Али и Нино

Моя жена разгуливала по дому в красных дагестанских шальварах и ничем не отличалась от остальных женщин аула. Глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина привыкла жить, думать и поступать иначе. В деревне не принято было держать слуг, поэтому и Нино наотрез отказалась от прислуги. Она готовила обед, болтала с соседками, а потом пересказывала мне все деревенские сплетни.

Я же проводил дни на охоте, возвращался домой с добычей и ел только то, что готовила мне Нино.

Дни наши протекали так: рано утром я наблюдал, как Нино, босая, с кувшином в руке шла за водой. Потом она возвращалась, осторожно ступая босыми ступнями по острым камням, и несла на правом плече кувшин, обвив его тонкой рукой. До сих пор она всего только раз споткнулась, выронив кувшин, после чего долго плакала, переживая свой позор, а соседские женщины утешали ее.

Так каждое утро вместе с остальными женщинами деревни Нино ходила за водой. Они гуськом поднимались в гору, и я издали видел босые ступни Нино. Она напряженно смотрела только вперед. Я тоже смотрел куда угодно, только не ей в лицо. Нино хорошо усвоила законы горцев. А один из этих законов гласил: женщина при посторонних никоим образом не должна выявлять свою любовь.

Нино входила в полутемный домик, закрывала дверь, подавала мне воды умыться, потом приносила хлеб, сыр, мед, и мы как истинные сельские жители ели все это руками. Мы сидели на полу - Нино очень быстро научилась сидеть по-турецки. После еды она облизывала пальцы, сверкая жемчужно-белыми зубками.

- По здешним обычаям, - говорила она потом, - теперь я должна вымыть тебе ноги. Но так как мы здесь одни, и на реку ходила я, вымой лучше ты мне.

Я погружал в воду эти маленькие, забавные игрушки, которые она называла своими ногами, она по-детски шлепала ступнями, и вода брызгала мне в лицо. Потом мы поднимались на крышу. Я садился на тюфяк, Нино вытягивалась у моих ног. Иногда она мурлыкала какую-нибудь песенку, иногда же молчала, обратив ко мне свой лик мадонны. По ночам она спала, свернувшись в клубок, как маленький зверек.

- Али хан, ты счастлив? - спросила она однажды.

- Очень. А ты? Не хочешь вернуться в Баку?

- Нет, - серьезно ответила она. - Я хочу доказать, что могу служить своему мужу и делать все, что делают азиатские женщины.

Когда керосиновая лампа гасла, Нино ложилась подле меня и, глядя в темноту, начинала разговаривать сама с собой. Ее волновало многое: столько ли чеснока надо было положить в жаркое из баранины? Была ли любовная связь у Руставели с царицей Тамарой? Что она здесь будет делать, если у нее внезапно разболятся зубы? За что вчера соседка била мужа веником?

- Сколько в жизни тайн, - шептала она, засыпая.

А по ночам она вдруг садилась в постели, трогала меня за локоть, гордо и хвастливо заявляла: "Я - Нино!" и снова засыпала, а я укрывал одеялом ее нежные плечи. "Ты достойна лучшей жизни, Нино", - думал я.

Как-то я поехал в расположенный неподалеку городок Гунзах. Купил там керосиновую лампу, лютню, шелковый платок для Нино и граммофон... При виде граммофона Нино запрыгала от радости.

К сожаление, в Гунзахе нашлись всего две пластинки. На одной был записан танец горцев, а на другой - ария из "Аиды". Мы слушали их целыми днями и заслушали до того, что обе мелодии слились для нас в одно целое.

Изредка приходили вести из Баку. Родители Нино умоляли нас уехать в одну из цивилизованных стран, грозя в противном случае лишить своего благословения. Один раз приехал отец Нино. Увидев жилище своей дочери, князь пришел в ужас.

- О боже, что это такое? Немедленно уезжайте отсюда! Нино заболеет в этой глуши!

- Я еще никогда не была такой здоровой, как сейчас, отец, - ответила Нино. - Мы не можем уехать отсюда. Ведь я не хочу остаться вдовой.

- Но есть же и другие страны, куда Нахараряны не смогут добраться. Например, Испания...

- А как можно попасть в Испанию, батюшка?

- Через Швецию.

- Я не хочу никуда ехать через Швецию, - отрезала Нино.

