Русская община на кавказско-черноморском побережье

Но что за виноградники у некоторых старожилов?! Покончило свое существование столетнее дерево ореха недалеко от хаты хозяина, от гиганта осталась нижняя часть ствола с несколькими засохшими ветвями, по которым пущена «изабелла». Ну, не оригинальный ли виноградник?!..

Но чем же живут русские поселенцы на побережье? – спросит читатель. – Вы говорите, хлеба у них нет, а если хватает, то, слава Богу, до нового года; табаком занимаются немногие, о плодоводстве и виноградарстве и говорить нечего; остаются черкесские фрукты, которые русские меняют на хлеб… Ну, а если эти благодетельные фрукты не уродятся, тогда что?

Вот на этот вопрос я и постараюсь ответить обстоятельно.

Русские поселяне побережья или черноморской губернии занимаются продажей леса, притом в весьма солидных размерах. Торговля эта в последние годы вполне организована и лесоистребление идет, что называется, «во всю». В результате горные реки мельчают, а малые и совсем пропадают; великолепные родники горные, что так берегли и чем гордились черкесы, отходят в область предания; климат, изменяясь, становится более суровым зимой, ибо уничтожение лесов дает полный простор северо-восточным ветрам, которые без задержки теперь падают в долины и проч. Истреблением и продажей леса поселяне кормятся, уплачивают подати и живут сравнительно не дурно, нисколько не думая о разведении высших культур и вообще о приспособленном к местным условиям хозяйстве. Что думать?! Леса в горах общественного много, на наш век хватит, а после… а после хоть трава не расти! Когда-то еще разделятся, да переделятся, лес не принадлежит ни Ивану, ни Степану, руби его; изводи и давай наживаться местным своим кулакам и заезжим скупщикам, которые поселились в русских станицах под флагом мелочных лавочников.

Мне возразят: но как же рубят в таком количестве поселяне общественный лес и кто им на это дает разрешение? Как кто? Конечно, местное начальство, к которому поселяне обращаются со слезными просьбами, что хлеб не уродил, что нечем кормиться и нечем подати платить. Начальство разрешает вырубку леса по ⅛ и менее десятины на хозяина; что же, в самом деле, делать, как отказать, когда, действительно, пшеницу мышь съела, когда от засухи травы не родились и проч.? Что делать!.. рубите, православные!.. И православные рубят, рубят и возят и день, и ночь, и считают дрова кубическими саженями, продавая каждую по 12 рублей. Все это дровяное богатство, среди которого, да и по большой части, великолепные строевые дубовые экземпляры свозятся на морской берег, где складываются в штабели и приходящими парусными судами и грузовыми, пароходами грузятся и увозятся в Керчь, Мариуполь, Бердянск и другие города. С тех пор, как организовалась правильная лесная торговля на побережье, некоторые поселяне прибрежных станиц обзавелись фелюгами [3], посредством которых заработывают «добре». Кто же эти лесопромышленники и какая почва их создала? Неустойчивость общинного хозяйства на побережье и постоянная нужда в хлебе, который притом дорог, так как пароходы для экономических надобностей селений в их бухты не заходят, а все жизненные и хозяйственные продукты доставляются гужевым способом из Кубанской области, Екатеринодара, Керчи через Новороссийск.

При крайне ограниченных потребностях в нашем селении существуют три мелочных лавки, которые между собой не конкуррируют и цены держат высоко. Почему? Да собственно специальная их торговля не в мелочи, а в лесе. Для мелочной торговли в таком селении совершенно достаточно одной лавки, но их три. Хитрая механика состоит в том, что главный предмет торговли такого мелочного торговца – лес, под который лавочник отпускает поселянам крупу, муку, разные товары в долг. О цене и добротности товара при таких условиях не может быть речи: во-первых – кредит, а во-вторых – нужда. Таким образом, побережные общинники мало-помалу очутились в руках скупщиков леса. Лес – вся надежда русского поселянина на побережье, лес – верное средство добыть всегда и муки, и чаю, и сахару, и даже одежину. Конечно, для такого промысла нужно иметь пару волов или лошадей, пилу, топор и только. При таком положении огромное количество леса увозится с побережья. Летом сразу по нескольку судов приходят в каждое береговое селение для погрузки леса. Поселяне возят, возят и нет конца этому лесоистреблению.

