Рассказы

   -- А что такое за слово "елемент"?

   Рабочие разевали рты и оглядывались на него. Если Иван Федорович знал слово сам, то он объяснял, а если нет, то добродушно сознавался, что и он не знает. Иногда он загадывал загадку, иногда говорил арифметическую задачу; фабричным никому это не было по силам, и они обыкновенно молчали, смеялись и говорили: "где нам?", "не нашему уму"; но с появлением Захара дело изменилось. Один раз Иван Федорович вошел в кухню и спросил:

   -- А ну, скажите, где небо без солнца?

   -- Во рту, -- послышался быстрый ответ.

   -- Кто это сказал?

   Оказалось, -- Захар.

   -- А кто отгадает вот какую задачу: "Мужик шел в город по три версты в час; до города было тридцать шесть верст; он шел двенадцать часов. Оттуда он ехал на лошади и проезжал по восемь верст в час. Во сколько часов он доехал?"

   -- В четыре с половиной, -- не задумываясь, ответил Захар.

   -- Молодец! -- проговорил Иван Федорович. -- А не знаешь ли ты, что за слово "кооперация"?

   -- Знаю.

   -- А "инду-видуум"? -- затрудняясь в выговоре, опять спросил Иван Федорович.

   -- Индивидуум -- человек, отдельный человек.

   Иван Федорович даже слегка покраснел и опять похвалил Захара и вышел из кухни. Один из красильщиков, Матвей, неуклюжий, белобрысый, весноватый молодой мужик, взглянул на Захара и проговорил:

   -- А ты, должно быть, собаку съел: что ты знаешь-то!

   -- Что знает, а где живет! -- проговорил еще один красильщик. -- Жить бы тебе в боярском саду.

   Послышался взрыв хохота, от которого Захара, видимо, покоробило. Но он ничего не сказал, а только сморщил брови и уставил глаза вниз на одну точку.

VIII

   Поужинавши, курчаки и красильщики пошли по спальням. Дядя Алексей отправился на свою квартиру, а Захар опять пошел к лошадям. Поглядев лошадей и задавши им на ночь корму, он почувствовал, что ему не хочется идти на люди и захотелось побыть одному. Не долго думая, он полез на сеновал и лег напротив слухового окна.

   Через минуту Захар услыхал, как кто-то вошел под навес и вступил на лестницу. Он изумленно поднял голову и увидал, что к нему лезет Ефим. Увидав его около себя, Захар удивился.

   -- Ты здесь, друг? -- мягким, певучим голосом сказал Ефим. -- И я к тебе. Ты что тут делаешь?

   -- Ничего, -- сказал Захар, -- так вот, полежать хочу.

   -- Тут хорошо лежать, особенно по вечерам. Я и прежде сюда ходил.

   Он растянулся с Захаром и добавил:

   -- Ну что, брат, как дела?

   -- Да ничего... -- промолвил Захар, не зная, что больше сказать.

   -- Привыкаешь помаленьку?

   -- Привыкаю.

   -- Привыкнешь... Как ты хорошо давеча Ивану Федоровичу ответил, -- высказал свое удовольствие Ефим.

   -- Что ж тут мудреного? -- сказал Захар.

   -- Все-таки... я, брат, таких люблю. У нас мало таких. Боятся их, как бы забастовку не устроили. Подобрались Тюха да Матюха да колупай с братом, а ты, я вижу, настоящий...

   -- Что ж у вас настоящих никогда и не было?

   -- Не было, не держали. Как чуть заметят, так и выживут, сами же рабочие выживут.

   -- Ну? -- недоверчиво сказал Захар.

   -- Ей-богу!.. Да вот сам увидишь... Идолы у нас тут, и не люди. Брюханы... Все в одну утробу живут, ничего дельного не понимают и понимать не хотят... Зачем ты к нам приделился?..

   -- Куда ж мне было деваться? Я и такого места две недели ждал.

   -- Еще бы подождал... А из-за чего ты в Москву-то попал?

   -- Да так, -- уклончиво ответил Захар.

   -- Аль нужда прогнала?

   -- Нет, мы нужды не видали...

   -- А из-за чего ж?

   Захар, увидав, что Ефим настойчиво хочет знать про него, и, очевидно, не найдя причины, чтобы ему скрытничать, ответил:

   -- Надоело. Больно уж глухо у нас. И серо и скучно. Народ у нас неотесанней здешнего.

