Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

- Прочтите "Семейное счастье" Толстого, - говорит она мне. - Нужно, чтобы у вас кончился роман.

- Боюсь, что роман с мужем у меня не кончится до конца моих дней, отвечаю я ей.

Выполняя какое-то поручение Александра Исаевича, я побывала в семье священника В.Д. Шпиллера. Совершенно для себя неожиданно я встретила там удивительное понимание с его стороны и со стороны его жены, Людмилы Сергеевны. Я, собственно, и не предполагала делиться с ними сложностями своей жизни. Но они как-то были ими угаданы. Возможно, то обстоятельство, что Александр Исаевич подавлял меня, бросалось в глаза, хотя они и видели нас вместе всего один раз. Они говорили со мной о Софье Андреевне Толстой, явно ей сочувствуя. В чем-то я все же пожаловалась на мужа.

- Он изменится, - убежденно сказал отец Всеволод.

Очень мне запомнилось сказанное мне им в тот раз: "Свобода, любовь и творческая активность - в этом человек!"

Все это у меня теперь будет!

В ту же поездку я посетила Кобозевых. Рассказала о своих намерениях. Николай Иванович все их одобрил. Он понимал, какой человек мой муж, а потому сразу понял и цену тому, чем я собиралась заняться. Я получила от него благословение бросить химию и писать мемуары. Посоветовал мне читать Ницше, Мережковского, Розанова, Вересаева и других.

Будучи в Москве, один день провела в Ленинской библиотеке. Разбирая в генеральном каталоге ящички по Л. Н. Толстому, напала на журнал "Клинический архив гениальности и одаренности". Выписала. Мне сняли два номера журнала с чужого абонемента. Значит, этот журнал читают! Хотя он и просуществовал всего лишь пять лет: с 1925 по 1930 год. Мне он показался очень интересным!

Одна почитательница моего мужа, с которой мы подружились - А. И. Яковлева, узнав о моих планах, дает мне для прочтения переписку Тургенева с артисткой Савиной и "Очерки былого" Сергея Львовича Толстого.

- Нужно начитаться мемуарной литературы, прежде чем самой рискнуть взяться за перо!

Посещаю и другую почитательницу Александра Исаевича - Т. И. Лещенко-Сухомлину. У нее я составляю список ее книг, которые могут оказаться нужными моему мужу.

А сестра моя Вероника показывает мне вырезку из какого-то немецкого журнала с фотографией нашей Борзовки. Конечно же, это проделки Виктора Луи!

Вернувшись из Москвы, я читала очередную лекцию даже с воодушевлением, ибо испытала уже чувство освобождения от своего рязанского "рабства". И еще подбадривало меня то, что на март месяц удалось достать путевку в Цхалтубо, где я буду лечить свои суставы и где мне не надо будет читать никаких лекций.

Побывала у мужа в Давыдове. Была оттепель, на лыжах не походишь. Гуляли по лесной дороге, читая при этом привезенные мной московские письма и разные материалы. Говорили о ближайших планах. Пока я буду в Цхалтубо, Александр Исаевич намерен пожить в Крыму. Он надеется, что там-то начнет писаться его роман!

В середине февраля Александр Исаевич перебрался из Давыдова домой в Рязань. В Рязани он побывал в Рязанском отделении писателей. Секретарь отделения Э. И. Сафонов поделился с ним, что был недавно в Союзе писателей РСФСР. Там у него спрашивали, ответил ли Солженицын на статью в "Литературной газете", определил ли свою позицию... Эрнст Иванович и в Москве, и в Рязанском обкоме показывал письмо Александра Исаевича, адресованное ему, где Солженицын предлагает прочесть рязанским писателям отдельные главы из своего "Ракового корпуса". Сафонову было сказано: "Воздержитесь!"...

Съездили на нашей машине в Рязанский военкомат, где Александр Исаевич получил медаль "50 лет Советской Армии". Сказал мне, что встретили его там с доброжелательным любопытством.

