Питерские каникулы (СИ)

Я еще раз пригляделся и решил пройтись по Невскому в другую сторону: может, кого-нибудь встречу. Вскоре моя предприимчивость победила. На следующем же углу, на ровной гранитной поверхности, в тени огромного тополя, я увидел орды народу под разноцветными флагами.

Слева стояли те, что на "К": красные перцы и крутые яйцы. Справа стояли россияне для русских. Коммунисты совестливо молчали, бритоголовые угрюмо топали и произносили свои речевки, - все они, бритоголовые, были грязны и неухожены. Один из них стоял совсем близко ко мне. Голые ноги заканчивались огромными ботинками с тяжелыми подошвами, правая рука была в гипсе, на бритой голове - прыщи и перхоть.

Посередине между этими двумя толпами выпендривались мои товарищи по партии. Их было мало, всего-то пять человек, но как! Мишка на серединке крутился на макушке под овации толпы, и выделывал всякие рискованные штуки. Три более взрослых члена стояли, держась за трехцветное знамя.

- Эй, - сказал я, подойдя, - а я ваш.

- Что-то мы тебя не знаем, - сказали члены подозрительно. - Нас всего-то раз, два и обчелся.

Так бы меня и выгнали, но тут подбежала Александра Александровна, потрясая браслетами.

- А-а-а! - радостно закричала она. - Егор пришел! Сейчас мы его к делу приставим. Будешь раздавать талоны на свободу слова!

Александра Александровна дала мне десять талонов, и мы пошли их раздавать. На талонах было написано: "Талон на свободу слова. Дает право обладателю произнести одно из нижеперечисленных слов". Ниже перечислялись всякие приличные слова: Путин, губернатор, Чечня, бандит, беспредел и взяточник. Я раздавал просто так, а Катя бойко выкликала:

- Вождя под землю!

- Похороним дедушку!

- Долой язычество!

Тут до меня дошло, что, наверное, Катя имеет в виду Ленина. Честно говоря, я против похорон. Ведь я его еще не видел. Но в принципе это, конечно, позор, и Кате я завидовал: мне хотелось тоже что-нибудь крикнуть, да в голову ничего не приходило, кроме стиха "святая ревность гражданина".

А Мишка все крутился. Первоначально все было, наверное, задумано, чтобы привлекать внимание к митингу, но потом Мишка его даже отвлек. Коммунисты, бритоголовые, прохожие - все смотрели только на него. Члены так загляделись, что опустили трехцветный флаг на землю, и кто-то из посторонних уже кинул на него пять рублей.

- Да чо вы смотрите! - заорал тут один бритоголовый. - Они же тут все жиды!

Бритоголовые пошли на коммунистов. Те замахали авоськами и отступили. Бритоголовые начали драку. Коммунистический дед, брякая орденами, наскакивал на него и азартно кричал:

- Бей фашистов!

С перекрестка уже бежали менты. На нас никто не обращал внимания. Грянула пушка с крепости, сгустился мрак и пошел горячий проливной дождь; молния хряськнула в тополь, и тот аккуратно лег поперек Невского; дыбороссы собрали флаг, Мишка поспешно спрятал выручку, и мы побежали под навес, на котором было написано: "Балтика".

- А! - кричал в красной темноте среди грома Мишка. - Как я?!

Но никто не поддержал его, потому что вообще трудно находиться в обществе гения. А Мишка, конечно, был гений. Он сидел на дубовой бочке среди снастей. Все было обставлено подобно кораблю. Катерина пила мелкими глотками и все время курила в сторону.

- Ну, давайте обсудим план дальнейших действий, - предложил толстый старый член Валера.

По плану Валеры, который он, двигая бровями, нам изложил, выходило, что есть три пути, прокладываемые в сумраке белой ночи: один вел в кабак, другой - в кабак на Неве, третий - в магазин, а потом в штаб-квартиру.

- У нас плюрализм, - сказал наконец Мишка. - Это значит, что будет все, как я сказал. То есть мы скинемся и пойдем на Неву. Там романтично и есть где поссать.

- Фу, какой ты пошлый! - немедленно вскричала Катерина.

Я поддержал ее, и мы пошли в другую сторону, но пришли все равно к Неве - туда волокла нас бурная толпа.

