В майский день

И опять они стали тихо беседовать…

— Боренька! Побежим в поле рвать цветы! — предложила Нина.

— Отлично! Бежим!.. В поле теперь так хорошо… — согласился Боря, вставая с лавочки.

Но вдруг в эту минуту со стороны дома послышался громкий голос Ниночкина отца:

— Ниночка! Ниночка! Ты где? Иди сюда!

— Ид-у-у! — откликнулась девочка.

— Куда ты запропастилась? Нигде тебя найти невозможно…

— Завтра придешь? — вполголоса спросила Ниночка Борю, поднимаясь со скамейки и забирая свою работу.

— Как же, приду! — шепотом ответил тот.

— Смотри же, приходи пораньше!..

Ниночка пожала руку своему маленькому другу, ласково кивнула ему на прощанье головой и побежала по аллее — в ту сторону, где из-за деревьев, опушавшихся зеленью, виднелся старый барский дом. А Боря, помахивая прутиком, пустился по противоположному направлению и, дойдя до конца сада, перескочил через низкий плетень, а затем прямо полем, как вороны летают, направился туда, где из-за сада выступал одним углом такой же, как Ильяшевский, только немного поболее, старый помещичий дом.

Для Бори дорога была недальняя: Ильяшево находилось от Вихоревки не более, как в полуверсте. В этом поле каждая тропинка, каждый кустик, каждый камень были знакомы Боре, и в глухую осень, бывало поздно вечером, почти впотьмах, он легко находил дорогу.

II

Карганов и Вихорев были старыми закадычными друзьями.

Вихорев немного ранее поселился в деревне, но по приезде Карганова, они — как ближайшие соседи — скоро познакомились и стали неразлучны. Редкий день — особенно летом — проходил без того, чтобы тот или другой не навестил своего приятеля. Зимою, в непогодь или в сильный мороз, они переезжали друг к другу в саночках. Жены их также подружились.

Соседи, бывало, мирно беседовали о разных хозяйственных делах, о сельских работах, о городских новостях, изредка доносившихся до них, по целым часам сидели за самоваром, выкуривали несчетное число трубок, а иногда играли в шашки или в шахматы. А дети их той порой играли, рассматривали картинки или читали какую-нибудь книжку. Время незаметно проходило, вечер кончался, и друзьям приходилось расставаться…

Вихорев при прощанье часто говаривал, провожая гостей в переднюю:

«Вот вам ужин! Спать пора! «Гости — едут со двора!»

А Карганов при этом повторял: «От ворот поворот «Виден по снегу».

И друзья крепко пожимали друг другу руки.

Семь лет тому назад Вихорев овдовел, и друг утешал его в горе, как мог. Через два года после того и Карганов похоронил жену, и друг, конечно, не оставил его в несчастье. Общее горе еще более сближало друзей. Они не стыдились слез и, вспоминая какой-нибудь разговора, тот или другой случай из прошлого, они вместе плакали о своих умерших подругах жизни.

Дети их росли вместе. Боря сначала с нянькой, а затем уже один проводил иногда целые дни в Ильяшеве. И отцы, смотря на детей, уже составляли какие-то планы насчет их будущего.

— И заживем все вместе… Ты переезжай тогда ко мне! — предложил Вихорев.

— Ну, что ж!.. Впрочем, нет… — говорил Карганов. — Мы лучше сделаем так: зиму будем жить у тебя, а летом ко мне — в Ильяшево.

— Именно! Можно и так!.. Станем, значит, переезжать на дачу! — со смехом соглашался приятель.

— Пускай бы судьба послала им счастливую долю! — говорил Вихорев.

— А теперь, Бог с ними, пускай бегают, играют! — добавлял Карганов. — Главное, вырастить бы их добрыми, да здоровыми, а остальное со временем все приложится…

— Приложится! — как эхо, отзывался приятель.

И старикам было отрадно смотреть на весело, беспечно игравших детей.

Ниночка относилась к Боре, как к брату, а Боря видел в ней сестру. Дети горячо любили друг друга и друг к другу были так привязаны, что чувствовали себя несчастными, если не видались неделю — и искренно скучали в ожидании свиданья…

Вихорев поговаривал, что скоро надо Борю везти в реальное училище; Карганов толковал о том, что пора бы Ниночку отдать в гимназию, но из этих разговоров пока еще никакого толку не выходило: все оставались по своим местам. Дети, привыкшие к деревенской свободе, охотно учились дома, но в школу не торопились. А старикам и самим было жаль расставаться с ними, и они без грусти не могли подумать о том дне, когда одному из них придется расстаться с дочерью, а другому — с сыном.

