Над уровнем моря

Наступившая тишина совсем отрезвила меня. Когда винт остановился и я открыл дверцу, крики людей показались не громче комариного писка. Начальник партии Симагин, которого я четыре дня назад привез на Белю из лесу, обнял меня, перехватил дыхание, неприятно тиранул по лицу своей бородищей, спросил:

- Грузить начнем, орел?

- Как больной?

- Очень плохо.

- Грузить не будем, - сказал я.

- Как это так? - остолбенел он.

Я ничего не стал объяснять. Мне надо было покурить, успокоиться и взглянуть на человека, который тут пропадает. Десятый день в его состоянии! Кроме железного здоровья и характера, надо иметь еще что-то. Мы поднялись на сырой, мшистый, заросший кустарником пригорок. Симагин шел рядом, со свирепым видом ждал объяснений, но я еще сам должен был подумать.

Он лежал под ворохом одежды у небольшого костра, переводил взгляд из стороны в сторону и будто бы не видел ничего.;

Потом глянул на меня, и в глазах его я заметил какой-то нехороший блеск.

- Прилетели? - спросил он таким обыкновенным голосом, что я вздрогнул. - Курить есть?

Моя пачка "Памира" пошла по кругу, и тут я увидал остальных. Руки у них дрожали, когда они тянулись с сигаретами к моей зажигалке. Самих спасателей надо было спасать. Смотрели на меня с надеждой, а что я мог им сообщить? Симагин отвел меня в сторонку. Выдержал паузу, необходимую перед серьезным разговором.

- Моя фамилия Симагин.

-- Знаю. Я же вас из партии вывозил на днях.

- Разве? Извините, не узнал. С кем, извините еще раз, имею честь?

- Курочкин.

-- Как вас понять, товарищ Курочкин?

- Дела наши паршивые. Просто хуже некуда.

- Вертолет не в порядке?

- В порядке, а что толку-то?

- Говорите сразу, - попросил Симагин.

Мы сидели на корне большого кедра. Я курил и оглядывал площадку сквозь низкие косматые ветви. Ну, влип! Вытаскивал из Ирбутинских цирков охотника без сознания, снимал вконец оголодавших диких туристов со скал, один раз даже заставил двух геологов выпрыгнуть у берега в озеро, чтоб не утопить перегруженную машину, однако в такую бяку не приходилось еще попадать. Камни на краю обрыва и довольно крутой склон, падающий сразу от моего вертолета, образовали тут что-то вроде огромной продолговатой чаши. Половину этого гнилого корыта занимало болото, поросшее кедром. В яме было сыро, выемка эта собирала воду из предгольцовой зоны, а может, и родники где-нибудь тут били из-под камней. Комары жалили шею, руки, прожигали брюки на коленях...

- Я сел сюда незаконно, и мне нагорит за нарушение руководства по летной эксплуатации. Главное - я могу не вылезти из этой ямы. Высоко, воздух разрежен- Слушайте! - Симагин даже стукнул кулаком по корню. Зачем же вы садились?

- Ну, знаете... - сказал я.

- Ладно, извините... Не хватало еще нам поссориться. Понимаете, больной на пределе. Мы пошли убирать траву, чтоб вам можно было сесть, а он распорол ножом бинты и даже ногу задел в одном месте...

- Да я-то его понимаю.

- И мы сдали порядочно. А до гольцов еще километра полтора по чертолому. Не донесем.

- Идемте-ка на площадку, - поднялся я.

Мне надо было отчетливо все тут понять. Самому, никто не посоветует. Значит, так: площадка минимальная - двадцать на сорок. Единственное более или менее сухое место - здесь, и я счастливо угодил на этот пятачок. А прямо из-под колес идет склон в густую траву и бочаги. Значит, так. Над кронами струйка тянула, тот самый мизинчик, о котором я догадывался. У самой земли я хватал винтами воздух сверху, подминал его под себя, и этой подушкой жил, пока совали под колеса полешки. Однако поднять нас с радистом вертолет не смог. Но это было не самое страшное. Я не удержался в горле ямы, где вершины деревьев обрубали струйку и резко снижали тягу. Как теперь поднимусь?

Если у самолетчиков посадка главное, то у нас взлет. От вертолета до ближайшего дерева на болоте метров сорок, и мне этот кусочек пространства дороже золота. Попытаться еще раз одному? Вертикально все равно не вырвать, это ясно. А я уголок покруче возьму, дотяну до вершины кедра, а там уж подхватит ветерок снизу, я свободно перейду в горизонтальный полет, наберу скоростенки, какой мне надо будет. Я бы, конечно, слил немного бензина, однако нам категорически запрещают это делать. Неизвестно, что еще может произойти, а при любой посадке мы должны иметь столько горючего в баке, чтоб хватило до родного аэродрома. Нет, нельзя. Единственная надежда минимальный разгончик...

- Еще раз попробую, - сказал я обступившим меня людям. - Один. Вы только не высовывайтесь и от хвоста подальше!

Когда я сел в кабину, меня охватило смутное предчувствие беды. И лучше бы они не смотрели так из-под веток! Настороженные и какие-то подозрительные глаза этих людей не при-давали уверенности, скорее наоборот: на экзамене все делаешь хуже, чем на тренировках. Симагин стоял ближе всех, и его цыганские глаза будто говорили: "Ты же улетишь сейчас, орел, и все будет законно, но инструкции... Ладно, лети, орел, только запомни!.."

Как тут ревет мотор! Звукам некуда деваться, они все остаются в яме, смешиваются, сливаются в сплошной гром. Может, надеть наушники, чтоб не бомбило барабанные перепонки? Нет, не стоит, а то подумают, что я хочу действительно вильнуть хвостом. Мысленно я наметил в пространстве траекторию своего подъема. Вот она, вроде плавной кривой лыжного трамплина, только я пойду обратным ходом, взмою вверх от этой точки отрыва - и к стартовой площадке над вершиной кедра. Лишь бы добиться туда, а там-то уж...

Для разгона у меня было всего несколько метров. Ну! Не успел я качнуться, как надо было брать под острым углом на подъем. Последующие секунды ясно отпечатались в памяти. Отрываюсь. Беру на себя ручку циклического шага, даю шаг-газ, хвостовым винтом удерживаю машину от разворота, взмываю - и вдруг чувствую, что главный винт начал перезатяжеляться. Газ был предельным. Стоп! Через секунду я рубану винтом по кроне и рухну. Мгновенно сбросил все, попятился назад, вниз, на прежнее место.

Я был весь в пару. Держал на весу машину, наблюдал, как радист ползет по траве па четвереньках, тянет за собой жерди. Подложил? Да, все в порядке.