До того я никогда не видел настоящей питерской белой ночи. Сквозь оливье пробираешься ты в ней, сквозь разноцветное оливье, накромсанное кусочками разной формы: тут круглый горох, и квадратная колбаса, и аморфная картошка, и все в светлом тенистом майонезе. К небу прилипли таинственные, мокрые покровы. Солнце в желтом дыму качалось за крепостью, - нетрудно было поверить, что оно - звезда. А еще в Питере были какие-то абсолютно остервенелые выпускники.

- Ура! - ревели они жуткими голосами, катаясь друг на друге. - Мы дожили!

То одна, то другая патлатая голова металась передо мной на фоне яркого, светлого неба. Я оглянулся: Катя презрительно курила.

- Мне кажется, - указал я ей, - что ты все время о чем-то думаешь.

- А ты - не думаешь?

- Я - нет, - честно признался я, растолкал толпу и побежал в кусты мимо пьяных теней.

Кусты колыхались неподалеку от Эрмитажа. Я вбежал в них и в панике не заметил, что напротив меня пристроился еще кто-то.

- Стой, кто идет! - засвистели менты, и затопали, и окружили кусты.

В блестящей темноте я вырвался на свободу; Дворцовый мост поднимался под общее улюлюканье. Мишку я нашел возле хилой лошади.

- Прокатиться, - хриплым голосом сказала девица.

Люблю ездить на лошадях.

- А почем? - спросил я.

- Смотря, - пожала плечами девица.

Лошадь была ничего. Я сел на нее, наддал, и она поскакала. Народ почему-то шарахался, хотя я ехал не так уж быстро. За мной сквозь толпу гнались Мишка и хозяйка лошади.

- Он губернаторский племянник, - доносились до меня Мишкины враки. - С него больше шестидесяти рублей брать нельзя.

- Чего? А шестьсот не хочешь за такую езду?

Услышав сумму, я обалдел, наддал лошадке, и та рванула сквозь толпу прямо на ментов, которые как раз расставили руки, говоря:

- Ага! Вот он, кустарный писун!

Рядом с Эрмитажем на площади, кажется, строили какой-то дом, по крайней мере, котлован уже вырыли. В кромешной темноте мы вдвоем с лошадью пронеслись по дну котлована. Посередине стояла для ориентира невысокая колонна, на вершине которой темнела фигура прораба.

- Ну, стой, - шепнул я лошади, привязал ее к колонне и метнулся назад.

Народу уже поубавилось; Мишка опять крутился на голове, перед ним в пыли сипло звенели пятаки. Из-за всей этой беготни пиво во мне взболталось, и опять захотелось в кусты. Я наехал на Мишку.

- Ты говорил, - обидчиво сказал я, - что около Невы есть туалеты.

- Я не так говорил, - лапая ладошками землю, ответил Мишка, - я говорил, что тут есть где поссать...

- Ну и где же?

- Умный человек всегда найдет, - сказал Мишка.

Уже начало неприятно белеть небо. В этом новом свете я увидел: на волнах у каменных ступеней качался катер. На боку у катера было выведено: "Чекист".

- Вон, - указал я, - там катер, называется "Чекист". Не нассать ли мне на него?

- Пожалуйста, - позволил Мишка.

Катер сильно качался, но мне удалось сделать свои дела; потом я сделал шаг назад и опрокинулся в воду, причем пришелся прямо вертикально к поверхности Невы, отчего ноги мои перелетели через голову. Несколько секунд я очумело хлебал воду, потом резко вынырнул и обнаружил, что Нева полна долларами. Экскурсовод стоял на катере и крыл меня по матери. Катерина стояла на берегу, ерошила прическу и заливисто курила.

"Все-то у меня не слава Богу", - подумал я досадно. Лошадиные подвиги Катерина не видела, а вот как я в воду упал - это пожалуйста, завсегда.

- Десять долларов, - сказал я, вваливаясь в квартиру, бабушке. Заработал честным трудом!

- Каким таким честным трудом? - подозрительно спросила бабушка, зевая.

- Из Невы человека спас! - гордо ответил я.

- Очень хорошо, - не слушая, сказала бабушка, - иди же спать.

Я глянул на часы. Время подходило к десяти.

- Извини, - говорю, - мне на митинг опять пора.

- На какой митник-магнитник? - проснулась бабушка. - А физику когда учить будешь?