Полынья

Бездумно смотрел, как из открытой барокамеры выходит дымящийся кислород... Что на него нашло? Он просто боялся рейса! Потому что одно дело, когда риск к чему-то приводит, и совсем другое, если без всякой пользы. Но разве это мало - достать людей? В их работе нечасто случается и это. Достать людей - ого! Только б получилось... Но то, что раньше осознавалось как цель, сейчас не оставляло в душе никакого чувства. Там, в душе, творился какой-то погром.

- Ну, резко! За встречу, за рейс!

- Повезло тебе, Ваня, что ты на "Агате".

- На "Кристалле"! Маслов отправляет с вами...

Вот оно что! Что ж, Ветер может быть полезен: заменит Гришу на телефоне. Да и как специалист...

- Юрка, - сказал старшина. - Лампу ты обещал, помнишь?

- Я слов не бросаю, бросаю...

- Юрик, лампочку! - Ветер замолотил руками воздух. -Неужели сотворил? Ах ты, Кулибин, греческая твоя головенка!..

Юрка, обычно вспыхивавший как спичка, не обиделся на Ветра. И не только потому, что на Ветра обижаться нельзя. Среди водолазов авторитет Ветра как технаря был высок. В порту, куда многих отправляли на зимний сезон, к Ветру выстраивалась очередь.

- Ты посерьезней, Ваня...

Ветер сел, обнял Суденко за плечи:

- Все, глухо.

Выпили, чокнувшись с Аннушкой, которая двумя руками, чтоб не пролить, держала целую мензурку - символически, она не пила. Вошли боцман Кутузов с Андрюхой.

- Садись, Кутуз! Ты уже как гость?

Аннушка, хоть и работала на "Агате", любила "Кристалл" и то, что Кутузов переходил на спасатель, оценивала как личную потерю.

- Сон плохой приснился, - сказал Кутузов, избегая прямого ответа. Видел суд, что меня судят. А рядом девушка сидит, удивляется: "Чего это все тебя защищают? Ведь ты же виноват!.." А я ей говорю: "Молчи! Не выдавай, если знаешь..." Тогда она посмотрела - вот так, и говорит, вся в слезах: "Валентин! Как ты похудел!"

- Ну, еще кое-что есть, - Аннушка ущипнула боцмана за толстую ляжку. Тебя, если приодеть, повесить галстук...

- Жена тоже говорит: "Может, тебе шляпу купить?" Зачем? Есть чем трусики прикрыть, и ладно.

- "Кутузов", отваливай! - закричали на палубе.

- Это катер, однофамилец. - Боцман печально позвенел ключами. - Попал, Анна, к пацанам. Даже девчонки их бросили.

Суденко посмотрел в иллюминатор: там, закрыв бухту, двигался на талях бот. Куда-то они опять уезжали.

- Поедешь? - спросил Ильин. - Есть место свободное.

- Куда?

- Леха пропал, за ним. Еще Вовяна надо взять на "Ванцетти".

Он бы с ними поехал: хотелось развеяться, от всего отойти. Но что-то сдерживало, какое-то неотложное дело. Внезапно вспомнил: Маша! Еще с утра собирался к ней подъехать, мозги ему зашибло... Оставил больного человека на целый день! Посмотрел на часы: девять вечера. Сейчас поймает Федоса - и в устье. Открыл дверь и не поверил глазам: причала не было, огни поселка виделись вдалеке. Вокруг плескалась вода. Величко, крутясь на плавучей бочке, брал на скобу трос, который потравливал Ильин... Ничего себе! Сидел в посту и не заметил, как отошли. Теперь без шлюпки не обойтись. Все валилось из рук, рушилось сегодня.

Вернулся в надстройку.

Повар Дюдькин, припорошенный углем и освеженный туманом, сидел на комингсе камбуза, распаковывая ящик с продуктами. Эти продукты повар так рассматривал, словно не имел понятия, что с ними делать. Механики готовили к отходу машину, прогоняя двигатели на холостом ходу. Когда они меняли реверс, внутри машины слышался гидравлический удар. В рулевой подбирали карты, проверяли приборы. Все было готово к рейсу, порядок был во всем. И в чистейшем коридоре пролег на линолеуме рифленый след трощиловских ботинок куда-то он прошел.

Сверху спустился Сара с последним известием:

- Шаров объезжает пароходы. Свернул на взрывоопасники.

- Что-то он долго ездит.

- Видно, не в настроении. Данилыч поедет его брать как председатель судкома.

