Словесное древо

сфер при звуке в плод, неодолимую силу колыбельной песни и тот мед внутренний,

вкусив которого просветлялись Толстые, и Петры Великие повелевали: «Не троньте

94

их». (Слова Петра о выгорецких олонецких спасальцах.) Тайная культура народа, о

которой на высоте своей учености и не подозревает наше так называемое общество, не

перестает излучаться и до сего часа. («Избяной рай» - величайшая тайна

эсотерического мужицкого ведения: печь — сердце избы, конек на кровле - знак все-

мирного пути.)

Одним из проявлений художественного гения народа было прекраснейшее действо

перенесения нетленных мощей, всенародная мистерия, пылинки которой, подобранные

Глинкой, Римским-Корсако-вым, Пушкиным, Достоевским, Есениным, Нестеровым,

Врубелем неувядаемо цветут в саду русского искусства. Дуновение вечности и

бессмертия, вот цель великого артиста, создавшего «Действо перенесения».

И если за поддельно умирающего в Борисе Годунове Шаляпина ученые люди

платят тысячи, то вполне понятны и те пресловутые копейки, которые с радостной

слезой отдает народ за «Огненное восхищение», за неописуемое зрелище перенесения

мощей, где тысячи артистов, где последняя корявая бабенка чувствует себя Комиссар-

жевской, рыдая и целуя землю в своей истинной артистической одержимости.

Направляя жало пулемета на жар-птицу, объявляя ее подлежащей уничтожению,

следует призадуматься над отысканием пути к созданию такого искусства, которое

могло бы утолить художественный голод дремучей, черносошной России.

Дело это великое, и тропинка к нему вьется окольно от народных домов,

кинематографов и тем более далеко обходит городскую выдумку — пролеткульты. А

пока жар-птица трепещет и бьется смертно, обливаясь самоцветной кровью, под

стальным глазом пулемета. Но для посвященного от народа известно, что Птица-

Красота — родная дочь древней Тайны, и что переживаемый русским народом на-

стоящий Железный Час — суть последний стёг чародейной иглы в перстах Скорбящей

Матери, сшивающей шапку-невидимку. Покрывало Глубины, да сокрыто будет им

сердце народное до новых времен и сроков, как некогда сокрыт был Град-Китеж

землей, воздухами и водами озера Светлояра.

(Из Золотого Письма Братьям-Коммунистам.)

ПОРВАННЫЙ НЕВОД

В проклятое царское время на каждом углу стоял фараон - детина из шестипудовых

кадровых унтеров, вооруженный саблей и тяжелым, особого вида револьвером, - а все-

таки девушек насиловали даже на улице. Оно, конечно, не так часто, но и нередко.

Черным осенним вечером из какого-нибудь гиблого переулка есть-есть и донесутся,

бывало, смертельные, обжигающие душу вопли.

Искушенный обыватель боязливо привертывал фитиль в запоздалой лампе и с

головой нырял в проспанное, пахнущее загаженной тумбой одеяло: «дескать, не мое

дело», «начальство больше нас знает».

А бравое начальство тем временем спокойно откатывалось на другой конец

квартала и сладострастно, во славу престола и отечества, загибало каналью-цигарку.

На фараонском языке вся Россия, весь белый свет прозывались канальей — вся

русская жизнь от цигарки до участка.

Положим, и сама русская жизни не шла дальше участка. - Все реки впадали в это

поганое, бездонное устье.

Раз во сто лет порождала русская земля чудо: являлись Пушкин, Толстой,

Достоевский — горящие ключи, чистые реки, которых не осиливало окаянное устье.

Мы живем водами этих рек.

Мы и наша революция.

Огненные глуби гениев слились с подземными истоками души народной. И шум

вод многих наполнил вселенную. Красный прибой праведного восстания смыл

95

чугунного фараона, прошиб медный лоб заспанного обывателя и отблеском розового

утра озарил гиблый переулок — бескрайнюю уездную Рассею.