Так соседи жили мирно, дружно, душа в душу, — и старые, и малые неразлучны… Полгода тому назад, в прошлую осень, разыгралась трагикомическая история. И вышло-то все из-за сущих пустяков…

Старики, гуляя однажды по полю, расспорили об одном небольшом клочке земли, врезавшемся клином во владения Вихорева.

— Ведь вот, по-настоящему, Кривая-то Балка моя! — заметил Вихорев, указывая чубуком на этот участок земли.

— Ну, брат, с чего ж она твоя-то? — возразил Карганов. — Балкой владели мой отец и дед… От отца вместе с прочей землей я получил и ее.

— Мой дед обменял ее у твоего деда, и вместо Кривой Балки уступил ему Низкий Лог… Знаешь, — под Заречьевским лесом? — пояснил Вихорев.

— Да ведь Низким-то Логом ты владеешь! — сказал ему приятель.

— Что ж из того? Отдай мне Кривую Балку, и я тебе с удовольствием уступлю Низкий Лог… Бери пожалуйста! Сделай милость!

— Ну, голубчик, я — не цыган, меняться не люблю… — отвечал Карганов. — Если хочешь, подарить тебе могу!

— С чего ж я стану брать от тебя такие подарки! — с неудовольствием отозвался Вихорев. — Ты говоришь: не цыган… а я не приживалка, чтобы принимать подарки! Вихоревы, брат, — столбовые дворяне…

— Ну и пусть — столбовые… Мы тоже не рогожей шиты! — проворчал Карганов.

Соседи, молча, дошли до конца межи и поворотили назад.

— Ты уж не первый раз заводишь речь об этой Кривой Балке… Только, воля твоя, я, право, не понимаю таких претензий! — немного погодя, заговорил Карганов, хмуря брови. — Выходит так, что я как будто владею твоею землей…

— Именно! — поддакнул Вихорев.

— Да скажи, пожалуйста, на каких же основаниях ты так думаешь? — спросил его приятель. — Какие у тебя имеются документы, доказательства? Во сне ты их видел, что ли? Сорока тебе их на хвосте принесла?

— Нет, не сорока их мне на хвосте принесла! — сердито проговорил Вихорев и начал высчитывать по пальцам: — Во-первых, в календаре рукой моего деда сделана запись об этой меже… памятная запись! Да-с!

— В котором же году происходил этот обмен — или, вернее, в каком столетии? — перебил приятель, насмешливо поглядывая на Вихорева.

— Под записью значится ясно 1806 год! — насупившись, ответил Вихорев.

— Давненько же это было! — заметил Карганов.

— У порядочных людей, Николай Петрович, давности быть не может! — все более и более волнуясь, возразил его приятель.

— Это верно, Федор Васильевич! Не спорю… — спокойно отвечал Карганов, лучше владевший собою, чем его горячий сосед.

— Потом у меня хранятся письма твоего дедушки к моему дедушке и из этих писем можно все видеть… — скороговоркой продолжал Вихорев, размахивая трубкой. — Наконец, есть свидетели… живы люди, которые могут показать, что Кривою Балкой владел мой дед, Иван Глебович… царство ему небесное!

— Кто ж эти свидетели? — спросил Карганов.

— Старика Парфена знаешь? — проговорил Вихорев. — Ну, вот спроси его… Он тебе скажет…

— У-ху-ху! — опять усмехнулся Карганов. — С такими глухими свидетелями немного наговоришь… Твой Парфен, я думаю, уж давно из ума выжил! Ведь ему в субботу сто лет минет…

— Ну, хорошо! — загорячился Вихорев. — А календарная запись? А письма твоего деда?

— Что ж, покажи! Посмотрим! — недоверчивым тоном сказал Карганов.

— Посмотрим! Посмотрим! — повторил Вихорев, сердито тряся головой.

При первом же удобном случае — вскоре после разговора, произшедшего на поле, — друзья заглянули в вихоревский календарь, пересмотрели старые, пожелтевшие письма. Было только видно, что между их дедами, действительно, шла речь об обмене Кривой Балки на Низкий Лог, но совершился ли этот обмен — ни из записи в календаре, ни из писем — нельзя было заключить.