Via Baltika

- Ну, ладно, а выпить у тебя есть?

Выпили мы с ним, разговорились, даже общих знакомых нашли.Только, когда дольше погутарили, он мне и вовсе перестал нравиться: ты, говорит, слышь, не столько птиц считай, лучше какого подлеца выследи, их здесь считать не пересчитать! Выпей, мол, с таким, все разузнай, а уж я тебя не забуду! Видали, что за птица? Я ему, извините, не на такого напали! Взбесился, как зверь. Не ссорились, по мордасам не били, но... Но я понял, если что, он слова за меня не замолвит, а даже наоборот! Дудки, теперь ко мне хрен прицепишься. Правда, после получки я завсегда приносил кошелку с пивом, вином, бывало, и мой хозяин Чапас в праздники наливал стопку, но ведь в Базарах не было ни пивбаров, ни забегаловок. А когда нет, даже пьянчуга, пусть потихоньку, страдая, но смиряется с положением вещей и обходится без пойла. Еще Чапас научил меня плести корзины, а потом и метлы вязать. И веники банные. Неуклюжыми получались мои изделия, что правда, то правда, но учитель говорит, если не заброшу, буду стараться, то будущим летом получится, почти как у него.

Летом жить в Базарах одно удовольствие.Зелено, светло, рыбы можешь наудить, если захочешь. Даже раки стали опять попадаться.А чтобы хлеб не доставался даром, я наблюдал за несколькими гнездами уток, луня и чомги, в дальнем лесу охранял и вел заметки о гнезде черного аиста. Не забывал и журнал наблюдений. Чем дальше, тем лучше это получалось. Совсем оклемался и, заглушив обиду, написал "поне", чтобы привезла сюда Антукаса. Она ответила мне письмом, полным гомерического смеха, - сообщила, что мои копейки идут на уплату детского садика, а по поводу приезда кукиш тебе под нос, голодранец, - она отправляется "в круиз" (ее слова!) в Финляндию, а Антукаса увозит в Крым к знакомым. Жаль, конечно, что так.

Меня в ту пору стала прилюдно навещать соломенная вдова Вероника мягкая, грудастая, не брезгующая, как говорится, и к рюмочке приложиться. Ни в какие финляндии она не ездила. Мы с ней железно договорились - вернется из заключения ее Зигмутис, больше не встречаемся! Зигмасу я и сам написал в его заведение "ОЧ", чтобы потом не было никаких претензий. Не важно, что они разведены! Зигмас мастерил ножи, за ножик и сел.Только в разгар лета Вероника примчалась с бутылкой и сообщением - зарезали ее Зигмутиса в этой тюрьме! Еще ей сообщили: когда закончится его срок, она сможет приехать перезахоронить его, если захочет. Текли слезы по щекам Вероники, а глаза улыбались.Один глаз рыдает, другой - мне мигает. Распили мы бутылку, я ее и выгнал, она еще какое-то время захаживала ко мне, пока наконец не упорхнула в город.

Как снег на голову свалился в мой наблюдательный пункт сам Асин, работодатель. Полистал журнал, не нашел, к чему придраться, был доволен и не доволен. Доволен, ясно почему, а не доволен вроде потому, что слова этого проходимца (его эпитет!) Болеслава оправдались - работал я профессионально. Асин мне даже прибавку пообещал, а прощаясь, почему-то с раздражением сообщил, что Болюса он со службы выгнал:

- Классиком, вишь, заделался! Всякие там вечера, собрания, читательские конференции, а кто работу делать будет? Пускай себе развлекается, я себе другого нашел, непишущего!

К осени, когда Via Baltika вновь ожила, когда у меня работы опять было по горло и я забросил корзины и новые поделки из соломы, в поле моих наблюдений нежданно попал и Болеслав! Не один - его сопровождал Матуконис, снаряженный как охотник, тот самый участковый. Эх, как я не учуял, что все это выйдет мне боком! Они сами принесли выпивку, и у меня была заначка "премиальные" за хорошую работу. Уселись за стол, я тогда все выбегал на улицу поглядеть на пролетающих птиц. Выяснилось, что писатель прибыл сюда не просто так - он собирается писать художественный (х у д о ж е с т в е н н ы й!) очерк о базарских татарах - скорняках и кожевенниках. Остановился у участкового, но будет заглядавать и в мою берлогу! Я почему-то совсем не обрадовался, хотя именно Болеслав трудоустроил меня сюда. Участковый подмигивал мне: мол, не сердишься? А сам из потертого саквояжа все доставал новую бутылку. Луженую глотку имел этот закаленный муж! Участковому сам Бог не указ! На всех с высокой башни... как говорят в народе.

