Волки

Взял из стакана кусочек лимона, пожевал, набрал слюны. Капнула слюна. Кока дернул головою.

- Мордой не верти! - сказал Славушка, слегка щелкнув Коку по носу.

Опять пожевал лимон.

- Глаза как следует чтобы. Вот так.

Низко наклонил голову. Плюнул прямо в глаза.

Кругом захохотали. Смеялся и Славушка.

- Кока! Здорово? - спрашивала шпана.

- Чорт, плашкет. Специально.

- Ладно! - тихо проворчал Кока.

Ломтев, щурясь от дыма, равнодушно смотрел на эту сцену.

- Плашкет! Ты хорошенько! - рявкнул откуда-то Калуга. - Заплюй ему глаза, чтоб он, сволочь, другой раз не нанимался.

- Эх, мать честная! Денег нет! - потирал руки Яшка-Младенец. - Я бы харкнул по-настоящему.

Славушка поднял на него румяное, смеющееся лицо:

- Плюй за мой счет! Позволяю!

Младенец почесал затылок.

- Разрешаешь? Вот спасибо-то!

Кока хотел запротестовать, замямлил что-то, но Славушка прикрикнул:

- Замест меня, ведь! Тебе что за дело? Кому хочу, тому и дозволю: твое дело харю подставлять.

Младенец шмаргнул носом, откашлялся, с хрипом харкнул.

- Убьешь, чорт! - загоготала шпана.

- Ну и глотка!

Младенец протянул Славушке руку:

- Спасибо, голубок!

Кока поднялся. Мигал заплеванными глазами, пошел к Мельникову.

- Смотри, не утирайсь! Денег не получишь! - предупредил Славушка.

- Я за ним погляжу, чтобы не обтирался! - предложил свои услуги Младенец.

Славушка заказал чаю.

Ломтев дал царь-бабе рублевку, важно сказав:

- Это, хозяюшка, вам за беспокойство.

Царь-баба ласково закивала головою:

- Помилуйте, господин Ломтев! От вас никакого беспокойства. Тверезый вы завсегда и не шумите.

Ломтев обрезал кончик сигары.

- Я это касаемо мальчика. Все-таки знаете, неудобно. Он шалун такой.

- Ничего. Пущай поиграет. Красавчик он какой у вас! Здоровенький. Огурчик.

Царь-баба заколыхалась, поплыла за стойку.

- Ну, ты, огурчик, доволен? - спросил Ломтев Славушку.

Мальчуган подошел к нему и поцеловал ему лоб. Ломтев погладил его по круглой щеке:

- Пей чай и пойдем!

А Мельников в это время уже придумал номер: предложил Коке схлестнуться раз-на-раз с Младенцем.

- Кто устоит на ногах, тому полтора целковых. А кто свалится - рюмка водки.

- А если оба устоят - пополам? - осведомился Кока.

- Ежели ты устоишь - трешку даже дам! - сказал Мельников.

Младенец чуть не убил Коку. Так хлестанул - у того кровь из ушей. Минут десять лежал без движения. Думали - покойник.

Очухался потом. Дрожа, выпил рюмку водки и ушел окровавленный.

Славушка радовался.

- Отработался, Кока? Здорово!

А по уходе Коки составилось пари: кто съест сотню картошек с маслом.

Взялись Младенец и Щенок.

Оба обжоры, только от разных причин: Младенец от здоровья, а Щенок от вечного недоедания.

Премия была заманчивая: пять рублей.

Перед каждым поставили по котелку с картошкою.

Младенец уписывает да краснеет, а Щенок еле дышит.

Силы неравные. Яшка настоящий бегемот из зоологического, а Костька-Щенок - щенок и есть.

Яшка все посмеивался:

- Гони, Антон Иваныч, пятитку. Скоро съем все. А ему не выдержать. Кишка тонка.

И все макает в масло. В рот картошку за картошкою.

Руки красные, толстые в масле.

И лицо потное, блестящее - масленое тоже. Течет, стекает масло по рукам. Отирает руки о белобрысую голову.

Весь как масло: жирный, здоровый.

Противен он Ваньке, невыносимо.

И жалко отца.

Отец торопится, ест. А уж видно, тяжело. Глаза - растерянные, усталые.

А тот жирный, масленый, поддразнивает:

- Смотри, сдохнешь. Отвечать придется.

Хохочут зрители. Подтрунивают над Щенком:

- Брось, Костька! Сойди.

А Мельников резко, пьяно, точно с цепи срываясь:

- Щенок! не подгадь! Десятку плачу! С роздыхом жри, не торопись. Оба сожрете - обем по десятке! Во!..

