Полынья

Показались огни каравана, горевшие тускло, словно на керосине. Стоял караван отдельным городом, далеким от земли, и имел свои кварталы и переулки, и был известен каждый его дом. Сейчас течение, как настоящий уборщик, выметало оттуда всякий сор: банки, тряпки, разлитые помои, разорванные письма и фотографии. Стали попадаться разъездные шлюпки, возившие для обмена киноленты, а также шлюпки с моряками, которые ехали в гости. Особенно много шлюпок крутилось возле теплохода "Сакко и Ванцетти", где был танцевальный зал, оркестр. Там была в ходу новая танцевальная игра "Лотерея", опасная для тех, кто танцевал слабо. Такой танцор мог войти с девушкой в круг и без девушки выйти из круга. По-видимому, это и случилось с Ильиным, потерявшим свою Эмму. Все ребята с "Кристалла" сегодня погорели в "Лотерее". Остался один Вовян, и его решили забрать на обратном пути, после Леши Шарова, который объезжал взрывоопасники. Но до них еще был целый квартал пароходов грузовых, словно танцующих на воде (они делали вокруг якорей плавные круги), - и тут в шлюпке возник разговор. Начал его Ильин, представляя пароход именем знакомой девушки.

- "Зоя Ковалевская", - указал он на длинный транспорт, у которого мачты как срезало туманом. - С прыщами, но симпатичная! Раз как запустила в меня телефонной трубкой, чуть не сломала аппарат... - Вгляделся в другое, с массой иллюминаторов у самой воды: - "Галка Логвинова"! - И процитировал строчку из ее письма: - "Люблю тебя сердцем, а умом не люблю..." - И сам удивился: - Вот любит! Прошлый раз писала: "сердцем", сердцем, а теперь "умом", умом...

- Не обидел? - воткнул жало Данилыч.

- Галку? Ее обидишь...- И сказал про "Аниру Селибаеву": - Кажется, замуж выходила...

- Однажды встретил в городе, - вспомнил Величко. - Катит коляску, все лицо в синяках...

- Свадьбы теперь больно скорые пошли, - заметил Данилыч. - А раньше было ухаживание. Раньше с чем к невесте шли? Приходили - ставили самовар. А вы все праздники водкой испортили...

На этот раз Данилыч всадил свое жало в Ильина не сразу, а медленно, и допек.

- Тебя, Данилыч, если послушать, послушать, - разнервничался Юрка, - то мнений о тебе вначале два: положительное и отрицательное.

- А посля?

- А потом одно: только отрицательное.

Данилыч, обидевшись, приутих. И поделом: развоевался, почуяв власть! На судне он вел себя поскромней.

- Девчонкам плохо на земле, - как бы подытожил сказанное Величко. - Но еще хуже старикам. Жене выгодно, пока он в море. Придет раз в полгода перетерпит. Отпуск за три года получит - перескрипит. А как уйдет на пенсию, тут все и начинается!.. - Величко разговорился сегодня. - Мы, дружинники, однажды пошли по вызову: муж избил жену. Приходим: никаких следов побоя нет. Только люстру разбил и на обломках сидит - трезвый, просто старик. По дороге рассказал: не кормит его, живет в отдельной комнате как квартирант. А если сын кого приведет, уходит ночевать на вокзал. Мы тогда отпустили его... Да, плохо старикам! - опечалился Величко за них.

Данилыч, к кому косвенно относились эти слова, спросил:

- Старикам плохо?

- Плоховато им...

- Старикам хорошо! - выкрикнул Данилыч, смеясь.

И замолчал. И попробуй пойми, что он имел в виду... Нет, мудр был Данилыч! Только не высовывался своим умом, а метил им изнутри.

Показались взрывоопасники.

Тут были пароходы со взрывчаткой и суда для перевозки газа под давлением, и танкеры, налитые нефтью, где безостановочно работали трюмные насосы, закачивая забортную воду в емкости остудительных колодцев, - от них несло жаром разогретого металла. Все люки на них были закрыты, а вентиляторы имели предохранительные ешетки, и стояли искрогасители на дымовых трубах.

Освещение аккумуляторное - электропроводка была обесточена. А моряки расхаживали в мягкой обуви, подбитой деревянными гвоздями.

Одного из них Ильин окликнул:

- Леха проезжал?

- Ага, проехал.

