряда. Оглянулся Мухаммед, покидая Кубу, на крепостную стену, и взгляд его пал на ту юную еврейку, которая первой их приметила. Он замечал её, неотрывно следящую за ним, и когда уединялся на холме, и когда участвовал в постройке мечети - в её взгляде остром и жарком было детское лукавство, девичье любопытство, искорка женского испуга. И непонятную строку навевала поступь верблюда, витала над Мухаммедом, тревожа, но и успокаивая: Иудейских разрез твоих глаз... - повторена заглавная строка свитка.