Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

* Снова вырванный лист! Речь, очевидно, о другом бин Салама, не иудее, а, как выяснится позже, персе.

Но в опровержение версии, условно говоря, объективной, можно привести двадцать шестую суру Корана, в которой сказано: "Воистину идолопоклонники говорят, что некий человек участвовал в составлении Корана. Но язык этого человека - аджами (персидский), а Коран ниспослан на чистом арабском языке".

(54) Такой суры - тут же помещено восклицание Ибн Гасана - в Коране нет! Есть похожая. Но по ней видно, сколь груб, неточен и упрощён перевод, хоть и дан во имя благородного доказательства абсурдности какого бы то ни было соавторства. А точный перевод [вернее сказать: смысл, ибо переводится не содержание, которое непереводимо, а именно смысл Корана!] суры таков: Послание явилось, - говорится в суре, - с ним снизошёл дух праведный на сердце твоё, чтоб стал увещевающим, - на языке арабском, ясен он (Поэты, 56 (26)/192-195).

Ни слова о языке ином, хотя упоминаются иноплеменники, как учёные из сынов Исраила трактуемые. Далее следует: А если бы Мы ниспослали Писание на кого-нибудь из иноплеменников и он прочитал бы его им, они бы в него не уверовали.

Но прежде к Мухаммеду явился некто, представился бин Салама. По говору определил: перс, Ибн Фарси, с каковым именем и запечатлён в свитке, но известен и как бин Салама.

(55) Из трёх версий о бин Салама приводится одна, а именно: панегирическая, и опущены две другие, которые можно охарактеризовать, опять-таки условно, как версии глумливая и соавторская.

Глумливая с элементами наглости, или, если по-современному, эпатажная, отказывала Мухаммеду в пророчестве, о чём якобы и решил громогласно заявить бин Салама, придя (сказывают - во сне) к Мухаммеду: мол, прошёл через увлечения зороастризмом, иудейством, христианством, даже буддистом был, а потом и мусульманином, но, поняв, что одно нелепее другого, вернулся к идолопоклонству (сказав, правда, что мой идол, дескать, это я сам). Соавторская версия иная: дескать, никакого Джебраила не было и в помине, именно он, бин Салама, будучи персидским (Но о том ли человеке повествуется у Ибн Исхака?) иудеем, помогал Мухаммеду сочинять откровения.

Бин Салама говорил долго, Мухаммед терпеливо молчал: "Я слышал прежде о тебе, Мухаммед, но лишь теперь поверил в твою миссию. Не скрою: был я огнепоклонником и тело умершего отца отвёз к башне на холме, предав, по нашему обычаю, на растерзание коршунам. Но, испытав за содеянное отвращение к себе, отвратился от язычества, стал единобожником-иудеем, не раз бил поклоны в синагоге, но вскоре почувствовал, что и они не по нраву. Тяжко было без веры, и однажды, очарованный торжественностью молитвы в церкви, красотою пения во время службы, признал истинность Исы как Богочеловека, стал христианином. Но иудеи объявили вероотступником, с недоверием встречен был и христианами, отдалился от всех, решив совершить путешествие, двигаясь в направлении восходящего солнца.

Судьба забрасывала меня и в Индостан, увлёкся буддистами, но, побывав в Мекке и услышав твои откровения, поверил в истинность твоего пророчества. Но могу ли я, метавшийся всю жизнь в поисках веры, да так и не угомонившийся, стать, произнеся известную формулу ислама, приверженцем твоей веры?"

Мухаммед воспринял вопрос более как попытку выговориться, излить душу, а не испросить совета.

- Ты не ответил мне, Учитель.

- Но нуждается ли в совете тот, у кого внимательные уши, проницательные глаза и рассудительное сердце?

- Но вера укореняется в душе.

- Тем более!

- Хочешь знать, сколь продолжительным будет мой новый выбор?

- Ты искал, но не стяжал. Кружил, но не сыскал. Ткал, но оборвана нить. Причёсывал волосы, но растрепал бороду.

- Но настанет разве день, когда исчезнет "почему"? Унесется ветром "как быть"? Окажется погребённой под песками "что делать"?

