Добрая жизнь

- Кажется, смена пришла? - спросил он.

- Пришла, - ответил Иван без всякого энтузиазма.

- Тогда садись. Я задерживаться не буду, у меня сегодня билет в кино. - Слепуха с готовностью приподнялся, освобождая кресло для сменщика.

Иван молча стоял перед ковшом. Ковш был огромный, чуть повыше его, а он-то считал, что экскаватор пустяковая машина. Но чего же, собственно, он боится? Мечтал об экскаваторе - и вот его мечта перед ним, в двух шагах. Могут же другие управляться с этой грудой металла, значит, и он сможет ведь моторист второго класса, этого у него не отнимешь.

- Что же ты стоишь? - спросил Слепуха. - Иди садись. Мне в кино пора.

Иван прыгнул на гусеницу, блуждая по кузову среди моторов, пробрался в кабину, с решительным и отчаянным видом взялся за рычаги - и тут перед Слепухой началось такое кино, какого он ни разу в жизни не видел.

Для начала ковш зарылся в землю настолько, что стрела ходуном заходила. Каким-то чудом Иван все-таки вытащил ковш и принялся весело размахивать им в воздухе на манер того, как неопытный рыболов размахивает удилищем. Иван пытался зачерпнуть хотя бы горстку земли, а хватал только воздух.

Позади раздалось зловещее шипение пневматических тормозов. Ковш застыл в воздухе, потом плавно сел на землю.

- Так, - Слепуха щелкнул контроллером. - Суду все ясно. Был на экскаваторе один Дмитрий, теперь появился Лжедмитрий.

- Это из "Бориса Годунова", - воскликнул Иван. - Я знаю.

- Что знаешь еще? Признавайся! - приказал Слепуха.

Иван Селиверстов начал свою исповедь. В войну ничего не успел: в сорок пятом было шестнадцать, да и белый билет получил из-за ребер. Работал мотористом на буксире в Новороссийском порту. Мечтал о трудовом подвиге. И вот встретился с девушкой. Ее Лидой звать - красивая. Только она ни в какую не замечает моториста второго класса, ходит на танцы с помощником капитана. Тогда он решил бежать на Волго-Дон от несчастной любви. Обманул всех в Калаче - так это тоже с горя, от той же несчастной любви. Вот, собственно, и вся история.

- От несчастной любви надо в Волгу, а не на экскаватор, - заметил Слепуха.

- А я на экскаватор, по-современному.

- Хватит зубы заговаривать. Вставай.

- Куда?

- Пойдем к начальству. Передам тебя по инстанции, а там решат, куда лучше - или в Волгу, или в Дон.

Тогда, оробев до наглости, Иван спросил (такую фразу он подслушал в кабинете у Зенкевича):

- А кубы кто давать будет?

- Да уж не ты, - усмехнулся Слепуха и вдруг подумал, что из парня, верно, получится толк. - Моторист, говоришь? А учился где?

- На Кубани.

- Выходит, из кубанских? - удивился Слепуха. - Земляк мой? Придется тебя простить на первый случай, раз ты кубанский. Ну, садись. Начнем. Вот этот правый рычаг - подъем ковша...

Слепуха остался на вторую смену. Так у него появился еще один ученик. Надо сказать, что никто не приходил к нему столь оригинальным способом, но никто не был и более способным учеником, чем Иван Селиверстов. Руки их сошлись на рычагах, и через них учитель передал ученику свой опыт и свою мудрость.

А потом настал день, когда Иван начал "давать кубы". Слепуха уже спокойно оставлял экскаватор на своего сменщика, а сам, бывало, хаживал и в кино.

Кубы пошли по-разному, иногда с перебоями. Слепуха не любил, когда кубы шли с перебоями, он любил хорошую работу. Как-то раз был такой хороший день: самосвалы резво ходили по кругу, забой был сухой, порода - мягкой, о чем еще может мечтать экскаваторщик?

Кто-то вскочил во время разворота на гусеницу, прошел в кабину, стал за спиной. Многие приходили сюда и вставали за его спиной: ученики, стажеры, машинисты с соседних машин, экскурсанты. Слепуха привык к ним: они не мешали ему "бросать кубы", он даже не оборачивался.

Человек молча стоял за спиной. Слепуха упоенно "бросал кубы". На секунду мелькнула тревожная мысль, что этот человек чем-то не похож на других посетителей, но тут же Слепуха увлекся и забыл о нем.

Прошло, наверное, часа два. Он работал. Человек стоял. Слепуха чувствовал его пристальный взгляд на своих руках, на ковше, на самосвалах. Он хотел обернуться, но ритм машины цепко держал его. У него не было ни одной секунды: все забирала машина.

Прошло еще около часа. Человек стоял по-прежнему, молча и пристально наблюдая за его работой. У Слепухи даже мурашки по спине забегали от этого напряженного, безотрывного взгляда. Он не выдержал, положил ковш на землю и обернулся. Далекое воспоминание нахлынуло на него.

- Что же вы остановились?

- Здравствуйте, Борис Иванович, - сказал Слепуха. - Помните меня?

- Да, да, да, - быстро проговорил Сатовский. - Это же вы. Тридцать шестой год, Коунрад. Как же я сразу не догадался, что это именно вы?

- А я думаю, кто это сзади стоит...

Когда закончилась смена, Сатовский сказал:

- Вы меня сегодня удивили и обрадовали, Дмитрий Алексеевич. Никогда не думал, что наш "Уралец" может так быстро работать. Вы открыли в этой машине то, чего в ней не было. Ваше мастерство выше любой машины.

- Не всегда такая работа идет...

Сатовский засмеялся:

- Знаю, знаю. Сейчас начнется разговор о конструктивных недостатках. Готов вас выслушать.

Часто спорят на тему - кто лучше знает машину: ее конструктор или человек, работающий на ней? Ответ, мне кажется, должен быть такой - тот и другой познают машину с разных точек зрения. Конструктор знает, как машина должна вести себя, а машинист - как она ведет себя на самом деле.

До поздней ночи говорили Слепуха и Сатовский, сидя в тесной комнатке гостиницы. Конструктор внимательно слушал экскаваторщика.

- Строим для вас новую машину.

- Какую? - поинтересовался Слепуха.

- Объем ковша - четырнадцать кубометров, длина стрелы - шестьдесят пять. Идите на нее машинистом. Тогда я буду спокоен.

- Так это же гигант? - удивился Слепуха.

- И притом шагающий.

Борис Иванович Сатовский впервые увидел экскаваторы в 1928 году, во время летней практики в кубанском совхозе. Ему было тогда двадцать лет. Механические кроты с иностранными именами "Менк", "Марион" представились ему верхом совершенства. Смуглолицый черноволосый паренек на всю жизнь полюбил стальных землекопов.