И зеленый попугай

И вот тут случилось нечто уж вовсе неожиданное и невероятное. Продавщицу, маленькую багроволикую женщину, кто-то окликнул и она, оттолкнув от себя чью-то рвущуюся к ней руку, степенно уплыла куда-то вглубь. Гоша напряженно засопел и вдруг проворно просунул руку в окошечко, как-то противоестественно ее выгнул, схватил одиноко стоящую у бездействующей кассовой коробки поллитровку, втянул ее обратно. Стоящие рядом потрясенно охнули. "Спокуха", - забормотал Гоша, бессмысленно гримасничая, сунул похищенную бутылку совершенно оторопевшему Саранцеву и, упершись ладонями ему в спину, стал выталкивать его из очереди.

Саранцеву показалось, что наступила гробовая тишина. Потом сзади кто-то - может, продавщица - пронзительно взвизгнул, и тотчас все вновь пришло в движение, заходило ходуном. Гоша быстро обернулся, вырвал у него из рук обе бутылки, подмигнул, шепнул: "Давай по-быстрому" и исчез, словно не было его...

Толпа вздыбилась, как штормовая волна, и вскоре Саранцев обнаружил себя прижатым к стене в тесном тамбуре между двумя стеклянными дверьми в окружении нескольких разъяренных женщин и долговязого равнодушного милиционера.

- Я все видала! - вещала полная женщина в пестром, словно сшитом из лоскутов плаще. - Двое их было. Один - плюгавый такой, вечно тут трется. Он бутылку-то схватил и этому сунул. А сам сбежал. Двое их было. Я сама видала.

- Где бутылка? Кто с тобой был? - сонно спросил милиционер, пристально глядя ему в глаза. Глаза, однако, были тусклые и мутные, такие глаза бывают у спящего, если ему приподнять пальцем веко. - Я тебя спрашиваю!

- Не знаю, - угрюмо ответил Саранцев. - Я вообще его не знаю.

- Не знаешь. Ладно. А зачем бутылку взял, если не знаешь?

- Я не брал никакой бутылки, - Саранцев отчаянно, словно силясь проснуться, замотал головой.

- А кто взял? Может, тогда это я взял? - милиционер мелко засмеялся и требовательно обвел всех глазами, приглашая присоединиться. Толпа послушно разразилась дружным разоблачительным смехом.

- То есть я взял, - забубнил Саранцев. - Он мне ее сунул в руку, я и понять ничего не успел, и тут же забрал обратно.

- Кто забрал?

- Ну этот, Гоша.

- Гоша? - милиционер снова обвел всех торжествующим взором. - А говоришь, не знаю. Неувязочка выходит. А пойдем-ка со мной, гражданин. Там разберемся.

Сопровождаемый милиционером, отделился Саранцев от ликующей очереди и вышел на улицу. Милиционер шагал чуть позади и бдительно держал его за локоть. Саранцеву казалось, что вся улица смотрит на него с опаской и гадливостью. Он с тоской вглядывался в ближайшее будущее и не находил в нем просвета. Любой подзаборный бродяга был в сей момент на голову выше его, ибо был свободен.

Крестный путь уперся в нетерпеливо урчащий милицейский "уаз". Милиционер свободной рукой отворил дверцу и Саранцев неловко, стремясь опередить унизительный тычок в спину, влез в его полутемное нутро.

- Это еще кто? - недовольно спросил кто-то, едва различимый.

- Да так, шакал один. Бутылку спер с прилавка. Говорит, не брал. Умрешь с ними.

Ладно, ты подожди еще немного, скоро поедем.

- Да поехали сейчас, чего еще ждать-то, - недовольно протянул неразличимый.

- Сейчас, сейчас. Галку только заберем. Она уже закрывается.

- Галку! - недовольно проворчал голос. Саранцев наконец разглядел его. Это был молоденький милиционер с коротким туловищем и длинными ногами, он немного напоминал паука-сенокосца. - Могла бы и пешочком, жди ее теперь. И тотчас, спохватившись, грозно глянул на Саранцева. - Ты зачем бутылку-то спер, коррозия!

Это если каждый начнет...

- Я не брал, - начал Саранцев.

- Видали? Он не брал! - весело сказал кому-то длинноногий. А кто брал?

Получается, что я брал?

В ответ тоненько, подобострастно захихикали. Саранцев глянул в угол. Там, как оказалось, сидел, весь скрючившись, мальчик лет четырнадцати, какой-то весь сырой и бесцветный, как кусок слипшихся фабричных пельменей.