- Такое спрашивали и те, у кого клыки были острее, ум быстрее, положение выше, влияние больше, силы мощнее, вера прочнее, и - потерпели поражение, уделом их были брань и поношение, позор и осуждение, плевки и удары, бремя тягот и кара одиночества. Ибо сомнение сомневающихся вредно, а доверие доверяющих полезно. - Но есть сведущие в дозволенном и запретном, есть недоступное пытливому уму, есть опыт звездочётов о влиянии светил и движении небесных сфер, - об их дурных и благих предзнаменованиях, заходе и восходе, и какие небесные тела, объединённые по четыре, по три, по шесть и так далее, сулят удачу, а какие - беды. - Разве я отрицаю иносказательное толкование? - Есть и заклинатели! Изготовители талисманов! Толкователи снов! И чародеи, и маги! - Но сказано: тот, кто привел прорицателя, гадателя на камнях, по полёту птиц, ведуна или астролога, вопрошая о том, что Бог сокрыл от него, тот тем самым дерзнул усомниться в Нём... а противостоящий Ему будет сражён и сокрушён! - Да, но... - перебил: - Бог явил полноту веры в пророке, а потому изъяснённое в откровении не нуждается в изъяснении с помощью рассуждения. - Но были и другие пророки, которым даровано откровение, избраны для тайного собеседования, возвышены до посланцев, совершенством и знаками пророчества наделены, хоть степени их различаются. - Разве что указывает в сказанном выше на подобное противоречие? - Но раз такое различение допустимо по отношению к откровению и не умаляет его достоинства, то оно возможно и в отношении тех, к чьим свидетельствам на основе увиденного и услышанного, постигнутого разумом и наблюдениями прибегают, дабы постичь очевидное и неясное, дозволенное и запретное, комментарии и толкования. - Как можно сравнить данное в ниспосланном откровении с тем, что добыто в привходящем рассуждении? Пророк - посланник, а все те, к чьей помощи ты прибегаешь, это именно те, к кому пророк послан!

- Скажу так: вера - лекарство для больных, разум - для здоровых. Первое лечит больных, чтоб вернуть им здоровье, второе стремится предупредить болезнь, чтоб не коснулась здоровых. Вера предназначена для простого народа, разум - для избранных, а ядро народа - избранные, подобно тому как народ дополнение к избранным, они необходимы друг другу, как изнанке - лицевая сторона.

- В твоём противопоставлении избранных и простого люда нет и проблеска света. Мол, веру усваивает одна чернь, а разум - избранные. Тем самым ты молвишь: Кто хочет быть причисленным к черни, пусть усваивает веру, - и отказываешь ей, или толпе, или простому люду, в постижении тонкостей разума, разъединяя то, что не разъять, или, говоря иначе, скрыв похлёбку под пеной, а то и взяв воду из колодца без ведра и верёвки. Веру я отношу, говоришь ты, к закону, который неукоснителен, и отказываешь ему в духовности, а разум - к сфере мудрости, которая доступна лишь избранным. Что закон основан на предположении и дан в откровении, а разум опирается на истинное знание, в то время как он всего лишь плод человеческого суждения. Но именно закон духовен, ибо - глас откровения, данного Богом, тогда как разум телесен, создан людьми в результате рассмотрения видимого и ближе к телу, но дальше от духа. И твои слова, что разум не отрицает веру, а вера, мол, пренебрегает разумом, на здравом опыте основанном, ведут к противоречию, отрывая душу от тела, разъединяя сердце и голову *.

______________

* Текст обрывается, но есть фраза, которая может относиться к диалогу: О чём еще говорили, не вспомню теперь, стёрлось из памяти, но некоторые пришли и записывали, так как у них были с собой дощечки и чернильницы. Имя бин Салама, а тем более Ибн Фарси более нигде в свитках не встречается.

72. Изгнание

(56) Свиток, - поясняет Ибн Гасан, - причислен к земным и входит в небесную часть, в которой, как известно (пора к этому привыкнуть), чередуются события в кругах небесных и - пока Мухаммед на небе - протекающие на земле. Имеется в виду, по всей вероятности (значит, не автор, если сомневается? или - пиитический ход, чтоб запутать следы?), хиджра, хотя точный её смысл - переселение. Но хиджра была вынужденной, и потому её можно счесть изгнанием. И ещё: в описаниях могут быть приблизительности (говорит за автора?), но да не усомнится придирчивый и да поверит простодушный: точность зачастую дальше от истины, нежели предположение, шествующее рука об руку с интуицией [снова меж строк дата римскими цифрами: DCXXII, или 622 год, чтоб, как сказано, соответствовать общепринятому (!) христианскому календарю - мол, изгнание случилось именно тогда, хотя в те годы уже арабы изобрели иные цифры, искажённое от арабского сыфыр, или нуль, откуда и пошло: что предшествует цифири, относится к разряду минуса, тоже, кстати, изобретённого арабами].