Рубят лес сплошь, не молодой, но старый, дубовый, рубят, оставляя мелочь, пни и кустарник, не корчуя, не разделывая землю под пашню. Через несколько лет, а то и на другой год, на месте величавых дубов образовывается сплошная колючка, непролазная, мелкая чаща, через которую ни пройти, ни проехать невозможно. Вот вам и культура!

Но много еще леса на побережье: когда-то его еще весь вырубят! Постоянной, непрерывной рубке леса в большой степени помогают наследственные, собственные участки, о которых я упоминал выше. Когда запрещено рубить общественный лес на продажу, то возят лес с потомственных участков, а поди разбери, где срублено дерево? Нужно для этого иметь особый надзор, целый пожалуй штат надсмотрщиков! Кроме того, для своей надобности, для постройки, ремонта, наконец для отопления рубить лес во всякое время можно… И рубят… Рубят и возят часто не по обыкновенной дороге, но через кусты и речки, вокруг станицы и притом ночью. Некоторое время, и довольно продолжительное, я наблюдал за одним сравнительно зажиточным поселянином, который вместе с сыном, на тройке лошадей при двух подводах, буквально и день и ночь, возил окольными дорогами лес. Я удивлялся и думал, когда же, наконец, спят эти люди? Станица, неправильно разбросанная по низинам и возвышенностям, представляет любопытную и характерную картину.

Буквально, у каждого двора хаты близ ворот на улице сложены или солидные бренна, или напиленные дрова, у одного больше, у другого – меньше, но непременно какой-нибудь лес да сложен, конечно, в ожидании отправки к морю. Если заглянете во внутрь двора, то увидите тоже спиленные деревья дуба, ольхи, береста и другие. Пойдемте к морю. На пространстве более версты берега – дрова и дрова, помеченные, кому принадлежат. Еслибы Калхас заглянул в нашу станицу, то сказал бы: «Все дрова, дрова!.. слишком много дров!»

Но, между тем, здесь все растет, и производительность почвы в высокой степени интенсивна и разнообразна. Какая-нибудь одна десятина безусловно может прокормить целое семейство, но для этого хозяин-работник должен обладать некоторыми сельскохозяйственными знаниями и опытом, а побережный поселянин, выросший на административной опеке, в большинстве случаев вполне безграмотен и к просвещению даже не стремится, несмотря на то, что в станице два училища: одно двух-классное, министерское, другое – церковно-приходское. В первом учатся мальчики, во втором – девочки. Отцы отдают в школу только маленьких, а едва хлопцы подрастают и несколько крепнут, берут в работы или пасти коз, овец, – вообще, дело найдется. Да и на что ему грамота, когда его настоящее и будущее заключаются в рубке и воске леса с гор на берег моря. Льготы по воинской повинности и те не привлекают: в нашей станице еще ни один ученик не выдержал экзамена, дающего право на такую льготу.

IV

Повторяю, производительность и естественное богатство узкой приморской полосы, куда входит черноморская губерния, вне всякого сомнения. Но что же делать? Как эксплоатировать благородную природу?

Назад тому два года, в нескольких верстах от селения на берегу моря поселился швейцарец М. Он взял в аренду у частного владельца землю и стал хозяйничать. Уже через год пустынный уголок сделался цветущим. Опытный садовод чего-чего только не развел на своем участке: лучшие фруктовые сорта плодов, декоративные, до семидесяти видов роз и проч. Разводя школу и, внимательно наблюдая, г. М. пришел к заключению, что лучшего места для плодоводства, как побережье черноморской губернии, едва ли можно найти в южной Европе.

– Мои двухлетние опыты блестящи, – говорил он мне: – посмотрите, как все растет сильно и крепко, безыскусственно, так как я поливки не допускаю. Я долго работал в южной Франции и Крыму, но такой сильной почвы, такой производительности не встречал еще… Здесь приятно работать!