Второй пожарник, с нефтеналива, вентилировавший трубопровод, тоже махнул:

- Проехал...

Обошли еще несколько судов, слыша дыхание танков, в которых вспухал, распирая палубы, горючий воздух. И наконец попали в точку.

- Только что был, отъехал...

- Куда?

Пожарник, обалдевший от сырой нефти, не мог вспомнить. Вдруг сказал:

- Простился он со мной...

- Что сказал?

- Ну, по-своему...

- Coy-coy?

- Во!

Черт его знает, куда он мог отсюда поехать...

Когда обходили танкер с кормы, Ильин, упиравшийся в борт, чтоб не занесло под винт (там все бурлило, словно винт крутился), внезапно упал в шлюпку. Это их понесло течение. Все стало ясно: Леха уплыл в море. Поплыли за ним. Катя зашевелилась под боком, ей стало плохо.

- Надышалась, наверное...

Она свесилась с борта, оплескивая лицо. Неслись с такой скоростью, что все свистело. Суденко, боясь, что она вывалится, втащил ее обратно. Ей стало холодно, она к нему прижалась.

- Я знаю, чего он уехал. Написала, что беременна...

- А он не хотел?

- Еще как! Потому что дурак... Думает, что с морем завяжет. Да я сама хочу, чтоб он плавал! С ним дома жить - горе.

- Он вообще разговаривает?

- Говорит...

Суденко почувствовал, что она улыбнулась.

- Ведь он бросил раз море, из-за дочек. Работал в порту: то судно отведет в док, то катер причалит, на земснаряде посидит. Дружки пошли, всякие... Я говорю: "Что ж ты, козел? С моим мужем пьешь, а ко мне лезешь!.." Перестал их приводить. Утром станет у окна: как пароход загудит отходной - у него на глазах слезы!.. Но в первый год, когда в море был, еле смогла вытерпеть, - призналась она. - Подружка придет, расскажет про всякое. Потом уйдет - я плачу. А когда пришел, дотронулся, чтоб шмотку примерить, потеряла сознание.

- Знаешь, Катя... - Суденко был не уверен, что ей надо об этом говорить. - Не от твоего письма он сбежал. От рейса.

- Рейс плохой?

- Да.

- Опять за такими! - Она ухватилась за него. - Не идите. Вы от такой работы пропадете. Мне на ваш пароходик прямо жалко смотреть.

- Оставить людей?

- А что делать?

- Надо идти...

Течение начало изгибаться волнами. Они были неритмичные, без ветра и игры. Падаешь среди глухих, почти отвесных стен, и резонанс от удара такой, что звук отлетал прямо в лицо. Величко сказал, что течение сдерживает море. Отсюда и изменение профиля волн - чем ближе к морю, тем уже между ними промежутки. По его словам, осталось не больше трех волн, чтоб проскочить на открытое место. Когда перевалили одну волну, промежуток стал таким, что если расставить руки, то можно было коснуться двух водяных стен. Но опасными были не эти волны, а воздух, сдавливаемый ими. Давление нарастало, начало мучить моряков. У Данилыча пошла носом кровь, Величко тоже стало плохо. Прорывшись к Кате, которую завалили чем попало, Суденко обнаружил, что она сидит между банок, заткнув пальцами уши. Объяснил ей, что надо дышать через зажатый нос - так выпрямишь перепонки. Конечно, это идиотизм - прорываться к морю с женщиной в шлюпке. Только плыть без Шарова они не могли, без него не было "Кристалла". Схватив весла, чтоб помочь двигателю, гребли, хрипя, срывая голос, и перевалили еще через одну волну. Но как только поднялись на следующую и Величко убавил обороты, чтоб приподнять нос, близким ударом моря их откинуло обратно, влепив в водную стену за спиной, откуда упали вниз.

- Катя, мы дальше не пройдем.

- Он прошел, а вы?

- Не мог он пройти, - сказал Величко. - Или мы его проскочили, или так что.

- Что "так"! Что "так"!..

Голос у Кати сорвался, она начала развязывать платок.

- Катя, ты можешь помолчать?

И тут Данилыч брякнул:

- Потыкайте, ребята, веслами... Может, он тут?..

Начали ощупывать воду, Величко рулил по пятачку - и нашли... Лодка! Осветили: накрыта брезентом, никого. Но Шаров в ней был и, когда стали совать веслом под брезент, поднял голову с другой стороны: