Сачлы (Книга 2)

Демиров заулыбался.

Разговаривая таким образом, они приблизились к становищу. Огромные пастушьи собаки с лаем бросились к ним. Мюршюд-оглу прикрикнул на псов, и они тотчас примолкли, завиляли хвостами, поплелись прочь.

- Это наши сторожа, наши первые помощники, - с теплотой в голосе сказал старик. - У нас на ферме около пятидесяти собак.

- Так много?! - удивился Демиров. - К чему вам столько?

- Пятьдесят - это еще не много. Стада-то ведь у нас тоже большие. Мне восемьдесят лет, сынок, и, уж поверь мне, нет на свете существа вернее собаки. Они охраняют наши стада от волков, с лихвой отрабатывают тот хлеб, который едят.

Демиров и Мюршюд-оглу остановились перед большой войлочной кибиткой. Их тотчас окружили дети, подростки, доярки. Каждый старался за руку поздороваться с гостем. Из кибитки вышла жена Мюршюда-оглу, пожилая женщина, - тепло приветствовала гостя. Старик тем временем привязал лошадь Демирова возле кибитки, расседлал и покрыл шерстяной попоной. Объяснил Демирову:

- Твой конь с равнинных мест, привык к теплу, в горах может простыть.

Они вошли в кибитку. Здесь было просторно и уютно. Поверх толстых войлочных паласов были постелены красивые ковры. Демиров сел, а Мюршюд-оглу начал разжигать железную печь-времянку, поставил на нее чайник.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Мельничный жернов, похожий на огромный серый гриб, лежал в глубине пещеры. Сегодня утром Годжа-киши завершил свою работу, и теперь предстояло вытащить жернов наружу и отвезти в деревню.

Колхозники, приехавшие за жерновом, стояли кучкой у входа в пещеру, не зная, что делать.

- Эй, дядя Годжа, кто же сможет поднять этот маленький камушек? - спросил один, тщедушный, низкорослый мужчина по имени Гасан.

- Как кто? Вы!... - с усмешкой ответил старик. - Вас прислали - вам и вытаскивать этого моего сыночка-грибочка; Или животы боитесь надорвать? Боишься, Гасан?

Низкорослый озадаченно покачал головой:

- Тут можно не только живот надорвать, но и все остальное, что есть в теле!

- Это уже меня не касается, - сказал Годжа-киши и добавил сердито: - Кто мне запишет трудодень, если я выволоку из пещеры этот жернов?

- Ты выволоки, а уж мы вознаградим тебя Каждый из нас даст тебе по полтрудодня, - пообещал Гасан на полном серьезе. Старик насупился, проворчал:

- Я сам, дорогой мой, могу дать каждому из вас по два трудодня. Ну, начинайте, вытаскивайте! Справитесь - назову вас своими сынами! Тогда ваши жены будут гордиться вами, вы станете в их глазах могучими тиграми, какие водились прежде в этих лесах. - Годжа-киши подошел к жернову, сел на него и начал набивать трубку табаком. Закурив, сказал: - На меня не рассчитывайте, вытаскивайте жернов сами. Я вам помогать не намерен.

Один из колхозников спросил:

- В чем дело, Годжа-киши? Что случилось? Ты всегда учил нас уму-разуму, а сегодня вдруг сам заупрямился.

Старик не ответил ему.

Другой колхозник, уже немолодой, которого звали Гулам-али, съязвил:

- Наверное, его старуха поколотила этим утром!

Годжа-киши продолжал невозмутимо курить трубку. Бросил:

- Ну, берите жернов, получайте свои трудодни. Или времени не жалко?

Причина плохого настроения старика заключалась в следующем. Вчера вечером его внук Али завел с ним разговор о "доске соревнования", висевшей в правлении колхоза. Он назвал деду имена колхозников, которые впереди всех по количеству заработанных трудодней, упомянул и тех, кто "плелся в хвосте".

- Что это значит - плестись в хвосте? - полюбопытствовал Годжа-киши.

- Плестись в хвосте - значит бездельничать, отставать, - пояснил внук Али. - Так говорят о лентяях, лодырях.

- Кто же эти лентяи?

- Те, у кого мало трудодней.

- А каково мое положение?

- Твоего имени вообще нет в списке, - ответил Али. - Я искал, дедушка, и не нашел.

