В усадьбе

— Вотъ объ этомъ-то она и скучаетъ, что рынковъ нѣтъ, что всю провизію мы сами изъ города привозимъ. «Если, говоритъ, въ половинѣ августа не переѣдутъ въ городъ, то я уйду, потому безъ наживы мнѣ жить не возможно».

— Конечно же, въ половинѣ августа не переѣдемъ. Въ сентябрѣ мнѣ нужно кое-что при себѣ осеннее посадить. Я выписываю ягодные кусты хорошихъ породъ. Деревцовъ надо подсадить. Надо приказать распахать подъ огородъ лишнія гряды.

— Ну, вотъ, стало-быть послѣ половины августа она будетъ просить расчета. Мнѣ это ключница Афимья передала.

— Ужасная сплетница! Она и мнѣ сегодня поутру плела-плела про прислугу, такъ что я уже запретилъ ей говорить. Хочетъ непремѣнно сжить и кучера, и огородника, и птичницу Василису, а на мѣсто ихъ поставить какихъ-то своихъ излюбленныхъ людей. Непремѣнно у ней просилась къ намъ какая-нибудь кухарка отъ сосѣднихъ помѣщиковъ — вотъ она и прочитъ ее на мѣсто нашей кухарки.

— Гдѣ же она можетъ видѣться съ помѣщицкими кухарками! У насъ ближе трехъ верстъ и сосѣдства-то нѣтъ. Нѣтъ, вѣдь это въ самомъ дѣлѣ: кухарки не любятъ жить въ деревенскихъ усадьбахъ, сказала барыня. — Во-первыхъ, здѣсь закупки провизіи нѣтъ, стало-быть нѣтъ и наживы, а во-вторыхъ, онѣ скучаютъ безъ своихъ гостей.

— Да, вотъ, что солдатамъ-то ихнимъ сюда пріѣзжать далеко!

Передъ террасой стоялъ кучеръ съ опухшими глазами и краснымъ лицомъ, переминался съ ноги на ногу и снялъ шапку.

— Тебѣ что? спросилъ его баринъ.

— Воля ваша, сударь, а намъ, кажется, безъ козла не обойтись, началъ кучеръ.

— Безъ какого козла? удивленно выпучилъ глаза баринъ.

— Извѣстно, какіе козлы бываютъ. На конюшняхъ ихъ во многихъ хорошихъ домахъ держатъ.

— Зачѣмъ это?

— Домовой-съ… Отъ домового… Вѣрите ли, сегодня всю ночь меня въ конюшнѣ мучилъ. Я въ конюшнѣ сплю. Просто онъ выживаетъ насъ. Вотъ теперича августъ мѣсяцъ на носу, знаетъ онъ, что въ августѣ намъ надо выѣзжать въ городъ — вотъ онъ и выживаетъ.

— Что за чепуха!

— Истинный Христосъ, выживаетъ. Или ужъ, можетъ быть, здѣсь мѣсто такое, что ли. Онъ и при переѣздѣ сюда намъ встрѣчу устроилъ и разыгрался а потомъ позатихъ маленько, а теперь вотъ опять.

— Вздоръ, вздоръ ты городишь!

— Позвольте, какой же вздоръ… Извольте посмотрѣть — это что?

Кучеръ откинулъ прядь волосъ съ виска и показалъ синякъ.

— Гдѣ это тебя угораздило? спросилъ баринъ.

— Зачѣмъ меня угораздить… Это все онъ-съ… Онъ шалитъ. Выживаетъ — вотъ и шалитъ. Три раза меня съ койки сбрасывалъ. Койку я себѣ въ конюшнѣ устроилъ — и вотъ какое утѣшеніе.

— Глупости! Просто ты вчера ходилъ на деревню къ Амосу Ермолаеву, выпилъ на постояломъ — и наткнулся на чей-нибудь кулакъ. Я вѣдь тебя знаю, ты пьяный вздорный.

— Позвольте-съ… Вѣдь это обида… За что же такія слова?.. Я вашихъ лошадей руководствую какъ себя самого, лошади у меня сыты, довольны, а вы супротивъ меня всякую пронзительность и все эдакое…

Кучеръ и по сейчасъ былъ пьянъ. Онъ даже слегка покачивался на ногахъ. Баринъ подозрительно посмотрѣлъ на него и сказалъ:

— Пойдемъ въ конюшню. Покажи мнѣ лошадей. Ты что-то большую дружбу завелъ съ Амосомъ Ермолаевымъ. Вѣдь Амосъ Ермолаевъ даромъ къ себѣ не принимаетъ, безъ денегъ или безъ овса водки не даетъ.

— Владычица! Да неужто я лошадей буду овсомъ обижать! Я животину люблю больше себя. Самъ не допью, не доѣмъ… Да и не возьметъ Амосъ Ермолаевъ овса, не такой онъ человѣкъ.

— Отца съ матерью — и того возьметъ, если кто на вино ихъ смѣнять вздумаетъ, проговорилъ баринъ, идя за кучеромъ въ конюшню

— И лошадей онъ мучилъ. Ужасти какъ мучилъ. Всю ночь мучилъ. Началъ я поутру корму задавать, гляжу — въ мылѣ всѣ… разсказывалъ кучеръ.

— Кто мучилъ-то?

— Да все онъ же, домовой-съ… Вѣдь онъ разыграется, такъ удержу нѣтъ.

— О, Господи! Когда я нападу на трезвыхъ людей! вздохнулъ баринъ.

Кучеръ отворилъ конюшню и указалъ на порожнее стойло съ койкой.

