Добрая жизнь

Не зря я по старым местам ездил, словно чувствовал, что придется за пределы страны уехать. Возвратился в Волжский. Депутатские мои полномочия закончились по истечении срока. Тут звонят из Москвы: "Назовите лучших экскаваторщиков". - "В мои обязанности это не входит, но назвать могу: Елисеев, Травников, Сычев", - и еще несколько фамилий назвал. "Почему же вы себя не называете?" - "Я не экскаваторщик. Я теперь начальник". - "А на экскаватор хотите?" - "Как же я могу не хотеть? Пять лет по экскаватору скучаю". - "А в Асуан поедете?" - "Где это, в Африке? Не возражаю. Если экскаваторщиком, то готов на край света". Таким образом и попал сюда, где мы сейчас с вами стоим...

Мы стояли на краю бетонного поля Внуковского аэродрома. Ноябрьское утро было на редкость ясным и морозным. Вот-вот должны были объявить посадку. Как всегда, Слепуха был внешне спокоен и сдержан, но я видел, что он возбужден и даже несколько растерян. Его голубые глаза блестели сверх обычного, он говорил быстро и разбросанно и все время бродил взглядом по сторонам - хотелось вдоволь наговориться, вдосталь насмотреться, а на это всегда не хватает времени перед отъездом.

- Клава потом ко мне прилетит с сыном, - говорил он. - Как вы думаете, сколько времени наши газеты идут до Асуана?

Я не имел об этом ни малейшего представления.

- Все хорошо, - поспешно продолжал Дмитрий Алексеевич. - Только страшновато. В чужую страну, без языка... Одно слово я уже знаю - "селям алейкум". Как приедем, надо сказать: "Селям алейкум!"

Слепуха уезжал не на месяц и не на два, он ехал не туристом и не путешественником. Он уезжал в Асуан, чтобы жить и работать до конца строительства.

Мы обнялись. Я видел издалека, как в цепочке людей Дмитрий Алексеевич поднялся по трапу и исчез в чреве самолета.

Белокрылая, почти прозрачная в лучах солнца птица быстро разбежалась, круто устремилась ввысь, дымя реактивными струями, которые вытягивались все дальше, пока не слились в зыбкое облачко, а потом и вовсе растворились в нескончаемой дали.

1961