В майский день

— Он, папочка, не сам пришел, — я позвала его… — начала она скороговоркой.

— Нет, я сам пришел, Николай Петрович!.. Я пришел… потому что… — смутившись, забормотал Боря.

— Почему? — переспросил старик, пытливо взглянув на него и склонив на бок голову.

— Потому что мне было скучно без Ниночки… — промолвил Боря. — Отец запретил мне ходить к вам…

— А ты его не послушался и все-таки пришел! — заметил Карганов.

— Папочка! Милый!.. Да, право же, я звала его… я сама хотела, чтобы он ходил к нам… Папочка, послушай! — приставала Нина, теребя изо всех сил отца за рукав и тем как бы стараясь убедить его в невиновности своего друга.

— Иди сюда! — сказал старик, обратясь к Боре. Мальчик слегка вздрогнул, поднял голову и взглянул на Карганова, крутя поясок, и в смущении не зная, что ему делать. Он побаивался старика и в то же время ему казалось опасно раздражать его своим неповиновением. Он нерешительно сделал шаг вперед и остановился.

Старик, наконец, сам подошел к Боре, взял его за руку, наклонился и крепко поцеловал его. Тут уж оба, — Нина и ее маленький друг, — пришли в недоумение… Боря, прямо сказать, ожидал, что сердитый старик, застав его у себя в саду, задаст ему изрядную встрепку. Нина не думала, чтобы отец как-нибудь обидел Борю, но была почти уверена, что «папаша рассердится» и с бранью прогонит Борю из сада… И — вдруг!.. Что ж это такое? Что же случилось?..

Старик ласково смотрел на мальчика, тихо гладил его по голове и говорил:

— Ты не бойся, дружок! Я тебя не гоню… Гуляй у нас, сколько хочешь! Ильяшевский сад ведь велик… Слава Богу, всем нам места хватит… Передай от меня отцу поклон! Зови его к нам… Скажи, что мы с ним что-то уж давно не видались… Скажешь?

— Скажу, Николай Петрович! — ответил Боря. А Нина той порой, веселая, сияющая, шаловливо прижималась к руке отца своею разгоревшеюся щекой…

— А ты, мадмуазель-стрекозель, смотри же, — не отпускай гостя без обеда! — сказал ей старик. — Ужо веди его в дом… А пока гуляйте!..

Карганов круто повернулся, провел украдкой рукой по глазам и, глубоко растроганный, пошел к дому. Он был доволен собой.

Вечером Борю встретили строгим допросом.

— Где изволил, сударь мой, пропадать о сю пору? — заворчал на него отец. — Небойсь, опять с деревенскими ребятишками пропадал… по деревьям лазил? Уж сломаешь ты себе шею!..

— Нет, папаша! Сегодня я не был в деревне. Я был в Ильяшеве, там и обедал… — весело промолвил Боря, встряхивая своими растрепанными волосами.

— В Ильяшеве? Да как ты смел?.. — напустился на него отец. — Тебе что сказано? Чтоб ты к Каргановым носу не показывал! А ты еще вздумал обедать у них!.. У-у-у, повеса! Бесстыдник!.. Каргановы нас бранят, поносят всячески, делают нам неприятности, а ты сам лезешь к ним… Ведь ты уж не маленький, — балбес! Как тебе не совестно?..

— Они, папаша, нас никак не бранят… напротив, папочка, — они… Ниночка и Николай Петрович… — защищался Боря.

— Молчи, глупый, если ничего не понимаешь! — крикнул на него отец, размахивая трубкой. — Следовало бы тебя увести в кабинет, да там хорошенько… Этакая упрямая дрянь!.. Места ему мало гулять! Непременно ему надо в Ильяшево!.. Нет, голубчик, я уж до тебя доберусь! Перестанешь ты своевольничать!..

— Я зашел в сад, встретил там Ниночку… — говорил мальчуган, не слушая отцовских «прочувствованных» слов — угроз и брани. — Потом пришел Николай Петрович… позвал меня обедать… просил передать тебе поклон…

— Поклон? — переспросил Федор Васильевич, откидываясь на спинку кресла и пуская густой клуб дыма.

— Да! — кивая головой, отвечал Боря. — Просил звать тебя к ним… в Ильяшево!

— Гм! — промычал Вихорев, перекладывая ногу на ногу и усиленно покачивая ногой.

— Он говорит: «мы с ним уж давно не видались»… это — с тобой-то, папа! — пояснил Боря. — Говорит, чтобы я приходил к Ниночке, когда хочу… Поцеловал меня!

