Смерть Вазир-Мухтара

ашка, пляши... Золотой нумерному. - Ты, голубчик, мне более не нужен. - Сашка, черт, франт-собака, пляши.

18

И постепенно, пьяный, с торчащими по вискам волосами, в холодной постели, он начал понимать, кому следует молиться. Следовало молиться кавказской девочке с тяжелыми глазами, которая сидела на Кавказе и тоже, верно, думала теперь о нем. Она не думала о нем, она понимала его, она была еще девочка. Не было Леночки Булгариной, приснилась Катя Телешова - в огромном театре, который должен был рукоплескать ему, автору, и рукоплескал Ацису. Измен не было, он не предавал Ермолова, не обходил Паскевича; он был прям, добр, прямой ребенок. Он просил прощения за промахи, за свою косую жизнь, за то, что он ловчится, и черное платье сидит на нем ловко, и он подчиняется платью. Еще за холод к ней, странную боязнь. Прощения за то, что он отклонился от первоначального детства. И за свои преступления. Он не может прийти к ней как первый встречный, пусть она даст ему угол. Все, что он нынче делает, все забудется; пусть она утешит его, скажет, что это правда. Останется земля, с которой он помирится; опять начнется детство, пускай оно называется старостью. Будет его страна, вторая родина, труды. Смолоду бито много, граблено. Под старость нужно душу спасать.

19

Он сидел у Кати, и Катя вздыхала. Так она откровенно вздыхала всей грудью, что не понять ее - значило быть попросту глупцом. Грибоедов сидел вежливый и ничего не понимал. - Знаете, Катерина Александровна, у вас очень развилась за последнее время элевация. Катя бросила вздыхать. Она все-таки была актерка и улыбнулась Грибоедову как критику. - Вы находите? - Да, вы решительно теперь приближаетесь к Истоминой. Еще совсем немножко, и, пожалуй, вы будете не хуже ее. В пируэтах. Все это медленно, голосом знатока. - Вы находите? Очень протяжно, уныло и уже без улыбки. И Катя вздохнула. - Вы теперь ее не узнали бы. Истомина бедная... Она постарела... - И Катя взяла рукой на поларшина от бедер: - ... растолстела. - Да, да, - вежливо согласился Грибоедов, - но элевация у нее прямо непостижима. Пушкин прав - летит, как пух из уст Эола. - Сейчас-то, конечно, уж она не летит, но правда, была страсть мила, я не отрицаю, конечно. Катя говорила с достоинством. Грибоедов кивнул головой. - Но что в ней нехорошо - так это старые замашки от этого дупеля, Дидло. Прямо так и чувствуется, что вот стоит за кулисами Дидло и хлопает: раз-два-три. Но ведь и Катя училась у Дидло. - Ах нет, ах нет, - сказала она, - вот уж, Александр Сергеевич, никогда не соглашусь. Я знаю, что теперь многие его бранят, и правда, если ученица бесталанна, так ужасть, как это отзывается, но всегда скажу: хорошая школа. Молчание. - Нынче у нас Новицкая очень выдвигается, - Катя шла на мир и шепнула: - государь... - А отчего бы вам, Катерина Александровна, не испробовать себя в комедии? - спросил Грибоедов. Катя раскрыла рот. - А зачем мне комедия далась? - спросила она, удивленная. - Ну, знаете, однако же, - сказал уклончиво Грибоедов, - ведь