Такая жизнь, или Рассказ ни о чём

Приехал отец, незнакомый, худой, с тяжёлой одышкой. Грустно было расставаться с бабушкой, с подругами, с любимыми вишенками. После мягкой солнечной Жмеринки серый, дождливый Питер навевал уныние и тоску. Так тянуло обратно! Но чувство семейного долга, обязанности перед отцом, перед тётей Марусей перевешивало. Так с детства, с ранних лет проявилась её главная черта - высокая степень ответственности перед окружающими людьми, перед миром. Эта черта и сделала её несчастной на всю жизнь.

Отец подолгу и часто болел. Семья держалась на тёте Марусе и на Валентине. Тётя Маруся работала в военном госпитале, за городом. Уходила в шесть утра и приходила в семь вечера. Вся закупка, готовка, уборка, мытьё было на Валентине.

Как ни хотелось поспать, ещё хоть пол-часика, вскакивала спозаранку со своей раскладушки и мчалась полусонная в ближайшую булочную и в молочную за свежим хлебом и кефиром для отца. (У отца была язва, есть несвежее не мог). Потом бегом домой, приготовить и оставить на столе отцовский завтрак, наскоро выпить стакан чая с сушкой и бегом в школу. Благо близко была - в двух кварталах, за углом. Прибегала уже к третьему звонку, еле успевала ворваться в класс и усесться на задней парте, рядом с Зинкой Колмогоровой.

Зинка была сирота, родители (как у многих в классе) умерли в блокаду. Жила у тётки. Поголадывала и слегка приворовывала, когда была возможность и уж очень припекало. Валентина её любила, притаскивала когда белый батон, когда колбаски ломтик, а то и пару кусочков рафинаду из тёти Марусиных тайников. Зинка жадно набрасывалась и быстро уминала все вкусности, благодарно улыбаясь. Потом, повозившись слегка и положив голову на ладони, сладко засыпала.

Учились Валентина с Зинкой неважно. Впрочем, как и большинство из этих мальчиков и девочек, переживших войну. Были они худо одеты, недоедали и недосыпали, и было им не до теоремы Пифагора и не до пестиков и тычинок. Но годы шли, один за одним. Постепенно зарастали раны войны, и вчерашние мальчишки и девчонки вырастали, становясь юношами и девушками. Жизнь брала своё. Валентина уже заканчивала школу. Превратилась она в рослую, хорошо сложённую кареглазую девицу с милой заразительной улыбкой. На неё уже стали оборачиваться на улице мужчины.

Была весна, белые ночи. Город был полон цветов и гуляющей молодёжи. Вечерами с Невы дул свежий озорной ветер и слышались звуки вальса. В школе проходили заключительные экзамены. Ещё неделя, и прощай школа, а впереди открывалась и ждала такая замечательная жизнь. В институт Валя не собиралась. Не до этого было. Отец был совсем плох, да и тётя Маруся сдала. Надо было зарабатывать деньги, идти на завод. Спасибо, что школу удалось худо-бедно закончить. Вон Зинка уж давно работает официанткой в столовой Дома офицеров. И ничего - очень довольна. Бегает на танцы в Дом офицеров. Говорит, там такие офицерики ходят - ой-ой, закачаешься!

Так в голубых мечтах своих двадцати лет, слегка опьянённая токами жизни, шла она по весеннему, цветущему городу. Шла и шла, пока не столкнулась с давней подружкой - Зинкой.

- Валюня! - завопила Зинка, - дорогая подруга моя! Как живёшь-то? А я, вот не поверишь, думала о тебе вчера. У нас в Доме офицеров, в эту субботу танцы. Приезжает венгерский цыганский оркестр. Вход только по пригласительным. Но у меня есть лишний один, и я тебя приглашаю. Пойдёшь?

- Так у меня вроде как экзамены, - засомневалась Валентина.

- Какие могут быть экзамены, когда я тебе русским языком твердю,- (это специально вместо ТВЕРЖУ? - Да), - танцы под венгерский оркестр! Ты понимаешь?!

Отвязаться от Зинки было невозможно, да и Валентине самой хотелось пойти. Давно мечтала попасть в Дом офицеров. Согласилась.

Тщательно причесалась, выгладила своё единственное выходное платьице, тетя Маруся поделилась последней каплей духов "Красная Москва" и дала поносить свои ещё довоенные туфли-лодочки на каблуке. И вот огромный, сверкающий мраморными панелями роскошный зал, до краёв заполненный молодыми, стройными офицерами и раскрасневшимися девушками, несущимися в вихре зажигательного Чардаша.