- Слушай, от "Гельмы" было что-нибудь?

- Кокорин запрашивал несколько раз: ищет... Да! - вспомнил он. Девчонку нашу нашли...

- Кто тебе сказал?

- Передали в диспетчерскую с "Полярника", рейдового катера. Опознали на нем.

- А куда она ехала?

- Катается полчаса, - ответил Сара. - Старшину катера, старика, чуть не хватил удар из-за нее...

Суденко вдруг испытал облегчение... Машу обнаружили, значит, привезут. Хуже было бы, если б он это сделал сам. Но тут же возникло какое-то сожаление. Чего она бросила дом? Зачем куда-то поехала? Может, подождать ее здесь? У "Полярника" - последний рейс, вернется к полночи. А они в полночь отходят. Искать "Полярник" на рейде? Где его там найдешь? Но там все может быть. А что здесь сидеть? Надо ехать!

- Юрка! Придержи бот...

- Не спеши. Еще Катя гладит.

Наконец поднялась Катя. Раскрасневшаяся от глажения, сдувая волосы с круглых щек, она протянула Кутузову большой копытообразный утюг:

- Дарю.

Кутузов застенчиво взял. Направились к выходу. Вдруг она остановилась.

- Что-то ты, Жора, слинял. Не влюбился ли?

- Считай, что женат.

- Скажешь!...

Шлюпка не двигалась с места, так как в ней происходила борьба за Катю. Выясняли, с кем ей сидеть. Данилыч - стар, кровь его не грела. Величко занят рулем. Оставались водолазы. С кем-то из них должна сидеть жена моряка. Ильин имел преимущество: занял хорошее место, с наветренной стороны. К тому же был женат, хоть и ездил к Эмме. Версия семьянина играла ему на пользу. Только Катя отчего-то не хотела с ним сидеть.

- Катерина, ты посмотри... - Ильин расстегнул куртку. - Не Леха, не Леха, но посмотри...

- Что смотреть?

- Потрогай мышцы! Мужчина...

- Знаешь, кто ты? - И она сказала.

- Прошу не выражаться! - взвинтился на Юрку Данилыч.

Ильин остолбенел.

- Разве это я? Тебе что, уши заложило?

- Потворствуешь поведением! Правила поведения есть?

Ильин, обозленный, замолчал, понимая, что электрик приставил к нему глаз. Катя перешагнула через банку, сделав наконец выбор.

- Вот Жора - мужчина, - сказала она. - С ним буду сидеть.

13

Переехав фарватер, где кое-где горели ацетиленовые фонари, нырнули под одеяло тумана, и окружающее расплылось. Теперь буй Экслипс стал обегать сиреной то с левой, то с правой стороны. И в этом свойство тумана, в котором звук распространяется непрямолинейно, Поэтому рулевой должен обладать особым чутьем, чтоб различать подкрадывающиеся шаги волн. Опасны были и бревна, которые выносило из устья реки. Они стояли в воде торчком, утапливаясь при наезде, и выскакивали с такой силой, что могли повредить обшивку. А на взлете зыби, сложившись силой с ней, бревно протыкало днище лодки.

От всего этого и гибли рыбаки.

Суденко почувствовал знакомый страх, начинавшийся перед спасательным рейсом. Приходила не только обеспокоенность за свою жизнь: что вдруг, ни с того ни с сего, влипнет в какую-нибудь переделку. Было боязно просто споткнуться, вывихнуть ногу, простыть. Потому что даже самый обычный насморк мог закрыть дорогу к "Шторму". Уже раскаиваясь, что поехал, придирчиво присмотрелся к Величко как к рулевому. Вел он не так, как Гриппа, по-своему, но был сосредоточен, даже не стал есть бутерброд: кусок хлеба, несколько теплых картофелин с четвертью соленого огурца сверху. Зато Ильин проглотил свою порцию мгновенно и теперь смотрел на Данилыча, который ел до умопомрачения медленно. Наверное, представлял себя в салоне, сидящим во всем великолепии электрических лампочек. Он был в чистой фуфайке, которую недавно зашил, в беретике с хвостиком и с каплей под носом, не умалявшей мудрого выражения его лица, и то появляясь в тумане, то исчезая, если Ильин отводил в сторону фонарь, напоминал пилигрима, выскакивавшего из чертовой шкатулки. А Катя, отказавшись от бутерброда, пригрелась рядом, излучая в покое, несмотря на холод лица и рук, такое тепло, что Суденко тоже начало клонить на сон.