Былина о Микуле Буяновиче

Но Микула удержал ее, стал упрашивать:

— Не уходи от меня: ты теперь моя суженная. Ты жена моя, Богом данная!

— Я жена твоя Богом данная?.. — недоверчив спросила Анисья.

И подтвердил ей хор печальной дружной песнею:

— А я тебя доспею лебедью морской царицей и у Гвидона у царя в тереме мы жить будем! — сказал Микула, улыбаясь.

Но Анисья, все еще, не веря, спрашивала у всех:

— В тереме?.. у Гвидона, у царя?..

Отчетливой скороговоркой, точно трепака отплясывая, все ответили:

— У Гвидона, у царя! Тридцать три богатыря!..

— А я тридцать который? — строго спросил Микула, но все испуганно молчали.

— Слуша-ай! — снова донеслось издалека.

— Зовет меня мой мальчик! Зовет меня, родимый! — качаясь, пела Анисья. — С тоски-кручины обо мне он давно умер и в сырую землю схоронен.

— Клад в земле, ребятушки! — невпопад заявил Васька. — Тыщи годов лежит схоронен, запечатан словом черным. Клад!

И опять все хором повторили:

Но Митька, подыгрывая на гармонике, все по своему переиначил:

Со звонким, радостным смехом, точно жаворонок, защебетала Лизанька Цветочек:

— Дяденьки! Тетаньки! А я, правда, ворожила в тот крещенский вечер — воском на воде. И милому моему вылились цепи. А это неправда! Вот он мой милый, со мною, со мною! У нас будет ребеночек, ребеночек. Хороший, толстенький, тяжеленький. Я его буду нянчить, вот так качать и баюкать и песню напевать.

И она качала на руках и прижимала к сердцу и пела, полная любви и нежности к малютке:

Все смотрели на Лизаньку с нежностью и радостью, каждый спешил пропеть или рассказать про себя самое веселое и самое радостное.

Захлебываясь счастьем и обращаясь к своей подруге, первым заговорил бледнолицый.

— А што? Помнишь, помнишь? Как у нас с тобою Васенька-то, первачок родился? Вот ты эдакая же дурочка была! — и он встал с места и, приплясывая, похвастал: — А теперича она у меня еще лучше! Поглядите-ка, поглядите-ка: каково нам хорошохонько!

Но широкий перебил его и, подбочениваясь, на манер разудалого разбойника стал рассказывать:

— В кургане братском у лихого атамана, у Степана, клады, братцы мои! Лежали триста годов, никому не давались. И вот они, стало быть, до нашей воли долежались. — он ударил сильною рукою по столу и закричал: — Кто может больше меня унести на закоротках золота? Кто? — и повернулся к своей подруге: — Я тебя могу носить, как лебяжью пушинку на руках. Сила моя, силушка! Не страшен мне с тобой никакой лесной разбойничек. Эх, дружки мои товарищи! Не нагулялся я еще по рекам русским многоводным. Не належался я еще на песках желтых, сыпучих, прибрежных. Не напился я еще до пьяна вина зеленого. Не сполюбил я еще мою лебедь белую, всей кровью сердца моего ненасытного!

А рыжий перебил широкого и, захлебываясь счастьем, начал всех горячо уверять:

— А я же? Я же ведь тогда в одночасье полюбил-то ее как! Да еще сон мне эдакий дурной привиделся, будто я ее силком взял. А она же, вот она! — он взял за руку свою подругу. — Да я же теперича, после сна такого глупого, сполюблю же тебя, как голубь сизый любит свою голубиню. Эй, вы други, вы товарищи! Из-за того, што вот она теперича со мною, я хочу служить вам всем, как самый малый и послушный ваш братишка. Ну, што ж бы мне такое сделать? Эх, радость моя через край из меня льется и не могу я слова отыскать такого! — и вдруг он густым басом возгласил: — Великому нашему боярину Микуле сыну Петровановичу с благоверною супругою Аниисьею Ивановной и со всеми их гостями зваными — благополучное и мирное житие, здравие же их и спасение во всем благое поспешание, и спаси их Господи, на многие лета!

Хор торжественно и радостно подхватил:

— Многие лета, многие лета, многие лета!..

Залилась смешком рассыпчатым и Стратилатовна.

— А я-то, дура, как в ту пору испугалась! Ведь я, так родимые, и думала, что все это взаправду. А оно все, слава тебе господи, какая есть одна забава! Ну, простите меня за сумления мои, простите меня, бабу глупую. Прости меня, Анисья Ивановна!

Она потрепала Ваську по плечу и залилась веселым смехом.

— Нашли-таки мы клад свой, слава тебе Господи!

Все вслед за Стратилатовной громко засмеялись, только сам Микула встал из-за стола и бледный, с ужасом в глазах, увидел на другой половине хоромины сестру Овдотью Петровановну в богатой лисьей шубе, в кашемировой шали, веселую и возбужденную. А вслед за ней в бобровой шапке, в новом меховом кафтане с топором в руках вбежал Илья Иваныч и закричал громовым голосом:

— Опять к проезжему ходила?

— Да образумься ты! — испуганно и ласково ответила Овдотья Петровановна и захохотала. — Откуда ты проезжего тут взял?

— Смешно тебе! — взревел Илья Иваныч, — А я видал его на земской. Убью-у!..

— Не убивай! — вдруг закричала женщина. — Зверь лютый. Надоел ты, опостылел мне! Не пошла бы, да пойду нарошно!

И взмахнул и опустил топор Илья Иваныч, и… исчезло страшное видение, но Микула закричал на всю хоромину:

— Уби-ил!

Испугались, замолчали, зашептали все пирующие и никто ничего не понял. Только поняла все Анисья и утешала печальною ласкою:

— Опять тебе сестра привиделась? Ну, не было того. Ну, не было. Не пугайся, не печалуйся!

Обернулся Микула в другую сторону, а оттуда вошел какой-то богатырь, похожий на самого Микулу, но в кольчуге и с мечом у пояса, и в шишаке и громко возгласил:

— Воля, говорю вам!.. Воля!.. Цепи ваши спали… По кольцу сами рассыпались!

И встало все застолье, стоя все пропели, кланяясь богатырю:

С радостным удивлением спросил Микула у Анисьи:

— Неужто мы не спим, моя разлюбезная? Неужто мы взаправду пир пируем свадебный? Неужто мы на воле праздник празднуем? И родимое мое имечко ко мне вернулося?

А за ним, все так же дружно и созвучно хор пропел:

Небывалой радостью засветилась Анисья.

— На воле?.. Не во сне?.. говорила она, обращаясь к Микуле: — А я-то видела сон страшный! Будто мы с тобою, мой суженый, в несчастье осуждены. Ой, люди добрые! — закачалась она из стороны в сторону, — Какой мне долгой, какой мне страшный сон привиделся!..

Помолчал Микула, осмотрел всех, ощупал стол и скатерть, заглянул в лицо Анисьи и радостно сказал:

— А я думал, што то было взаправду, а это сон мне снится! А выходит будто то был сон, а это все взаправду.

— А это все взаправду! — подтвердила Анисья, обнимая его. — Вон смотри-ка здесь и богатырь прекрасный, и все сопутники наши любезные. И Вася, и Митюха, и Лизанька, и вот он Яша. Жив живехонек! Яша старичок!