Наша улица (сборник)

Каракули и крючки, крючки и каракули!

Промаявшись со мной безрезультатно несколько месяцев, Моше сам отказался от уроков.

- Не могу я заниматься с таким учеником! - сказал он отцу. - Случается, конечно, что у мальчика скверный почерк, но он старается по крайней мере... А этот и не хочет писать красиво! За что же я у вас буду деньги брать?

На прощание учитель предсказал мне:

- Ничего путного из тебя не выйдет. Адреса написать без посторонней помощи не сможешь! Запомни мои слова...

Со своим скверным почерком и жгучей ненавистью к чистописанию я попал ко второму учителю русского языка - к "вдовцу с мальчиком".

3. ВДОВЕЦ с МАЛЬЧИКОМ

Имени этого учителя я не помню и не уверен, знал ли его в свое время. Мне кажется, что никто в городе не знал его имени. Приехал он откуда-то издалека, похоронив молодую жену, и привез с собой мальчика лет шести. В городе его сразу прозвали: "вдовец с мальчиком".

Прозвище это очень подходило ему. Весь облик этого низкорослого круглого человечка с бледно-желтым одутловатым лицом и мешочками под глазами говорил о неблагополучии: и кургузый, старенький сюртучок, вытертый по швам и лоснящийся на лопатках, и пуговицы сюртучка, сиротливо поблескивавшие сквозь потертое сукно, которым были обтянуты. Одна пуговица болталась на нитке, готовая в любую минуту упасть, как созревший плод с дерева.

Двух нижних и вовсе не хватало. На месте одной из них остался пучок выцветших ниток, на месте другой - маленькая дырочка, из которой выглядывала белесая подкладка.

Даже целлулоидная манишка и воротничок с черным галстуком, один конец которого постоянно болтался где-то сбоку, и целлулоидные манжеты с большими круглыми костяными запонками не могли скрасить печальный облик этого человека. Манишка то и дело вылезала из-под жилета и обнажала густо заросшую грудь, а круглые, не пристегнутые манжеты при каждом движении выпадали из рукавов и съезжали на пухлые короткопалые кисти с обкусанными ногтями.

Но сильнее всего подчеркивал вдовство учителя его сынишка. Оставлять мальчика было не на кого, и отец всюду водил его с собой.

- Сиди, Мишенька, тихонечко, пока мы позанимаемся! - говорил он каждый раз, усаживая мальчика на наш жесткий, обитый клеенкой диван, в самый уголок.

И мальчик - точная копия отца - сидел тихо в течение томительного часа, блуждая печальными черными глазенками по комнате и не зная, что с собой делать.

Иной раз вдовец брал со стола один из моих учебников и давал его мальчику:

- На, Мишенька, посмотри картинки, только осторожненько, не порви!

Мальчик перелистывал страницу за страницей, тихонько, как мышонок, задерживал на минуту свой взгляд на какой-нибудь картинке и листал дальше. Перевертывая страницу, он каждый раз поднимал на нас свои печальные глазенки, словно спрашивал: "Правда, я тихо сижу? Правда, я не рву книгу?.." Когда взгляд учителя встречался со взглядом мальчика, они обменивались тусклой, короткой улыбкой.

Как блеклый луч солнца, выглянувший из-за туч и тут же скрывшийся, на мгновение освещает все вокруг, так короткие улыбки отца и сына на секунду озаряли их печальные лица отблеском нежной любви.

Часто улыбка отца сопровождалась малозначительными, но, очевидно, ободрявшими ребенка словами:

- Играй, играй, Мишенька!..

Нетрудно было заметить, что мысли учителя больше заняты его собственным сыном, нежели мной.

Шагая по комнате и медленно, по слогам, произнося слова диктанта, он все время украдкой жалостливо поглядывая на сынишку и порою еле слышно вздыхал.

Иной раз, когда я вслух читал о кошке, которая вышла на охоту за мышами, о лисе, утащившей у вороны сыр, о мужичке с ноготок, везущем "хворосту воз", мальчик переставал шуршать страницами книжки и, как заяц, настораживал уши. Личико его оживлялось, тонкие бледные губы приоткрывались в улыбке.

Заметив это, учитель тоже начинал улыбаться, прерывал урок и говорил:

- А ну-ка, Мишенька, прочти басню "Ворона и Лисица". Ты ведь знаешь...

