Наша улица (сборник)

К кому относились последние слова - к нему или к собаке, - отец не знал, но так или иначе он решил поддержать хорошее расположение духа исправника.

- Таких умных собак и не встретишь в наше время, ваше высокоблагородие!

И он начал расписывать забавные выходки Нерона, рассказывать чудеса, которые заготовил заранее, и те, которые тут же придумал.

- Первый раз в жизни вижу, чтоб еврей так любил собак, - удивился исправник. - Обычно ваши бегут от собаки за версту.

- Собака собаке рознь, ваше высокоблагородие, - пояснил отец это сверхъестественное явление. - Ведь Нерон только что разговаривать не умеет...

- И то правда! - охотно согласился исправник.

Отец осмелел.

- Ваше высокоблагородие! Разрешите обратиться к вам с нижайшей просьбой...

- Знаю, знаю, - перебил его исправник, - о твоем парнишке. Так я же его пока не трогаю. Мы еще это дело расследуем.

- Нет, ваше высокоблагородие, я не о парнишке.

Я знаю, что у вас доброе сердце и вы не обидите понапрасну бедного ребенка. Хочу только попросить вашего разрешения поднести Нерону маленький подарок.

- Подарок? Что за подарок? Мы подарков не берем! - ответил исправник как бы за себя и за собаку вместе.

- Ошейник, ваше благородие! Сделан по специальному заказу. Антик, красота, как подобает такой собаке. Окажите милость, ваше высокоблагородие!

Собаколюбивое сердце исправника было тронуто.

- Как правило, мы подарков не берем, - заявил он строго. - Но я вижу, что Нерон к тебе привязан, а это лучшее доказательство твоей честности, поэтому я для тебя сделаю исключение: хорошо, можешь подарить Нерону ошейник, если тебе этого так хочется.

- Не знаю, как и благодарить вашу милость...

- Ну ладно, ступай!

Как только отец вернулся домой, соседи пришли узнать, чем кончилось его дело.

- Кончилось дело, можно сказать, благополучно, - успокоил их отец. - Но подумайте только, милые люди, кто над нами властвует... О, горе нам! Вы знаете, чем я покорил этого сумасброда? Я, видите ли, понравился его сокровищу, его любимой собаке. Во всяком случае, нам теперь уже худо не будет. Мы нашли себе покровителя, защитника от всех бед и напастей, - с горечью улыбнулся отец. - Теперь, если снова нужно будет, не приведи господь, обратиться к его благородию по частному делу или по общественному, посылайте меня: я теперь уже, слава богу, искушен в подходе к собакам...

1940

КУЗНЕЧНАЯ УЛИЦА

1

Мне пришлось выдержать долгую и упорную борьбу с отцом за право выбирать себе товарищей. Отец считал, что хорошие товарищи - это дети "приличных родителей", смирные, степенные, прилежные, дети одного со мною "ранга" и выше, дети, у которых можно "научиться чемунибудь полезному".

А на мой взгляд хорошими товарищами были: Фишка - Слепая кишка, Шлоймке-Цапля, Мотл-Зайчик, Гесл-Бочка, Файтл-Байтл, ШайкаАйзка, Нотка все это ребята не моего "ранга", но зато крепкая и теплая компания, умеющая нанести и принять удар, ребята, которым все нипочем.

То, что их отцы - кузнецы, ломовые извозчики, бондари, колесники, а матери - бараночницы, базарные торговки и кухарки, меня нисколько не смущало. Наоборот, я завидовал моим товарищам. Любой из них мог рассказать о своем отце много удивительного. Фишка - Слепая кишка хвастал, что отец может подковать самого норовистого коня: как стиснет между коленями ногу коня - тот и не шелохнется. Но у Файтла-Байтла это вызывало только усмешку: "Подумаешь, фокус какой!" Его отцу ничего не стоит на всем скаку остановить тройку лошадей: ухватится за заднее колесо кареты, и лошади останавливаются как вкопанные... А вот его отец, хвастал Нёмка-Шкандыба, однажды один пошел на трех разбойников, напавших в лесу на его кибитку с пассажирами. Но Файтла и этим не удивишь: с его отцом разбойники даже боятся связываться.

Отцы остальных моих товарищей тоже не лыком шитьп один поднимает плечом воз с кладью, другой тащит на спине десятипудовую тушу, третий проявляет чудеса храбрости при тушении пожаров.

