Триглав, Триглав

Не долго думая, Ашот ловко вскарабкался на самое высокое дерево, почти на самую макушку, достал из кармана большой красный платок и развернул его. Ветра не было, и он стал размахивать платком...

Он так и не узнал, заметили или нет сигнал свои, но фашисты заметили. Тотчас прогремела автоматная очередь, однако Ашот успел все же привязать платок к ветке и спуститься на землю.

Снова послышались выстрелы.

- Идут, - тихо сказал Ашот. - Готовьте гранаты. Надо задержать... чтобы наши успели принять меры...

Группа фашистов медленно продвигалась вперед, охватывая партизан полукольцом. Зора и Ашот лежали неподвижно, словно убитые. Когда враги подошли совсем близко, Ашот бросил гранату. Немцев разметало в стороны, и Ашот с Зорой вскочили, побежали, стремясь от них оторваться. Но, чувствуя, что все равно уже не уйти, залегли. Переглянулись и не узнали друг друга ни усов Ашота, ни родинки на лице Зоры не было видно от грязи.

Зора слегка поднялась, осмотрелась.

- Идут... Осторожно идут, потихоньку... А вон там еще группа...

- Возьмите гранаты, Зора. И когда подойдут близко, бросайте, - сказал Ашот.

Зора еще не знала, что пуля попала Ашоту в плечо, и только когда он уронил голову, поняла, что он ранен, подползла к нему, чтобы помочь.

- Не надо. Уходите! Бросьте гранату... Хорошо... Еще одну... А теперь уходите! Не теряйте времени, уходите скорей!

Грохнула последняя граната, и все стихло. И в неправдоподобной тишине послышалась возбужденная, громкая итальянская речь.

- Вот и наши, - радостно воскликнула Зора. - Смотрите, Ашот, наши идут!

Ашот не откликнулся и даже не пошевелился.

- Ашот! - отчаянно закричала Зора. И, поняв, что он убит, она заплакала.

А в лесу началась перестрелка: партизаны преградили фашистам путь на Триест.

ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

На войне, как и всюду, люди живут, любят и ненавидят, страдают и радуются. Разница, может быть, лишь в том, что здесь - все на виду, ничего не скроешь.

Все знали, например, что Аслан любит Аниту. Скрывать это не имело смысла, и влюбленные встречались не таясь. Но подчас Анита терялась перед прямотой Аслана. Как-то, войдя в палатку, она увидела, что Аслан спит на ее кровати. Она не знала, что делать, и в растерянности присела на кровать. Смуглое лицо Аслана дышало спокойствием, волнистые волосы разметались по подушке. Смущение боролось в Аните с желанием обнять и поцеловать любимого.

Больные спали. Тишину нарушало лишь похрапывание Аслана. Анита, отказавшись от мелькнувшего было желания разбудить его, села вышивать. Мысли ее вернулись к тем дням, когда она подружилась с Асланом. Началом всему, считала она, было даже не первое знакомство, а незначительный как будто разговор, что произошел немного позже.

Однажды она увидела в руках Аслана пестро расшитый бархатный мешочек и спросила, что это такое.

- Это кисет. Единственная память о доме, - ответил Аслан.

- Его вышила твоя мать?

- Да. Ему уже полвека, этому кисету.

- Полвека?! - изумилась Анита.

- Никак не меньше. Говорят, отец мой в молодости был красивым. Многие девушки заглядывались на него. А в то время существовал обычай: если девушке полюбился парень, она старалась понравиться будущей своей свекрови. И вот одна из соседних девушек особенно старалась угодить матери моего отца, при случае всегда ей в чем-нибудь помогала. Красотой девушка была под стать отцу. Вышивала хорошо, тюбетейки ее работы высоко ценились. И вот эта девушка подарила моей бабушке кисет. Хочешь - носи табак, хочешь конфеты... Да, так вот, - продолжал Аслан, - моя будущая бабушка берет этот кисет и говорит сыну, то есть моему будущему отцу: "Я хочу, чтобы у меня была невестка, умеющая так вышивать". Сын, конечно, все понимает, и через некоторое время желание будущей моей бабушки исполняется. - Аслан улыбнулся. - Давно уж состарился мой отец, состарилась и мать, а кисет, вышитый ею, видишь, сохранился еще. Мать берегла его как зеницу ока; ей казалось, что кисет должен принести счастье тому, кто его носит. Собирая меня в дорогу, она отдала мне этот кисет. Носи, сказала, он выручит тебя из любой беды...