Выбрасывает кредитки на стол.

Костька начинает "с роздыхом". Встает, прохаживается, едва волоча ноги и выставив отяжелевший живот.

- Ладно! Успеем! Над нами не каплет! - кривится в жалкую улыбку лицо.

Бледное, с синевой под глазами.

А Младенец ворот расстегнул. Отерся рукавом. И все ест.

- Садись, Костька! Мне скучно одному! - смеется.

А сам все в рот картошку за картошкою. Балагурит:

- Эта пища, что воздух. Сколько не жри - не сыт.

Хлопает рукою по круглому большому животу:

- Га-а! Пустяки - барабан.

Противен Ваньке Младенец. Жирный, большой как животное.

И тут же в роде его веселый румяный Славушка восторженно хохочет, на месте не стоит, переминается от нетерпения, опершись розовыми кулаками в широкие бока.

И он тоже противен.

И жалко отца. Бледный, вздрагивающей рукой шарит в котелке, с отвращением смотрит на картошку. Вяло жует, едва двигая челюстями.

- Дрейфишь, а? - спрашивает Младенец насмешливо. Эх ты, герой с дырой! Где ж тебе со мною браться, мелочь? Я и тебя проглочу не подавлюсь.

Глупо смеется. Блестят масленые щеки, вздрагивает от смеха мясистый загривок.

- Сичас, братцы, щенок сдохнет! Мы из него колбасу сделаем!

Кругом тихо.

Только Славушка, упершись в широкие бока, задрав румяное толстощекое лицо, звонко смеется, блестя светлыми зубами:

- Яшка-а! Меня колбасой угостишь, а? Ха-ха! слышь, Яшка! Я колбасу уважаю! - Захлебывается от смеха.

И больно и страшно Ваньке от Славушкиного веселья.

И еще страшнее, что отец так медленно, точно во сне жует.

Вспоминается умирающая лошадь.

Тычут ей в рот траву.

Слабыми губами берет траву. Так на губах и мнется она. Так и остается около губ трава.

Вспоминает умирающую лошадь Ванька, - дрожа подходит к отцу. Дергает за рукав:

- Папка! Не надо больше!

Поднимается Щенок. Оперся о стол руками.

Наклонился вперед. Будто думает: что сказать?

- Ух! - устало и жалобно промолвил и тяжело опустился на стул.

Поднялся, опять постоял.

- От... правь... те... в больни... цу, - непослушными, резиновыми какими-то губами пошевелил.

Тихо стало в чайной.

Только Младенец чавкает. С полным ртом, говорит:

- Чаво?.. Жри... знай.

А Щенок не слышит и не видит, может, ничего.

Мучительный, ожидающий чего-то, взгляд.

И вдруг - схватился за бок. Открыл широко рот...

- А-а-а! - стоном поплыло! А-а-а.

Мельников вскочил. Схватил Костьку за руку.

- Ты чего, чего?..

Растерялся:

- Братцы! Извозчика найдите!

Ванька бросился к отцу.

- Папка-а! Папка! Зачем жрал? Папка-а! - в тоске и страхе бил кулаком по плечу отца.

Зачем жрал? Пап-ка-а!

Папка-жа!

А отец не слышит и не видит.

Болью искаженное, темнеющее лицо. Раздвигается непослушный резиновый рот:

- А-а-а! плавно катится умоляющий стон: А-а-а!

И поднимается суматоха. Мельников, взлохмаченный, растерянный, отрезвевший сразу:

- Извозчика! Братцы! Скорее, ради бога!

Пьяные, рваные бессмысленно толкутся вокруг упавшего лицом вниз Щенка.

Гневно взвизгивает царь-баба:

- Черти! Обжираются на чужое! Сволочи! Тащите его вон отсюдова. Не дам здесь подыхать!

И вдруг в суматошно-гудящую смятенную толпу грозно ударил рявкающий голос:

- Погулял богатый гость, купец Иголкин. Теперь наш брат нищий погуляет.

Калуга пьяный, дикий от злобы, расталкивая столпившихся приблизился к Мельникову, взмахнул костистым в рыжей шерсти кулаком.

Загремел столом, посудою, опрокинутый жестоким ударом Мельников.

Загудела, всполошившись, шпана:

- Яшка! - кричал Калуга, - Яшка! Сюды! Гуляем!

Схватил первый подвернувшийся под руку стул и ударил им ползущего на четвереньках окровавленного Мельникова.

- Яшка! Гуляем!