Старик ничего не сказал внуку, но ему стало обидно. И было от чего. Уже много десятилетий он трудился в этой пещере, обтесывал камни, делал жернова, за которыми приезжали люди из многих уголков Азербайджана. Потому и деревня их получила название Дашкесанлы, что буквально значит - "каменотесная", Более полувека прославлял Годжа-киши своим умением, мастерством родную деревню, а теперь вот, выходит, его забыли. А ведь он к тому же еще и отец председателя колхоза. Значит, родной сын не ценит его труда.

Приехавшие за жерновом колхозники вполголоса переговаривались, пожимали плечами, решали, как быть.

Неожиданно из леса донесся голос председателя колхоза Годжи-оглу:

- Эй, ребята, куда вы пропали?! Быки нужны!.. Где вы?.. В чем там дело?.. Где жернов?

Через минуту он сам подскакал на лошади, спешился у входа в пещеру, крикнул:

- Отец!

Никто не ответил ему. Годжа-оглу спросил у колхозников:

- В чем дело, ребята?... Почему задерживаетесь?... Или старика нет на месте?

- Здесь он, - ответил Гасан.

- Почему тогда он не подает голоса?

- Кажется, обиделся, - хмыкнул Гуламали,

- На кого?

- Не знаем.

Годжа-оглу снова крикнул:

- Эй, отец!

- Да, в чем дело? - отозвался на сей раз Годжа-киши.

- Ты что тянешь? Где жернов? Мне быки нужны. Поторопись, пожалуйста, прошу тебя!...

Из пещеры вышел Годжа-киши.

Отец и сын, оба богатырского телосложения, можно сказать два великана, стояли друг перед другом и хмурились.

- Что случилось, киши? - спросил наконец Годжа-оглу. - Ты почему такой мрачный?

Отец медленно покачал головой:

- Ничего. Ровным счетом ничего.

- Не верю. Скажи, что произошло? - настаивал сын. Не упрямься, говори. Что произошло? И вдруг старика будто прорвало:

- Что произошло?! Что произошло?! А ты спроси своего сына Али, моего внука, он объяснит тебе, что произошло.

- Али уже все рассказал мне, - спокойно ответил Годжа-оглу. - Я все знаю. Трудодней у тебя порядочно. А что на доску не попал - так это молодые ребята, комсомольцы, из почтения к тебе не стали писать твое имя где попало. Но неужели ты, проживший большую, долгую жизнь человек, так падок на славу?

Старик мгновенно преобразился. Он ничего не ответил сыну, словно тот и не сказал ему ничего. Обернулся к сельчанам, сделал жест рукой, приглашая войти в пещеру.

- Поторопись, пожалуйста, отец, - попросил миролюбиво Годжа-оглу. - Время дорого, сам знаешь!

Под жернов подложили два круглых бревна, чтобы выкатить камень наружу, как на колесах. Но в действиях колхозников не было слаженности, и многопудовый "грибок" упорно не хотел покидать своего "отчего" дома. Тогда Годжа-киши распорядился:

- Отойдите все!

Люди повиновались. Старик, поплевав на ладони, уперся руками в жернов и один выкатил его из пещеры. Затем обернулся к сыну, сказал возбужденно, тяжело дыша:

- Вот так-то, товарищ председатель колхоза!... Я все-таки существую, я еще не умер!

- Да перестань ты, отец, - поморщился Годжа-оглу. - Напрасно ищешь своих обидчиков. Нет их!...

- Что значит перестань?! - вспыхнул старик. - Ты на меня не покрикивай, не покрикивай! Ты не имеешь права повышать на меня голос. - Он поднял над головой руки. - Я - хозяин вот этих рук! Я ем хлеб, заработанный вот этими руками!... Я ни перед кем не в долгу, я не признаю даже самого аллаха, а ты всего лишь председатель колхоза, да еще мой сын! Ты не указ мне, мальчишка!

- Хорошо, хорошо, не надо шуметь, мы ведь не дома, - пытался успокоить отца Годжа-оглу.

- А я буду шуметь! - кричал старик. - Буду шуметь до тех пор, пока вы не накажете тех, кто неправильно считает трудодни колхозников! Почему это меня нигде нет! Разве я умер? Вот он я! - Он показал рукой на жернов: - А это плоды моих трудов! - Он обернулся к пещере, кивнул головой: - И эта дыра в горе свидетель того, что я прожил трудовую жизнь!

- Не думал я, отец, что и ты можешь заразиться бумажной болезнью, - горько усмехнулся Годжа-оглу.

- А вот заразился! Заразился! Вернее, меня заразили. Да и как не заразиться, если люди не замечают такого огромного труда? Кто не ценит труда своего ближнего, тот очень плохой человек - безбожник, вероотступник, вор, тунеядец!