Сборник рассказов

Горрилов напряг свою память, выпучил глаза и с ужасом выпустил из себя одну и ту же стереотипную фразу: "Нет!"

- Ну все ясно, мои тихие коллеги, - проговорил врач. - Горрилов абсолютно невменяем. Надо его изолировать.

- Одну минуту, - влез, пыхтя от нетерпения, еще один доктор. - Уж больно интересный психоз, - добавил он, оглядывая больного, как подопытного шимпанзе, добрыми глазами ученого-экспериментатора. - Горрилов, опишите снова подробней свое хроническое состояние невменяемости.

- Пожалуйста. Встаю утром, точно в девять часов, умываюсь, ем, стихи не читаю и никогда не читал; потом тянет работать; работаю, потому что есть в этом потребность и хочется заработать побольше; прихожу с работы, обедаю, покупаю какую-нибудь вещь и иду с женой - танцевать... Сплю. Вот и все.

В воздухе раздавались возбужденные крики...

- И вы подумайте, ни одного бредового нюанса... Никаких стремлений на тот свет... Какое тяжелое помешательство... Вы слышали, этот тип никогда не читал стихов... Уберите его, он нас доведет!

Но дюжие санитары-роботы уже выволакивали сопротивляющегося Горрилова.

- Ах, он сегодня мне приснится, - рыдала сверхизнеженная девица-врач. Какой кошмар... Мне и так каждую ночь кажется, что меня загоняют в XX век!

- Ужас, ужас... Сенсационно, - проносились голоса по дальним призрачным коридорам.

А Горрилова между тем уносил далеко не похожий на наши автомобиль новой эры. Он мчал его к сумасшедшему дому. Сквозь то, что мы назвали бы окном, Горрилов мрачно смотрел на окружающие виды. Автомобиль катился относительно медленно, чтобы Горрилов мог видеть окружающий нормальный мир и впитывать естественные впечатления.

На высоких деревьях покачивались скрюченные люди: то были наркоманы. Они приняли особые вещества, вызывающие эротокосмические потоки бреда. Единственным минусом этих наркотиков являлось то, что они вызывали неудержимое желание вскочить куда-нибудь повыше... Горрилов видел чудесные бредущие, светящиеся голубым фигуры людей. По их виду было понятно, что они разговаривают сами с собой в солипсическом экстазе. Собаки и те были вполне инфернальны - чуждались даже кошек.

"Только мне недоступно все это, - злобно думал Горрилов. - Какое это несчастье быть нормальным". Он прослезился от жалости к себе. "Да и слезы у меня какие-то соленые, грубые, как в пещерные времена, - тупо сопя, подумал он, - не то что у той девицы-врача... У нее они какие-то небесно-голубые, эстетные, как светлячки... И тело у меня дефективное, с мускулами", - и он посмотрел в окно. У нормальных людей были изнеженные тела, глубокие глаза поэтов и лбы мудрецов. "Хорошо бы выспаться, - наконец решил Горрилов. Потом поработать, смастерить чего-нибудь, купить костюм". Но тут же капельки пота выступили на его круглом, энергичном лице:

- Боже, о чем я думаю... Я опять схожу с ума.

Он посмотрел на своего водителя: "Даже он бредит".

Водитель действительно разговаривал с духом своего далекого предка Льва Толстого и укорял его за неразвитость. Горрилову страстно захотелось совершить какой-нибудь нормальный, оправданный поступок. Но, кроме того, чтобы снять штаны, он ничего не мог придумать. "Какое я все-таки ничтожество", - устыдился он самого себя.

Они проехали мимо тюрьмы, где помещались те, кого в XX веке называли техническими интеллигентами. Эти бездушные, тупые существа, не знающие, как заправская электронная машина, ничего, кроме формальных схем, сохранялись только для работы на благо изнеженных духовидцев, эстетов и мечтателей.

Наконец, автомобиль подъехал к известному почти во все времена зданию. Горрилова изолировали в довольно мрачную неприглядную комнату. Ее стены были увешаны абстрактно-шизофреническими картинами, чтобы способствовать излечению больного. Но напротив была комната еще хлеще: она была оцеплена токами и скорее походила на камеру.

Там находился последний человек, утверждающий, что дважды два четыре. До такого не докатился даже Горрилов.

Ерeма-дурак и Смерть

(Сказка)

В одном не очень отдаленном государстве жил Ерема-дурак. Такой дурак, что совсем необыкновенный. Странный человек, одним словом. Даже в день, когда он родился, стояла какая-то нехорошая тишина. Словно деревня вымерла. Петухи и те не кукарекали.

- Не жилец, наверное, младенец, - прошамкала тогда умная старуха-гадалка.

- Еще какой жилец будет! - оборвала ее другая старуха, которая жила в лесу.

Однако до десяти лет ребенок вообще ничем себя не проявлял. "Щенок и тот себя проявляет, - задумчиво шептались старики. - Отколь такое дитя пришло?"

Даже слова ни одного Ерема не произнес до этого сроку: ни умного, ни глупого. А в двенадцать лет пропал. Родители воют, кричат: хоть и дурень ребенок, а все-таки свое молоко. Искали по естеству: нигде нет, куда ни заходили: ни в окрестных деревнях, ни в лесах, ни в полях раздольных. Решили искать по волшебству: еще хуже получилось. Сестрицы клубок смотали. Заговорные слова пошептали, а клубок вывел на чучело. Стоит среди леса дремучего на полянке чучело, а огорода нет и охранять нечего. Клубок даже от страха развязался.

Делать нечего: зажили без Еремы. Собаки и те два дня исть не просили. От глупости, конечно. Словно их Ерема онелепил.

Ну, а так жизнь пошла хорошая: песни за околицей поются, дух в небо летит, по утрам глаза светлеют от сказок. Сестрицы Еремушки на хоровод бегали - далеко-далеко в поле, где цветы сами на грудь просятся и пахучие травы вверх глядят.

А через семь лет Ерема показался. Словно из-под дороги вышел. За плечом - котомка. Лапти такие, будто весь свет обошел. Зато рубаха чистая, выглаженная, точно он прямо из-под невестиных рук появился. И песню поет ну такую глупую, что вся деревня разбежалась. Но делать нечего: стали опять жить с Еремой.

"Пора бы его обучить чему-нибудь, - чесали затылки деревенские старики. - Таким темным нехорошо быть".

Спросили у него, да толку нет. Тогда решили обучить охоте. Целый год маялись, потом в лес пустили, а мальчонку за ним по пятам присматривать. И видит малец: Ерема ружье на сук повесил, свечку в руки взял, зажег и со свечкой на зайца пошел. Заяц туды-сюды - и издох от изумления. Но Ерема ничем этим даже не воспользовался: прет через лес со свечкой напрямик. А куды прет, зачем? Даже нечистая сила руками развела.