Мишенька соскальзывал с клеенчатого дивана, как маленький солдатик, вытягивал руки по швам и, притопывая в такт ножкой, отчеканивал басню как заводной.

Отец тоже постукивал ногой, как бы дирижируя, и удовлетворенно кивал головой.

- А ну, Мишенька, теперь прочти "Квартет". Ведь ты знаешь! То, что мы с гобой недавно разучивали.

Мишенька без запинки читал басню за басней.

Лицо учителя сияло,

- Шесть лет, седьмой, а басен знает больше, чем ты, хоть ты и старше его на целых пять лет. И произношение у него лучше, чем у тебя.

В этих словах учителя было больше гордости за сына, чем упрека мне.

Однако именно декламация Мишеньки и привела к тому, что мой отец отказал "вдовцу с мальчиком" от урока.

- Х-ха! Видали вы что-либо подобное? - сердился отец. - Мало того, что он получает три серебряных рубля в месяц за то, что один час в день занимается с моим сыном, половину этого времени он тратит на обучение басням собственного сына! Да и вообще, что это за манера таскать с собой ребенка! Таких учителей мне не надо.

4. ГЛАВНОЕ - ПРОИЗНОШЕНИЕ

Место "вдовца с мальчиком" занял Лейб Нейштат - сухощавый, близорукий парень, экстерн Слуцкой гимназии, совсем недавно бывший ешиботником [Еши-ботник- учащийся еврейской духовной семинарии.] в том же Слуцке.

Ничто на свете не могло заставить Нейштата произнести на уроке хотя бы одно слово по-еврейски.

- "Жаргон" портит русское произношение! - объявил он мне на первом же уроке и не отступал от своего правила даже в тех случаях, когда я не понимал его объяснений на русском языке.

Делал он это, как я догадывался, не столько для моей пользы, сколько для собственной: именно по русскому языку он неизменно проваливался на экзаменах, и ему нужно было побольше упражняться в разговоре.

Говорил он по-русски с излишней точностью, с особой осмотрительностью, словно ходил по тонкому льду. Больше всего старался он четко произносить округлые русские "о" и последние слоги слов, оканчивающихся на "я"

и "ся".

- "Я убе-дил-ся, что ку-пать-ся в хо-лод-ной во-де по-лез-но для здо-ровь-я и что не на-до бо-ять-ся хо-лодной во-ды. Я по-го-ря-чил-ся и по-драл-ся с то-бо-ю..." -- Такого рода слова и предложения со множеством "о", "я" и "ся" выбирал он постоянно для диктанта, с особым смаком произнося окончания, как если бы это были самостоятельные слова.

Другим средством для выработки у меня хорошего произношения было заучивание наизусть самых длинных басен, стихотворений и поэм, например: "Крестьянские дети" и "Генерал Топтыгин" Некрасова, "Бородино" Лермонтова, "Полтава" Пушкина. Смысл этих произведений был мне тогда далеко не ясен.

Моему учителю не удалось выработать у меня такое же произношение, как у него, так же как не удалось ему осуществить заветную мечту своей жизни сдать экзамен на аттестат зрелости. НЪ я сохранил благодарность к нему за то, что он первый указал мне путь к сокровищам русской литературы. Ему же я обязан и тем, что отец взял меня наконец из хедера и отдал в городское училище. С тем же рвением и пылом, с каким он несколько лет тому назад изучал талмуд, Нейштат сейчас учил - вслух и нараспев, чтобы выработать у себя хорошее произношение, - стихи русских классиков. Он старался и мне привить любовь к ним, хотя и не знал, как это делать.

Сказок Нейштат не признавал.

- Сказки, - говорил он, - это для господских деток, для которых русский язык - родной, для тех, что с пяти лет начинают читать книжки и двери гимназии для них широко открыты Такой мальчик, как ты, должен начинать прямо с серьезных книг, читать классиков Ничего, - если ты в состоянии одолеть талмуд с комментариями, то и русских классиков поймешь Эю полезнее, чем твой талмуд.

А читать тебе следует вслух, громко, чтобы выработать хорошее произношение...

Первая русская книжка, которую Нейштат дал мне читать, была "Князь Серебряный" графа Алексея Толстого.