Валентине не давали стоять у стены и скучать. Первым был жгучий, кавказского вида, старлей, за ним - невысокий, ладно сложённый капитан с синими глазами. Но самым настойчивым оказался, как ни странно, широкоплечий штатский, одетый в хорошо сшитый серый костюм, с инженерным значком. Звали его Сергей, был он с Урала, инженер-металлург, и в Дом Офицеров был приведён другом, курсантом морской академии. Говорил не спеша, веско и вообще производил солидное впечатление. Провожая и прощаясь у подъезда, рукам волю не давал, не нахальничал, а просто сказал, что завтра уезжает, но очень хотел бы встретиться ещё. Валентина сказала, что не возражает. На том и расстались.

Через два месяца пришла телеграмма: "Приезжаю завтра, поезд No..., встречай. Сергей". Все дни и ночи гуляли по Питеру и целовались. Через неделю подали заявление в ЗАГС. А ещё через неделю оказалась она в поезде, идущем на Урал. Всё произошло так стремительно, что только в купэ вагона стала Валя приводить в порядок калейдоскоп минувших событий. Вот растерянная тётя Маруся, плачущая и смеющаяся одновременно. Вот отец, в больничном мятом халате, постаревший и грустный. Они посетили его незадолго до отъезда, он обнял Валентину и долго прижимал её к своей впалой груди.

"Прощайте родные, прощайте подруги, прощай любимый город", - А поезд постукивая на стыках, мчал и мчал её в незнакомые края.

На перроне её встречала вся Сергеева семья. Отец - управляющий трестом, высокий и широкоплечий, в кожаном пальто и серой папахе. Мать - в черной меховой шубе и в белом оренбургском платке. Тётки, дядья, и прочая родня. Испугалась Валентина такого обилия родственников. Но встретили её тепло, душевно, родители выделили им комнату в своей квартире, и началась семейная жизнь.

В доме хозяйствовала мать - Антонина Прокопьевна. Была она кержацких кровей, строгого воспитания и также вела свою семью. Свекровь и сноха вставали рано, чуть свет и готовили завтрак. У Сергея был врожденный диабет, а у Иван Петровича - застарелая язва, наследство сибирских строек. Так что каждому надо было приготовить своё. Ну, и женщинам на остаток, пожевать чего-нибудь. Поев, Сергей убегал на свой завод, Валентина на учёбу, в Политехнический, а Иван Петровича машина увозила в трест.

Жили строго, без баловства. В гости не ходили и к себе не звали. Вечера проводили дома, обсуждая сотрудников и служебные дела. Тут первое слово Антонине Прокопьевне. Она хоть и не работала, но мнение своё по каждому делу имела, и слушались мужчины её беспрекословно. Хотелось иногда Валентине в кино сходить или на танцы сбегать, но Сергей так испугано каждый раз удивлялся её предложениям, что вскоре она и предлагать перестала. После лекций, когда подружки собирались совместно в кино или в студенческом кафе посидеть, Валентина хватала шубёнку, совала конспекты за пазуху и бегом на трамвайную остановку, домой. Когда спрашивали:

- Куда спешишь? У тебя дети что-ли по лавкам плачут? Побудь с нами, она испуганно отвечала:

- Да вы что?! Домой надо, стирка у нас сегодня, да и на рынок сбегать свежей рыбки для Иван Петровича. Язвенник он у нас.

- И трезвенник? - иронизировали подруги. Но Валентина уже не слышала, отмахивалась на бегу.

Через четыре месяца почувствовала она себя беременной, а ещё через пять родилась Анюта - свет очей. Трудно пришлось ей тогда: учёба, маленький ребёнок. У свекрови свои заботы: муж, сын. На Сергея надеялась, но оказался он в этом деле полный неумеха. Крутилась сама, как могла.

Вдруг телеграмма из Питера: "Приезжай, отец умер". Рванулась было в аэропорт, но тут вся семья навалилось

- Да ты что?! А Анютка?! Да разве можно её трёхмесячную оставить?! А если случится что? Кто отвечать будет?!

И уговорили, сломили её. Не поехала проводить отца. Жалела и каялась потом всю оставшуюся жизнь.

Каждое лето Сергей ездил в Кисловодск на лечение. Ездил один, так уж повелось. Валентине никто не предлагал, да и она сама не больно напрашивалась. Дел хватало. Заканчивала институт, училась прилично, преподаватели хвалили и выдвигали. Анютка пошла в первый класс. Надо было отвести и привести, накормить, помочь с уроками.