На следущее утро опять все повторилось. Болюкас, прикорнувший тут же, наутро выпил стопку и, уже снова поддатый, что-то мычит, целует руки Чапене. А объявившийся спозаранок Ленгинас, участковый, насмехается над моими птицами, гогочет! Мне неуютно, хотя понимаю - все одинаковы, когда выпьют. Но одно дело с Чапасом "раздавить" поллитровку и совсем другое пить с таким опасным начальством. Они тут оба начальство - один участковый, другой специалист по татарам. Вышел я в то утро на улицу, гляжу - в сухом ольшанике сидит сокол - редкая птица! Кинулся записывать в журнал - нет журнала! Нет нигде! А все время висел, подвешенный на веревочке, на видном месте. Мои гости на мой вопрос тоже только руками развели. Записал я соколика в тетрадный клетчатый листок, отмечу, думаю, потом в книге. Уселись опять за стол. Уже и анекдоты все вспомнили, и о бабах вволю побалакали, опять стало смеркаться, а они все не уходят и не уходят! Ленгинас клянчит у старухи Чапене то солененького, то чего-нибудь кисленького.А Болеславчик нудит про муки творчества. Я рухнул на кровать, как подкошенный, - тоже не воду пил, а разбудил меня пан участковый Матуконис, весь опухший, зато уже в милицейской форме! Рядом с ним парторг Кляйнис и такой человечек из конторы - Вабалас. Сидит за уже прибраным столом и что-то там строчит.

- Одевайся! - приказывает мне Ленгинас Матуконис. - Поедем покатаемся!

Ржет, как мерин, и наливает мне полный стакан домашней, а я спросонья ничего не понял и опорожнил его, как стакан воды. Закусываю огурцом, а он, подлец, наливает второй, я, хоть и бухой, но забеспокоился - откуда такая щедрость и что это за сборище?

- Во! - говорит участковый собравшимся. - Глядите! Видали, какой пьяница поселился в нашей деревне! Выпроводим его отсюда, спокойней будет!

Теперь уже меня проняло - мат-перемат, все вспомнил. Кровь закипела, я смекнул, что он тут затевает. Он же спокойно:

- Все записывайте, товарищи, все, как он здесь выражается!

И вынимает из своего потертого портфеля мой журнал наблюдений.

- Во, во! - продолжает он. - Во, что он здесь пишет, послушайте! Пеликан! Чудеса, через наши Базары пролетел пе-ли-кан! Ну, что на это скажете, товарищи? В журнале записано!

Свидетели гогочут, бьют себя по коленкам, ржут неестественно, как подсадные (позже выяснилось, что их, действительно, наняли за бутылку).

- За кого он нас принимает?

Во сне я или наяву? Где Болеслав? Ничего не соображаю, только за окном замечаю председательский газик. Агаа! Я кидаюсь к дверям, но Матуконис, видимо, этого и ждал! Подставил мне ногу, как какой-нибудь профи, а я и бряк на пол, губу расквасил. Лежу, не поднимаюсь.Несильный толчок в бок вставай, не валяй дурака, поехали! Пеликан! Пишет всякую чушь да еще деньги за это берет! Дармоед! Алкаш! Алиментщик!

Мой паспорт, гляжу, в его руках. И потрепанный военный билет. Весь я в его руках, красных, точно обложка паспорта.Теперь лучше молчать - ничего не изменишь, понапишет, чего захочет! Как же все ловко! Уходя, он еще подсовывает мне рюмашку, а я, стыдно сказать, беру и запрокидываю ее... эх! Дорога не долгая - дыр-дыр-дыр, и мы уже в районном центре. Via Baltika! Вот тебе и на! Вот тебе и пеликан! Хоть головой бейся о железный бок этого газика!

Чиррр - винт уже во втулке. Чир-чиррр - и второй уже там. У конвейера сидеть не трудно, снег на голову не падает.Только что сосед угостил глотком чифиря. Можно жить. И "лечиться" недолго осталось, заканчивается мой "курс". И весна на носу. Чапас написал, что участковый "сгорел", приятная новость! Читаю дальше - нет, не в переносном смысле сгорел, а в самом прямом - сгорел от водки. Белая горячка его сожгла - delirium tremens, так кажется, по латыни. На похоронах, писал старик, даже пальнули несколько залпов, дело в том, что еще во времена отца всех народов, Сталина, участковый подстрелил не просто лесного, а какую-то важную птицу...