Над уровнем моря

Тишина. Только чуть повизгивает винт, гася с каждым витком инерцию. Голова сильней заболела. Нет, с меня хватит цирковых номеров! И так не знаю, что буду говорить инспектору ГВФ, который непременно прицепится ко мне - от этих проныр ничего не скроешь, сами попадали в переплеты, знают.

- Будем грузить? - спросил радист, открыв дверцу кабины.

- А вы разве не видели? - Я хотел добавить еще что-нибудь, но только посмотрел на него.

- В чем дело? - спросил, подбегая, Симагин. Другие тоже подошли. Смотрят. Они ведь ни черта не понимают! И как им это все объяснишь? Еще подумают, что я тру-щу или плохо летаю. Сказал:

- Братухи, я ведь чуть не шлепнулся.

- А "чуть" не считается! - крикнул кто-то. - Дела наши ни к черту, - честно признался я и сел на сырую землю. Курить хотелось смертельно, и ноги что-то меня не держали. - Ни к черту!

- Видно, так, - пожилой алтаец участливо смотрел на меня. - Однако что делать будем?

Солью бензин, другого выхода нет. Лишь бы дотянуть до врача. И еще одно, непременное и главное - надо валить лес. Тогда обойдусь без вертикального подъема. Вылезу.

- Топоры у вас есть?

- Один.

Я сказал, что надо срочно рубить деревья на болоте. Радист убежал, и скоро послышался стук топора. Этот радист, видно, и вправду ничего, моторный парнишка, только уж больно зелен. Остальные тоже потянулись на болото, чтоб рубить по очереди, а мы с Симагиным прошли к тому же корню. Он жевал какую-то травинку.

- У меня есть хлеб и яйца, - сказал я.

- Ладно, потом разделим. - Он не смотрел на меня. - Вы лучше скажите, есть ли шансы?

- Я уже сказал. Надо валить эти кедры.

- Их много.

- Единственный выход - все убрать.

- А вы, значит, даже один не можете взлететь?

- Если б мог, я бы уже был там, - ткнул я пальцем в небо.

- И что? С приветом?

- Нет, товарищ, вы меня не знаете. Через полчаса я прилетел бы с бензопилой.

- Спасибо.

- Да не за что... Знаете, я даже зря пытался. Когда но чувствуешь уверенности - лучше не браться. - Мне хотелось с кем-то поделиться пережитым, чтобы окончательно прийти в себя. - Я чудом уцелел. А ведь чувствовал!..

- Как это можно чувствовать? - рассеянно спросил он.

- Загремел на посадке - раз, с радистом не мог оторваться - два. Знаете, шофер тоже чует, в какой колдобине засядет. Так и тут. Или вот когда берешь мешок, то его надо поднять до пояса, и тогда уже знаешь, быть ему на плечах или нет. И тут, пока я держался на подушке, все понял, но не поверил...

- Ладно, не переживайте, - сказал Симагин. - И у меня что-то с прибором.

- С каким прибором? - встревожился он.

- Указатель шага перепоказывает. В общем это долго объяснять...

На болоте упало первое дерево. Начало есть. Только вот жарко становилось. Солнце уже повисло над кронами, било сюда, в яму, грело парной воздух. Да, какая-то доля секунды, и было бы тут в самом лучшем случае два инвалида. Прибор подвел, и воздух уже стал потеплей, совсем не держал. Но в принципе наш воздух еще ничего. Вот зимой армейский друг из Средней Азии прилетал, рассказывал, как там братве достается. Масло перегревается, винт плавает, как в вакууме, а десять минут постоишь на земле, хоть рукавицы надевай - ни до чего не дотронешься в кабине, обжигает. Друг рвется в Арктику: прохладно, мол, гладкие места, и работенки там много, и "северные" платят.

Но дело, конечно, не в деньгах и не в летных условиях. В Арктике тоже слава богу! Просто у друга еще остался бзык чистопородного истребителя. И не женится он никак, по-прежнему большой винт у него работает на девчонок, а маленький - на все остальное. Всем нам трудно первое время в гражданке, я тоже не сразу успокоился. Долго стартером ошивался, знаки выкладывал, и меня не брали в дело, отговаривались, что раньше летал на других самолетах. На самом же деле тут требуют новых качеств, и наша резкость не котируется. Принимали в партию, спросили: "Почему стартерничаете?" - "Хочу летать", сказал я, и вопросов больше не было, лишь командир рубанул, как рекомендатель: "Бросьте, товарищи! Есть куры, и есть летчики. Этот летчик..."

Симагин ушел рубить, а я решил еще раз посмотреть больного. На пригорке, в тени пихтарника, было дымно. Чадили старые гнилушки в костре, и комаров тут вроде зудело поменьше. Инженер был закрыт с головой - тоже, наверно, от комаров. Подле сидел алтаец и что-то ему рассказывал. Увидев меня, замолчал.

- Говорите, говорите, - попросил больной из-под тряпок.

- Сейчас будем говорить, - сказал алтаец. - Пилот пришел.

- Слушай, приятель, - наклонился я к больному, - Ты держись, скоро я тебя выдерну отсюда.

- Ладно, - отозвался он. - Пол-литра за мной.

- Я тебе сам поставлю, - возразил я.

- Ладно.

На болоте затрещало. Кто-то хорошо там рассчитал - огромный кедр рухнул на соседнее дерево, вывернул его с корнем и поднял. Хорошо, меньше рубить.

- Много там еще? - спросил больной.

- Да не сказал бы. Пойду помогу...

Рубил парнишка в двухцветной куртке с капюшоном. Замахивался он робко, топор отскакивал, и щепа почти не сыпалась. Это не работа - перевод времени. Парень охотно отдал мне топор и сел рядом с другими на поваленную лесину. Они все так же недоверчиво смотрели на меня.

- Перевод времени, - сказал я. - Этак ночевать, братухи, придется.

Начал рубить, чувствуя в руках какую-то непривычную слабость. Топорище было длинным, давало хороший замах. По весу топор тоже был вполне годным, однако в целом он не понравился мне. Слишком большим оказался угол насадки, и замах пропадал, потому что сила удара уходила из-под центра тяжести. Я скинул кожанку. И надо бы поточить жало, а то, видно, весь сезон никто за это дело не брался. Как мы умеем всякое пустячное дело испортить! На семь человек один топор, и тот с изъянами. Не годится. В тайге без топора, что в море без весла.

Этот кедр я все же добил. Скосил ему па зарубе направление и положил дерево на жиденькую, но высокую пихту. Она слабо хрустнула и покорно легла в болото. А работа тут только начиналась. Крупных деревьев стояло десятка два, да мелочи не меньше.

- Не топор, - сказал я, - а этот, как его...

- Кухаркино добро, - подтвердил Симагин, сменив меня. - Она им с весны дровишки колет, но больше, видно, по камням норовит...