Смерть Вазир-Мухтара

жегся чаем. Он вспомнил, как Катя поцеловала его в голову. Промелькнул витязь с топориком, военные. Фаддей врал о Кате и врал правду. Грибоедов стал страшен и жалок. Жидкие волосики топорщились на висках. Качнулся на стуле и с недоумением оглядел недоеденную телятину. Картина колебалась. И вдруг не выдержала Леночка. Она уже не переводила глаз с мужа на друга. Ее немецкий пухлый рот передернулся по-старушечьи, стал в маленьких морщинах, она все обращала к Грибоедову страдальческие сливы глаз и вот грубо закричала, стала сползать со стула. Грибоедов и Фаддей несли ее на диван, а она мелко дрожала губами, лепетала какую-то дрянь. Уже отворилась дверь, и к дивану волнообразно метнулась большая Танта, встрепанная со сна. Уже квартира наполнилась кошачьим запахом валерианы. Фаддей полоскал какой-то стакан, ловко и быстро. Грибоедов ушел в кабинет. Когда Фаддей, притворно отдуваясь, пришел к нему и сказал какую-то плоскость: - Женские штуки, ничего не поделаешь, - Грибоедов сидел за столом и быстро листал какую-то книгу. Потом он тяжело встал, взял Фаддея за плечи и, сжав зубы, смотря без отрыва очками, в которых были слезы, на потное безбровое лицо гаера, сказал: - Умею ли я писать? Ведь у меня есть что писать. Отчего же я нем, нем, как гроб?

6

Ежеминутно уходит из жизни по одному дыханию. И когда обратим внимание, их осталось уже немного. Саади. Гюлистан

Ночью он дал себе отпуск. Так было на Востоке, где торгуются для вида, а между тем высоко ценят каждый час лени и хорошо проведенную ночь. Он привык так жить, и здесь, вероятно, был секрет, почему его тело было молодо, а лицо старело. Он творил вечерний намаз, сидя в чужих, но мягких креслах, вытянув длинные ноги в туфлях, прихлебывая кофе. Сашка был вежлив и не говорил ни слова. Заговори он, Грибоедов все равно ему ничего не ответил бы. Он гнал от себя Нессельрода, гнал от себя Фаддея, Леночкины глаза, ноги танцовщицы. Гнал от себя встречу с Пушкиным, разговор о нем. Он давал себе отпуск. Но глаза возвращались, возвращались Нессельрод и Пушкин, и опять в совести начинало пробиваться какое-то неоткрытое воспоминание. Счеты не сводились. И он закрыл глаза и стал медленно читать по памяти стихи Саади, утешавшие его не мыслями, но звуками:

Хардам аз омр миравад нафаси Чун негах миконам наманд баси.

"Ежеминутно уходит из жизни по одному дыханию. И когда обратим внимание, их осталось уже немного".

Сашка лег спать.

Хардам аз омр...

Счеты сводились. Был младенческий секрет, о котором он забывал утром: уткнуться лицом в подушку, тогда начинались переходы верблюдов по свежим белым горам. Они сменялись лицами, из которых ни одно не было знакомо, лица - сном. Он ненавидел крикливых любовниц, лишавших его этой ребячьей радости и по большей части любивших болтать в постели. Крикливый пол ничего не понимал.

Хардам аз омр...

- Ежеминутно уходит из жизни...

7

Нумерной принес завтрак и удалился, первое столкновение постояльцев с чужим лицом. Потом он снова постучал в дверь.