"Вот это, по крайней мере, отцы! -думал я. - Задеть моих товарищей не так-то просто, есть кому за них заступиться. А мой отец? Вечно кашляет, пьет микстуру, то и дело ему ставят банки. Хвастать здесь нечем..."

2

Часами я простаивал в кузнице у Юде и наблюдал за тем, как он и его сыновья работают. Тремя молотами - одним поменьше, десятифунтовым, и двумя большими, полупудовыми, - они равномерно бьют по раскаленному куску железа: один удар меньшим и два удара большимита, та-та! та, та-та! Будто не работают, а играют.

Мне кажется, что всю работу делают два сына Юде - Моте и Бендет: огромными молотами они описывают полукруг в воздухе и с силой опускают их на раскаленное жолезо. Юде бьет меньшим молотом как будто только для порядка, чтобы держать такт. Однако, присмотревшись поближе, я начинаю понимать, что подлинный мастерэто Юде. Он руководит работой, как дирижер оркестром:

его удар направляет работу Моте и Бендета и служит сигналом третьему сыну Нафтоле, который поворачивает железную штангу на наковальне.

С величайшим любопытством слежу я за тем, как бесформенный кусок железа приобретает у них в руках гибкость и постепенно превращается в вещь - в ось, в обод, в зубья для бороны, в лемех, в шкворень, в лом, во что угодно. Первый раз в жизни я вижу, как люди создают вещи, и мне это очень нравится.

Против кузницы Юде помещается кузница Лейб-Юхе - человека атлетического сложения лет за пятьдесят. Лейбе работает с двумя сыновьями и двумя подмастерьями - здоровыми, веселыми и красивыми парнями, один другого крепче, Лейб-Юхе считается самым умелым после Юде кузнецом в городе.

Не будь Гесл-Бочка, сын Юде, моим лучшим товарищем, я бы поставил Лейбе на первое место. Юде с сыновьями, пожалуй, не угнаться за Лейбе с ею командой - так весело и дружно они работают.

Те и другие представляются мне сказочными богатырями, потомками тех ангелов, которых, согласно древней еврейской легенде, бог низверг с неба на землю.

В кожаных фартуках, с высоко засученными рукавами на крепких мускулистых руках, с лоснящимися от пота лицами, освещенные пламенем горна, в фонтане огненных искр, брызжущих из-под тяжелых молотов, - они были так не похожи на тщедушных, кашляющих, геморроидальных жителей нашей улицы! В кого же, как не в сказочных богатырей, могло их превратить мое мальчишеское воображение, взвинченное легендами из "Агады"

и "Мидраша" [Книги еврейских легенд и притч].

Кузнечная - это не только другая улица, не похожая на нашу, это другой мир, веселый и шумный. На Кузнечной улице живут кузнецы, бондари, шорники, колесники. Последние работают на виду у всех, на открытом воздухе.

- С нашей работой в доме не управишься! - говорит лучший наш колесник Лёте. - Поди-ка расположись в доме с телегой, с извозчичьей пролеткой или даже с колесом от фургона! Наша работа простора требует, чтобы было где повернуться!

Работу кузнецов тоже каждый может видеть, двери кузниц весь день открыты настежь.

Улица постоянно звенит от ударов дерева о дерево, железа о железо и железа о дерево. Кузнецы переговариваются с лошадьми: "Тпрр, стой смирно, когда тебе новую обувку надевают!.." С тарахтением подъезжают извозчики, просят наладить искалеченные дрожки или обтянуть колеса.

Тяжело и медленно, как слон, тащится разбитый дилижанс и, к величайшей досаде Юде, останавливается возле кузницы Лейб-Юхе. Юде считает, что чинить дилижанс, который ходит из Слуцка в Бобруйск, по традиции полагается ему, а Лейб думает, что имеет такое же право на ремонт дилижанса, как и другие. Каждый раз при появлении дилижанса Лейб выходит с сыновьями за двери своей кузницы и между кузнецами начинается перебранка.

- Подряд взял! - возмущается Лейбе.

- Что, завидуешь? - отвечает Юде, осматривая дилижанс, как врач больного.

- Зря стараешься, Юде! Все равно тебе скоро в путь собираться...

- Еще тебя переживу! - уверяет Юде.