Свободный урок

Чернышев еще ниже опустил голову.

Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:

- Вот, вот, что тебя интересовало!

- Нет... нет... - бормотал Чернышев.

- И стыдно не это, не это. Это, как раз, естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!

- Да я могу... могу...

- Нет, не можешь!

- Могу...

- Тогда скажи сам.

Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.

Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:

- Ну я...

- Без ну!

- Ну... меня интересовало... просто так интересовало...

Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:

- Сколько тебе лет, Чернышев?

- Двенадцать.

- Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?

- Нет.

Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:

- Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!

- Да нет, нет... это я... там совсем другое было...

- Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.

Чернышев опустил голову.

- Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?

Он кивнул.

Зинаида Михайловна улыбнулась:

- Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.

Чернышев исподлобья посмотрел на нее.

Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:

- Как видишь, все очень просто. Правда, просто?

- Ага...

- Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?

- Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...

- Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?

- Нет. Нет...

Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:

- Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...

С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:

- Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.

Чернышев повернулся к ней.

Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.

Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.

Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.

Чернышев отвернулся.

- Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!

Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:

- Смотри! Кому говорю! Чернышев!

Чернышев посмотрел и снова отвернулся.

- Смотри! Смотри! Смотри!

Она надвигалась на него, растопырив ноги.

Губы Чернышева искривились, он захныкал.

- Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...

Она выше подняла юбку.

Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.

- Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...

Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:

- Садись. Садись и успокойся.

Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.

Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:

- Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?

Она обняла его за плечи.

- Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?

Чернышев продолжал плакать.

- Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!

Она тряхнула его.

Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.

- Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...

Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.

Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:

- Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.

- Не знаю...

- Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?

- Верю...

- Чего ж испугался?

- Не знаю...

- И сейчас боишься? Неужели боишься?

- Не боюсь... - всхлипнул Чернышев.

Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:

- Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое - честное партийное!

- Ну... знаю...

- Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?

- Ну... верю...

- Не - ну, верю! А - верю, Зинаида Михайловна.

- Верю, Зинаида Михайловна.

- Не будешь реветь больше?

- Не буду.

- Обещаешь?

- Обещаю.

- Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!

- Честное пионерское.

- Что, честное пионерское?

- Не буду реветь и никому не скажу...

- Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.

- Немного... - пробормотал Чернышев и улыбнулся.

- Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?

- Неа... ни одна...

- И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?

- Неа...

- А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?

Чернышев пожал плечами:

- Не знаю...

- Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!

- Ну... хотел...

Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:

- Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...

Чернышев посмотрел исподлобья.

Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:

- Смотри. Наклонись поближе и смотри...

Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.

- Ну, видишь?