- Ты сиди, помалкивай! - прикрикнул на него длинноногий. - Мотоцикл хотел угнать, - сообщил он Саранцеву. - На ногах чуть стоит, а туда же.

- Не угонял я! - надрывно выкрикнул мальчик и заплакал, шумно прихлюпывая носом.

- Дяинька-милиционер, отец ты мой, родненький, последним пидором буду, не угонял я! Я поглядеть только хотел, пощупать руками. Дяинька!! У меня судьба трудная, семья неблагополучная, я вообще круглая сирота...

- А ну цыц! - сурово прикрикнул милиционер. - Ты погляди, все, бляха-муха, честные. Всех жалеть да любить надо. А мотоциклы угоняет кто? Пушкин! Вот ты, - он как-то даже уважительно глянул на Саранцева, - такой, бляха-муха, вроде честный. А бутылку с прилавка скомуниздил...

- Поймите, я не брал, - устало повторил Саранцев, и вдруг торопливо и сбивчиво принялся пересказывать события злополучного вечера - и про Тамару, и про Гошу и даже про попугая Федю.

- Ну вот, - перебил его длинноногий, - Говоришь, не пью, а сам, бляха-муха, лыка не вяжешь.

- Потеря-ал я любовь и девчо-онку свою! - тоскливо запел мальчик.

- Давай, пой, - согласился милиционер, - я время засеку. Сколько минут пропоешь, столько раз по шее получишь. Мальчик издал носом водопроводный звук и смолк.

Отворилась дверь и в кабину, согнувшись и кряхтя, влез первый милиционер. Он снял мокрую шапку, отряхнул и положил на колени. Вслед за ним в фургон просунулась крашенная под мореный дуб женская голова.

- Мальчики! - пропела она, бедненькие! Заждались совсем... Ты давай залазь да поехали, - сурово оборвал ее первый милиционер с небрежностью хозяина. Голова обрадовано закивала и вскоре в фургоне стало тесно и душно от вплывшего туда женского тела, в котором Саранцев с неудовольствием признал продавщицу винного отдела.

- Тетинька! - снова зарыдал мальчик. - Вот только вам одной правду скажу, не угонял я мотоцикла. Хотите, мамой поклянусь?

- Это еще кто? - удивилась продавщица.

- Да так, сволота, - махнул рукой первый милиционер. - Этого-то узнала, наверное, - он кивнул на Саранцева, - бутылку у тебя спер...

- Так это не он, - усомнилась продавщица, не сводя с Саранцева крохотных перламутровых глазок. - Того я знаю. Гога. Ханыга тутошний.

- Ладно. Гога-магога. Хрен, как у бульдога, - пробормотал первый милиционер. - Поехали, там разберемся.

- Павлик, - растерянно сказала вдруг продавщица. - Павлик Саранцев. Ну точно!

- Какой такой Павлик? - встревожился второй милиционер.

- Я ж говорю - Саранцев! - вскрикнула продавщица. - Мы с ним учились в одном классе пять лет. Паш, ты меня помнишь, нет? Галя Решетникова... Ба, неужто забыл?

Саранцев и не силился вспомнить никакой Гали Решетниковой, да и неважно это было. Важно другое - забрезжил вдруг тусклый огонек надежды, и важно было не загасить этот огонек, дать ему вывести себя из этой ужасающе безнадежной топи...

- Еще бы не помнить, - сказал он вдруг вольно раскованно, словно находился не в милицейском фургоне, а в банкетном зале.

- Он у тебя бутылку спер, - вежливо напомнил ей первый милиционер.

- Кто, Павлик? - глаза продавщицы, и без того маленькие, совсем исчезли из виду от негодования. - Да ты что! Он школу с медалью кончил. А бутылку, я же ясно сказала, Гога спер. А Павлик, поди, не пьет совсем.

- Вообще-то он не пьяный, - осторожно подал голос второй милиционер.

- Конечно не пьяный! - воодушевилась одноклассница. - Я ж говорю... Слушайте, мальчики, отпустите вы его, а? Да чтоб Павлик Саранцев бутылку? Даже смешно.

Ма-альчики!

И потому, как мальчики переглянулись, солидно так, основательно, он понял:

отпустят. Ну, может не сразу, ну помурыжат еще, попереглядываются, похмыкают, а потом отпустят. И тут на радостях опознал-таки Саранцев свою избавительницу. В самом деле, была ведь такая, Галя Решетникова, маленькая, худенькая, ушла, кажется, в восьмом классе куда-то в училище и с той поры бесповоротно всеми позабыта. И никогда бы уж, верно, не вспомнил...