— Поцеловал? — как эхо, повторил старик.

— Да! И такой он — ласковый… — рассказывал Боря. — Ниночке сказал, чтобы она без обеда меня не отпускала… За обедом все угощал меня… Звал — Боренькой.

— Гм!.. Ну, что ж он еще говорил? — хмурясь и сопя над трубкой, спросил Вихорев.

— Много он говорил… — продолжал мальчуган. — Два раза положил мне вафель со сливками… и варенья, да так много-много…

— Гм! — мычал Вихорев.

И чувствовал старый упрямец, что от простого, безыскусственного рассказа дитяти словно теплым, нежным ветерком повеяло на него, — и хотя он не забыл о Кривой Балке, но уже не мог вызвать в своем сердце прежней злобы к старому другу. Карганов «поцеловал» Борю, «обласкал», послал с ним ему привет, звал к себе… И Вихореву казалось, что как будто его самого поцеловал и обласкал его старый друг…

Впрочем, Вихорев весь тот вечер хмурился, ворчал на прислугу «за дело и не за дело», ворчал на Борю, звал его «упрямым, своевольным, негодным мальчишкой», поминал о «кабинете» и о том, что бы, по его мнению, следовало там сделать с Борей, — и хмурый ушел спать.

Злые чувства, как злые демоны, раз завладев человеком, не вдруг оставляют его…

V

Через два дня после описанных происшествий в полуденное время в Ильяшеве произошло событие.

В главной аллее, по направлению к дому, показался Боря, а за ним старческой походкой тащился Федор Васильевич Вихорев. Карганов в то время, заложив руки за спину, расхаживал по веранде, а Ниночка на нижней ступени веранды сидела со своей работой. Увидав гостей, она бросила работу и побежала навстречу Вихоревым. Карганов остановился и издали кивал головой. А Ниночка взяла старика Вихорева под руку и, как любезная хозяйка, повела его к веранде.

— А вы уже давно, Федор Васильевич, не бывали у нас! — говорила она, умильно заглядывая старику в глаза.

— Да, милая! Давненько… — отозвался тот, расправляя чубуком свои седые, нависшие усы. — А ты выросла, Ниночка… Право, совсем большая стала… девица хоть куда!

— Ведь вы полгода меня не видали! Еще бы не вырасти!.. — сказала она и затем, оставив старика, побежала с Борей в сад.

Старики, молча, пожали руки друг другу и опустились в кресла, стоявшие рядом посреди веранды. Карганов, молча, подал гостю только что набитую трубку; тот взял ее, а свою отставил в сторону. Затем Карганов подал ему огня; Вихорев закурил и кивнул хозяину головой.

— Трубка мира! — с улыбкой заметил Карганов.

— Гм! Н-да! — промычал Вихорев, окружая себя синеватыми облаками дыма.

— Старые дураки мы… вот что! — немного погодя, проговорил Карганов.

— Именно! — своим обычным, отрывистым тоном подтвердил Вихорев.

Старики в молчании несколько мгновений курили трубки.

— Как твое здоровье? — спросил Карганов.

— По-стариковски — хорошо, пожаловаться не могу! Вот только ноги немного изменяют подчас, а то все ничего… — ответил гость. — А ты?

— Да тоже — ничего, живу, как видишь!..

— Живешь — не унываешь, на Бога уповаешь! — шутливо заметил Вихорев.

— Да, живу, пока живется… — отозвался хозяин. Опять молчание.

— На охоту ходишь? — спросил Карганов.

— Брожу изредка… А ты ныне ходил? — осведомился Вихорев.

— Нет, брат… как-то не манит!

— Одному, конечно, не интересно… Ужо пойдем вместе! — предложил гость.

— Пойдем! — согласился Карганов.

Старики видели уже плохо, и руки у них дрожали; на охоту они ходили по привычке, как на прогулку… Эти охотники ни малейшей опасностью не угрожали ни птицам, ни зверю…

Через полчаса старики уже по-прежнему, оживленно и дружески разговаривали о том, каковы ныне будут озими, хорошо ли пойдут травы, не пострадают ли яровые хлеба от того, что давно не перепадает дождя и т. д. А по саду той порой раздавались звонкие детские голоса и сливались в одну мелодию с веселым птичьим щебетаньем… Под теплыми лучами майского солнца, в тихой, дружеской беседе старики отогревались, чувствовали себя довольными и счастливыми… Умоляющие, трогательные взгляды кротких детских глаз, да светлый и радостный майский день сделали свое дело, — смягчили озлобленные сердца, примирили враждующих.