- Ты хочешь сказать...

- Я хочу сказать только, что, хотя кисет и не выручал меня из беды, он все же всегда был для меня частицей той жизни, о которой я всегда думаю. Он, если можно так сказать, для меня - символ любви.

- Любви вечной, постоянной?

- Да.

- Аслан, а если он у тебя... пропадет? Вместе с ним ты потеряешь веру в любовь?

- Нет. Разве что...

- Ты что подумал? - Анита вдруг переменила тему. - Я хочу сказать только, что восхищаюсь мастерством азербайджанской женщины.

- А разве у вас девушки не вышивают?

- Нет женщины, которая не занималась бы рукоделием. Когда у меня будет свободное время, я покажу тебе, как у нас умеют вышивать...

Вот с того разговора все и пошло. Она испугалась, как бы Аслан не подумал, что она к нему далеко не равнодушна; Аслан стал думать о ее словах, о своем отношении к ней... И так уж получалось, что ни о ком ином, кроме как друг о друге, думать и тревожиться они не могли. Чувства свои таить они не умели и не хотели - и теперь о них знали все... И все же Анита растерялась, увидев Аслана в палатке. Делать нечего, она склонилась над рукоделием. На тонкой ткани платка с каждым стежком все яснее проступали контуры цветов.

Аслан что-то пробормотал во сне, вздрогнул, услышав свой голос, и повернулся на другой бок. Волосы упали ему на глаза. Анита осторожно поправила их и быстро отдернула руку, но было уже поздно: Аслан открыл глаза.

- Прости, что занял эту постель.

- Ничего. Спи.

- Встаю. Не люблю валяться.

- Ты так храпел, что, наверное, было слышно во вражеском штабе, засмеялась Анита.

- Что ты, я ведь никогда не храплю.

- Да? В следующий раз приглашу свидетеля - не будешь спорить.

- Сдаюсь, - засмеялся Аслан. - Я видел такие сны, что они стоят жизни. Побывал на родине. Снилось мне, что мать готовилась к моей свадьбе. Говорю ей: "Не спеши, мама..." А она отвечает: "Пора, сынок..."

- Ты видел во сне свою невесту? - дрогнувшим голосом спросила Анита.

- Разумеется.

- Она очень красивая, твоя бакинка?

- Моя возлюбленная - здешняя девушка. Ее я и видел во сне.

- Не может быть, - Анита вспыхнула.

- Правда.

- Какая же из наших девушек даже во сне не дает тебе покая?

- Та, которая в первый раз показала мне Улицу любви. Дочь горняка.

Анита покачала головой, рассмеялась.

- Хорошо, это только сон... А что ждет тебя наяву? Кончится война, ты возвратишься на родину, а она?

- Я возьму тебя с собой.

- М-меня? Ох, фантазер, - засмеялась Анита. - Если бы все было так просто, как тебе кажется...

- Кто может помешать нам любить друг друга? Для любви нет преград, нет и границ.

Ласково заглядывая в глаза Аслана, Анита спросила:

- Ладно, увидим, как будет. А теперь сознайся: ты не дружил ни с какой девушкой?

Аслан замялся, и на губах Аниты появилась тревожная улыбка.

- Скажи, дружил?

- В школе дружил с одной девочкой...

- Вот, попался! Любил ее?

- Э, это было давно, и она была такой маленькой!

- Ну и что ж? Тогда была маленькой, а теперь - взрослая.

- У нас с ней не дошло до любви.

- А в Севастополе? Там не было девушки?

- В Севастополе? - Аслан горько усмехнулся. - До того ли там было?

- Хочешь сказать, что полюбил впервые?

- Хочешь - верь, хочешь - нет, но это так, - твердо ответил Аслан.

Анита ласково погладила его по голове. Аслан хотел поцеловать ее - она выскользнула из его объятий.

- Это что за вольности?

- Хочу, чтобы исполнилось хоть десять процентов моего сна.

- А я этого не допущу!

- А я прошу. Ну, только один раз.

- Только один? - Анита игриво взглянула на Аслана. - Значит, второй раз поцеловать не захочешь? А ради одного раза я не согласна...