— Вотъ съ энтаго мѣста онъ меня шарахнулъ, да вонъ объ энтотъ уголъ, указалъ онъ. — Воля ваша, а козла надо. Какъ козла мы заведемъ, такъ сейчасъ онъ и уймется. Онъ козла любитъ, онъ сейчасъ утихнетъ.

Баринъ пропускалъ слова кучера мимо ушей и смотрѣлъ на лошадей.

— Девятый часъ утра теперь, а ты не успѣлъ ихъ еще даже и вычистить, сказалъ онъ. — Развѣ такъ исправные кучера дѣлаютъ? А все оттого, что къ Амосу Ермолаеву на деревню часто бѣгаешь.

— Позвольте, сударь, да ужъ при домовомъ чисть не чисть, а онѣ все равно гладкія не будутъ. Ты ихъ вычистишь, а онъ опять взъерошитъ. И тѣла имъ при домовомъ не наѣсть. Хоть ты какъ хошь корми, а кучеру онъ все равно непріятность сдѣлаетъ. Брюхо отъ сѣна наѣдятъ, а чтобы отъ овса польза вышла — при домовомъ ни въ жизнь. Козла завести, будетъ польза. Онъ козла любитъ и смилостивится. Намъ безъ козла какъ есть нельзя, совсѣмъ невозможно. Я вотъ еще ночку перегожу, да ежели опять, то, воля ваша, а ужъ не втерпежъ. Безпремѣнно козла надо.

— Чортъ знаетъ, что ты городишь! воскликнулъ баринъ.

— Позвольте, сударь… Да вамъ, по вашему господскому положенію, гдѣ же это все знать! Вы этого знать не могите. А на козла-то ужъ денегъ не жалѣйте. Сѣно у насъ не покупное, а козелъ вообще для конюшни животина нужная. Гдѣ хорошая лошадиная охота, тамъ завсегда козелъ. Амосъ Ермолаевъ даже, вонъ, предлагалъ козла.

— Кабатчикъ? А! Ну, теперь я понимаю!

— Позвольте-съ… Вы полагаете, я изъ корысти? Вотъ святая икона! Вотъ пусть самъ Егорій Побѣдоносецъ… Мнѣ что?.. А черезъ козла и лошади будутъ исправны, да и кучеръ не обиженъ. Ну, что хорошаго, ежели онъ мнѣ каждый день то глазъ подобьетъ, то ребро поломаетъ! Вѣдь можетъ и нутренность перетряхнуть… Тоже, какъ съ койки скинетъ. Долго ли до грѣха! Сами учтите, какой интересъ будетъ!.. Мнѣ выѣзжать, а я и на козлахъ сидѣть не могу.

— Глупости и глупости.

— Да какъ же глупости-то? Позвольте… За что же зря увѣчить человѣка, коли черезъ козла можно воздержаться? Помилуйте… Человѣка увѣчить и лошадей портить. Вѣдь онъ разыграется, да не залюбитъ, такъ начнетъ овесъ у лошадей отсыпать — ну, и подберутъ онѣ сейчасъ тѣло. Засыпай — все равно онъ овесъ уворуетъ.

— Онъ ужъ и такъ уворовываетъ. И не съ козломъ надо на него выходить, а просто взять и прогнать его, сказалъ баринъ.

— То-есть это въ какихъ же смыслахъ прогнать? спросилъ кучеръ.

— Будто не понимаешь! Какой маленькій! Прогнать за пьянство и взять новаго кучера.

— Новаго возьмете, при домовомъ все равно пьянствовать будетъ. Я изъ-за чего выпилъ сегодня? Изъ-за страху, изъ-за домового. Не каждому тоже пріятно, чтобы съ коекъ сбрасывали по ночамъ, да синяки подъ глазами подставляли. Ночь-то подходитъ, такъ боишься… А дать Амосу Ермолаеву шесть рублевъ за козла — и ничего не будетъ.

— Ты говори толкомъ. Амосу Ермолаеву пропитаго кѣмъ-нибудь козла сбыть надо, что ли? подсмѣивался баринъ.

— Зачѣмъ Амосу Ермолаеву козла сбывать такъ ужъ оченно. У него свои лошади есть, а когда я ему разсказалъ о домовомъ, то онъ и продаетъ изъ усердія. «Скажи, говоритъ, вотъ, барину, что у меня есть козелъ». Да и чего тутъ скупиться-то вашей милости? Просто не расчетъ. Шесть рублевъ на козла пожалѣете — въ лошадяхъ тысяча препона выйдетъ. Да и козленокъ-то какой веселый! Прикажете ему сказать?

— Не надо мнѣ козла.

— Вы ужъ хоть меня то пожалѣйте, ежели вы своихъ лошадей не жалѣете. За что я буду страдать? Вотъ лошади-то! Эво, какъ я ихъ руководствую! Извольте посмотрѣть, какъ онѣ отъ овса себѣ небо наѣли.

— Оно и замѣтно, пробормоталъ баринъ.

— Извольте полюбопытствовать, настаивалъ кучеръ, схватилъ лошадь за языкъ и открылъ ей ротъ, но баринъ вышелъ изъ конюшни.

— Ты до двѣнадцати часовъ выходись хорошенько и отпейся квасомъ, сказалъ онъ кучеру: — а пообѣдавши запрягай пару лошадей въ тарантасъ. Мнѣ сегодня на станцію надо ѣхать.

— Мы запрягемъ-съ… Будьте покойны… А только безъ козла невозможно… безъ козла не жить-съ, бормоталъ кучеръ, слѣдуя за бариномъ.