Князь уехал ни с чем. Каждый месяц он присылал белье, сдобные булочки, книги. Все, кроме книг, Нино раздавала людям в деревне.

Однажды к нам приехал и мой отец. Нино встретила его с застенчивой улыбкой. Так, будучи еще лицеисткой, она улыбалась при посторонних.

- Ты готовишь обед?

- Да.

- И воду носишь?

- Да.

- Я устал с дороги, можешь вымыть мне ноги?

Нино тут же принесла тазик и вымыла отцу ноги.

- Спасибо, - сказал отец и, вытащив из кармана ожерелье из розового жемчуга, надел Нино на шею. Потом он стал есть.

- Али хан, - сказал отец после еды, - у тебя хорошая жена, но плохая кухарка. Я пришлю тебе кухарку из Баку.

- Прошу вас, не делайте этого, - воскликнула Нино, - я хочу сама прислуживать мужу.

Отец рассмеялся, а потом прислал Нино из Баку бриллиантовые сережки.

Жизнь в деревне была спокойной. Лишь однажды Кази Мулла прибежал к нам с важным сообщением, что на краю деревни поймали неизвестного человека. Говорят, этот, человек армянин, и к тому же вооружен. Вся деревня сбежалась поглазеть на пойманного. Я был здесь гостем, и моя смерть легла бы несмываемым позором на каждого жителя деревни. Мне тоже захотелось взглянуть на пойманного. Да, это был армянин, но никто не мог бы со всей определенностью утверждать, принадлежал ли неизвестный к роду Нахарарянов. Совет старейшин деревня принял решение избить этого человека и изгнать его из села. Если он из рода Нахарарянов, то расскажет и другим о том, что с ним здесь, произошло. Если же он не имеет к Нахарарянам, никакого отношения, тогда Аллах, видя добрые намерения крестьян, простит им этот грех.

Где-то на другой планете шла война, ни мы о ней никаких известий не имели. Горы были полны легенд о временах Шамиля. Время от времени друзья присылали газеты, но я их не читал.

- Ты еще не забыл, что идет война? - спросила меня как-то Нино.

- В самом деле, - рассмеялся я, - чуть было не забыл. Прекрасней жизни и представить было невозможно. Это был подарок Аллаха Али хану.

А потом я получил письмо. Его доставил какой-то человек, прискакавший на взмыленном коне. На конверте было написано: "Али хану от Арслан ага".

- Что ему надо? - удивилась Нино.

- Вам много писем, но они еще идут, - сказал посыльный, - Арслан ага щедро заплатил мне за то, чтобы эту новость вы узнали от него первого.

"Кончилась наша сельская идиллия", - подумал я, распечатывая конверт.

"Во имя Аллаха милостивого и милосердного!

Здравствуй, Али хан!

Как ты живешь? Как твои кони, вино, бараны и люди, с которыми ты живешь? Я живу хорошо, и с моими конями, вином и людьми, слава Аллаху, все благополучно.

Хочу сообщить тебе, что в нашем городе произошло важное событие. Заключенные вышли из тюрьмы и разгуливают теперь по улицам. Знаю, ты спросишь: а как же полиция? Так знай же, что теперь полицейские сидят на месте бывших заключенных. В тюрьме у моря. А солдаты? Никаких солдат нет. Представляю, ты сейчас качаешь головой и думаешь - как же допускает подобное губернатор? Так вот. К твоему сведению - наш мудрейший губернатор вчера бежал из города. Надоело ему управлять этими болванами, вот он и сбежал. После него осталась только пара штанов и старая кокарда.

А вот теперь ты, наверное, смеешься, Али хан, и думаешь, что я вру. Как это ни удивительно, мой друг, но на этот раз я говорю чистую правду. Тогда ты, наверное, спросишь - почему же в таком случае царь не присылает в город новых полицейских и нового губернатора? Так знай же - царя больше не существует.

Я еще не знаю, как все это называется, но вчера мы поколотили директора гимназии, и нам никто не мешал делать это.

Я - твой друг, Али хан и поэтому, зная, что многие будут писать тебе, хочу сообщить об этом первым. Все Нахараряны сбежали, а полиции больше не существует. Желаю тебе здоровья и счастья.

Твой друг и раб Арслан ага".