Советской Красной Армии столько же лет, сколько мне. Я младше всего на три дня. Однако мое 50-летие пройдет скромно. Рязанские друзья принесут цветы и альбом Рериха. А из Москвы к нам приедет Лев Копелев с подарком от себя и жены. Накануне дня рождения мы показывали Льву Зиновьевичу наши слайды. А в самое утро 26 февраля он привез мне свежие цветы. Днем мы ездили втроем на машине по городу, разумеется, совместив показ города с разными делами. В числе этих дел оказалась даже вокзальная камера хранения, в которую были отвезены чемоданы: один мой - для Цхалтубо, другой мужа для Крыма. На следующий день "южные" чемоданы поедут в Москву вместе с Копелевым и моим мужем. Вечером мой день был ознаменован посещением нашего Рязанского драматического театра. Шел "Месяц в деревне" Тургенева. Александр Исаевич, конечно, заскучал. И я была даже тронута, что он предложил уйти не после первого, а лишь после второго действия...

Через пару дней и я уехала в Москву, чтобы в тот же день ехать оттуда в Цхалтубо. До моего отъезда мы с Александром Исаевичем успеваем посетить Т. И. Лещенко-Сухомлину, где муж отбирает из библиотеки ее покойного мужа книги, попутно интервьюируя Татьяну Ивановну о событиях в Пятигорске и Кисловодске времен гражданской войны.

Провожая меня к поезду, Александр Исаевич вдруг предложил мне взять написанное им для меня письмо. По его намекам я поняла, что этим письмом он как бы давал мне полную свободу развлекаться, как только я захочу. Я расстроилась, расплакалась, взять письмо отказалась.

- Я люблю тебя. Кроме тебя, мне никто не нужен, - сказала я мужу.

Когда я расплакалась, Саня сказал мне, что только что думал о том, какая я у него "железная". Но это меня не утешило. "Только это ты и ценишь во мне?"

Попыталась в поезде, чтобы отвлечься, читать по-английски "Трое в одной лодке". Но книга была настолько несозвучна моему настроению, что я бросила ее читать. Тяжелые мысли не уходили, и я проревела в вагоне весь оставшийся день.

В одном купе со мной ехала полная, очень довольная собой дама из Петрозаводска, которая без умолку болтала. Рассказала, что она 17 лет, вплоть до 47-го года, проработала закройщицей в мастерской ГУЛАГа, помещавшейся в Москве возле Смоленской площади. Пайки, большая зарплата. ГУЛАГ имел свое подсобное хозяйство, где работали заключенные. "Во время войны мы жили как боги!" - с гордостью говорила она. И еще очень ей нравилось, что у них была постоянная клиентура. (Вот материал для мужа!" подумалось мне.)

Эта дама была уже осведомлена, как сделать, чтобы принимать ванны в хорошем источнике: надо дать медсестре 5 рублей. По-видимому, она так и сделала, ибо я встретила ее как-то около шестого, самого фешенебельного, "сталинского" источника, где она только и принимала ванны каждый день в одни и те же часы.

3 марта утром приехала я в скучное Цхалтубо. Оно расположено в долине. Местность вовсе не напоминает о том, что ты на Кавказе. Разве что пестрый базар, где я купила себе красивое серо-голубое полосами платье, а племянницам - дочерям Вероники - хорошенькие плиссированные юбочки.

Поначалу новизна обстановки чуть воодушевила. А потом снова вернулось тяжелое настроение. Но вот напала в библиотеке на книгу Аксакова о Гоголе, потом на Цвейга - его серию о выдающихся людях. Кое-что из этого уже читала, но захотелось перечесть, сделать выписки. Даже завела специальные тетрадки: для каждого писателя - свою. Все это пригодится мне, чтобы лучше понять своего героя, чтобы лучше справиться с той задачей, которую отныне я посчитала в своей жизни главной!

Тем временем муж мой едет в Крым, в Гурзуф, где ему так хотелось слушать шум моря и наконец-то настроиться писать свой "Р-17". Однако его постигло очередное разочарование. Приехав 5 марта в Гурзуф, он уже на следующий день пишет мне:

"Здесь - холодно и сыро, и еще с месяц так может быть. И многое не так, как ожидалось. И боюсь, что опять придется, как в Лазаревской... Не везет мне с югом... Скорей всего поеду примитивно домой.

Какая потеря времени, и денег, и сборных хлопот. Вот дурак, так дурак. Надеюсь, что тебе гораздо лучше и теплей. Хотя не уверен. Обнимаю и целую тебя крепко!"

Дача, рекомендованная Александру Исаевичу Воронянской, расположена была далеко от моря. Да и само море было малодоступно, почти весь берег оказался огороженным. И шума моря не послушаешь!..