Смерть Вазир-Мухтара

уехал на службу и не возвращался не четыре часа, а четыре года. Собственно, она не говорила даже: "Александр в Персии" или "на Кавказе", но: "Саша в миссии". Миссия была учреждение, и так было покойнее, устойчивее. Она понимала только Москву и все же не хотела, чтобы Саша оставался в Москве. - Ты сегодня дома обедаешь? - Нет, maman, я приглашен. Он не был приглашен, но не мог себя принудить обедать дома. Обеды были, признаться, дурные. Настасья Федоровна шаловливо посмотрела в лорнет. - Опять кулисы и опять актрисы? Его мать, говорящая о его женщинах, была оскорбительна. - --------------------------------------(1) Связно, плавно (ит., муз. термин). - У меня дела, матушка. Вы всё меня двадцатилетним считаете. - В Петербург, вижу, не так уж торопишься. - Напротив, завтра же утром и выезжаю. Она любовалась им в лорнет. - Где же твой Лев и твое Солнце? Александр осторожно усмехнулся. - Лев и Солнце, маменька, уже давно покоятся у ростовщика в Тифлисе. У меня был долг. Сослуживцу задолжать избави боже. Она отвела лорнет. - Уже? Заложенный орден давал ей превосходство. Разговор был неминуем. - Сборы твои не слишком скоры? Она суетливо взбила патку на левом виске. - Нет. Я, собственно, не имею права долее одного дня медлить. Я и так задержался. Дело не шуточное. - Я не об этих сборах говорю, я говорю о том, что ты собираешься делать. Он пожал плечами, взглянул себе под ноги: - Я, право, не подумал еще. И поднял на нее совсем чужое, не Сашино лицо: немолодое, с облезшими по вискам волосами и пронзительным взглядом. - Это зависит от одного проекта... Она забилась испуганно прозрачными завитушками на лбу и снизила совершенно голос, как сообщник: - Какого проекта, мой сын? - ... о котором, maman, рано говорить... Казалось бы, победил. А вот и нет, начиналась патетика, которая была горше всего. - Alexandre, я вас умоляю, - она сложила ладони, - подумайте о том, что мы на краю... - Глаза ее стали красноваты, и голос задрожал, она не закончила. Потом она обмахнула платочком красные глаза и высморкалась. - И Jean, - сказала она совершенно спокойно о Паскевиче, - мне писал: в Персию. В Персию, да и только. Последние слова она произнесла убежденно. - Впрочем, я не знаю: может быть, ты, Саша, рассудил даже заняться здесь журналами? Очень мирно, но, боже, что за legato! И Jean, и Персия, и все решительная дичь: не хочет он в Персию, и не поедет он в Персию. - Я сказал Ивану Федоровичу, что прошу представить меня только к денежному награждению. Я все предвидел, маменька. Опять посмотрел на нее дипломатом, статским советником, восточным царьком. - Я же, собственно, расположен к кабинетной жизни. А, впрочем, увижу... Встал он совершенно независимо: - Я пойду. Домой я сегодня буду поздно. Перед самым порогом спасения Настасья Федоровна остановила его, прищурясь: - Ты возьмешь каретку? Он был готов ездить решительно на всем: на дрожках гитарой, на щеголеватом купеческом калибре, но только не в семейственной каретке. - За мною прислал карету Степан Никитич, - он солгал.