Все мы свидетели Великого Преображения.

Мы с ревностным тщанием затаили в своих сердцах розовые пылинки Утра

революции.

Бережно, как бывало, Великочетверговую свечечку, проносим мы огонек нашей

веры в чистую, сверкающую маковой алостью, грядущую жизнь.

Розовая пылинка творит чудеса.

Тысячи русской молодежи умирают в неравной борьбе с лютым, закованным в

сталь - чудищем старым, мудрым, подавляющим своей мелинитной цивилизацией —

Западом.

Злой Черномор, Кощей бессмертный, чья жизнь за семью замками, в заклятом

ларце, потом в утке, после в яйце и, наконец, в игле, как говорится в олонецких сказках,

пьет нашу кровь, терзает тело, размалывает бронированными зубами наши кости.

Какое неодолимое мужество и волю непреклонную нужно носить в сердце, чтобы

не погибнуть напрасно, не потерять веры во Всемирное утро, не обронить, не погасить

в себе волшебную пылинку, порождающую в слабых дерзание мучеников, радостно

идущих в пасть львиную!

Рабоче-крестьянская власть носом слышит, что вся наша сила в малом, в зерне

горчичном, из которого вырастет могучее дерево жизни, справедливости и возможного

на земле человеческого счастья.

В братском попечении о чудесном зернышке Советская Россия покрывается

бесчисленными просветительными артелями, избами-читальнями, библиотеками, и

хотя несуразно названными, но долженствующими быть всех умственней

агитпросветами при коммунах и военных братствах.

Вся эта просветительная машина обходится народу в миллионы, и цель ее быть как

бы мехом, неустанно раздующим красный горн революции, ее огонь, святой мятеж и

дерзание.

Путь к подлинной коммунальной культуре лежит через огонь, через огненное

испытание, душевное распятие, погребение себя, ветхого и древнего, и через

воскресение нового разума, слышание и чувствования.

Почувствовать Пушкина хорошо, но познать великого народного поэта Сергея

Есенина и рабочего краснопевца Владимира Кириллова мы обязаны.

И так во всем.

От серой листовки до многоликой, слепящей оперы...

По какой-то свинячьей несправедливости Есенины и Кирилловы пухнут от голода,

вшивеют, не имея «смены» рубахи, в то время как у священного горна искусства и

юной красной культуры зачастую стоят болваны, тысячерублевые наймиты, всесветные

вояжёры, дельцы и головотяпы, у которых, как говорится, ноздря во всю спину.

Заплечные мастера Колчаки, Деникины и т. п., идущие с плетью и виселицей на

революцию, как на физическую силу, по глупости и невежеству ничего не могущие

обмозговать, окромя полка Иисуса, стократ менее вредны и опасны для духовных

корней Коммуны, чем люди с обрезанным сердцем, лишенные ощущения революции

как величайшей красоты, мировой мистерии, как возношения чаши с солнечной

кровью во здравие кровной связи и гармонии со всеми мирами.

Тоска народная по Матери-Красоте, а следовательно, и по истинной культуре,

сказывалась и сказывается многолико и многообразно.

Иконописные миры, где живет последний трепет серафимских воскрылий, волок,

преодолев который, человек становится космическим существом и надмирным

гражданином, внутренний гром елова — былинного, мысленного, моленного,

96

заклинательного, радель-ного и еще особого человеческого состояния, которое мужики-

хлысты зовут Рожеством ангелов — вот тайные, незримые для гордых взоров вехи,

ведущие Россию — в Белую Индию, в страну высочайшего и сейчас немыслимого

духовного могущества и духовной культуры. Вещественный узор Ангельского

рожества — совокупления с Богоматерью-девой — следующий: человек лежит где-

нибудь на солнопёке, среди бескрайних русских меж, можно бы сказать в тишине, если

бы не Внутреннее Ухо, в котором

...горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье,

если бы не трубы солнечные, не мед из чрева девы — души мира, вкусив которого,