   -- В деревне народ одинаковый, -- согласился Ефим.

   -- Выйдешь на артель, -- продолжал Захар, видимо, ярко вспомнивший все свое прошлое и желая вылить все накипевшее своему собеседнику, -- начнутся разговоры, -- стоишь, слушаешь... Господи боже! Уши вянут: до того все глупо, пустяшно! Ну еще старик какой что-нибудь про старину расскажет... А молодые!.. У нас есть там один: семьдесят раз встретится и семьдесят раз спросит: "Что новенького? Не родила ль какая голенького?" Больше и сказать не знает что...

   -- Ну, да ведь не всем же таким, как ты, быть, -- вздохнув, проговорил Ефим.

   -- Отчего же? Нешто я какой отменный? Все такой же, как и все: человек и человек.

   -- Все-таки вот рассуждаешь... А ребята у вас каковы?

   -- Ребята славные, -- криво усмехаясь, проговорил Захар, -- учились вместе, дружили, пока росли, водились, книжки читали, а чем дальше, тем больше врозь да врозь, теперь их не соберешь никого.

   -- Куда ж они делись?

   -- По другой дорожке пошли. Есть там у нас один солдат; у него сын -- жених. Отец приучил его летом торговать в городе ягодами, грибами, яблоками. Вот он торгует, напасет на зиму денег себе, приедет в деревню и давай хороводиться. Под мышку гармошку, подзовет ребят, да с ними в другую деревню. Там одна баба шинок держит, так они к ней; напьются, пойдут, "Марсельезу" поют, народ полошат, к встречным придираются.

   -- Д-да, делаются дела!.. А бунтов у вас не было?

   -- Нет. Господ у нас мало, земли много, засеваем довольно, скот есть.

   -- И в вашем доме хорошо?

   -- И у нас порядком; только отец у меня безалаберный. Жил, жил, как следует -- то, се, -- под старость форсить вздумал: сбрую не сбрую, тележку не тележку... все деньги незнамо на что идут.

   -- Чего ж он рыскует?

   -- Сын -- жених... У меня, говорит, вон какой сокол, -- нужно за него невесту хорошую искать; перед хорошими людьми нужно и себя в грязь лицом не ударить... А хорошие люди-то это какие? Один жил в Москве, обобрал пьяного хозяйского сынка, приехал домой с деньгами, -- вот и хороший человек. Другой урядником служил; в его участке лесную контору ограбили; он погнался за грабителем, пристрелил его, а деньги-то себе взял; след замел, -- тоже богачом сделался. У обоих у них по дочери, -- вот отец с ними и начал хороводиться.

   -- Что же, не подошло дело?

   -- Я отказался. Мне, говорю, эти невесты не нравятся, и я жениться на них не буду, -- как хотите.

   -- Из-за этого ты и ушел?

   -- Из-за этого и ушел. Поживу вот, -- домашнее маленько отстанет, а здешнее, може, пристанет; здесь, думаю, все полегче.

   Захар замолчал и задумался. Ефим тоже молчал.

   Смеркалось. На дворе было пусто и тихо. Из сторожки вышел дворник и, надевши на шею свисток и на фуражку бляху, отправился за ворота.

   -- Михайла, ты куда? -- спросила его, глядя в окно сверху, Соломонида Яковлевна.

   -- Дежурить.

   -- Ты бы шубу надел, -- ночью-то, чай, свежо.

   -- Ничего, стерпим, -- проговорил Михайла и скрылся за калиткой.

   -- Как же, дежурить! -- сквозь зубы проговорил Ефим, -- обирай сайки с квасом. Небось, в ночевку куда-нибудь.

   И, поднявшись, он добавил:

   -- Нет, брат, пожалуй, и в Москве тебе не задастся. Если вот, как Михайла, поведешь себя, ну, еще туда-сюда, и то ни себе, ни людям...

   Сказавши это, он спустился с сеновала и пошел в свою спальню. Захар, немного погодя, направился вслед за ним.

IX

   Наступил канун праздника. Красильщики раньше обычного пошабашили, и кто мылся, кто чистил себе ваксой сапоги, кто пришивал пуговицу к пиджаку, кто чинил рубашку. В клеильне тоже покончили работу, и все собрались наверх. Одни сидели, другие лежали, перебрасываясь между собой кое-какими словами. В этот вечер должна была быть получка. У всех были приготовлены книжки; только ожидали хозяина, который должен был выдать деньги. Он еще не приезжал из города.