Право выбора

2.

Большинство людей пуще огня боятся оказаться в центре всеобщего внимания. Юрий же начал свою первую в этих стенах лекцию привычно профессионально. Традиционно на ней присутствовала вся кафедра, чтобы оценить и поддержать нового коллегу. Впрочем, в особой поддержке доцент Хадас явно не нуждался, мгновенно завоевав власть над десятками людей необычными оборотами прекрасно поставленной столичной речи, неизвестными аудитории фактами, игрой интонаций, скупыми жестами. Сотня глаз следила за каждым его движением, десятки рук одновременно тянулись к конспектам, когда он небрежно ронял "и отметьте, пожалуйста, что..." Власть лектора-аса, интеллекта над интеллектами была так высока, что не было ни одного скучающего взгляда или зевка, ни одной автоматической записи без предварительного глубокого понимания. Ничего подобного пятикурсники и преподаватели в этом институте ещё не видели. Даже Вулканович, явившийся со своей скептически-презрительной миной и начавший было брезгливые кривляния, пожимания плечами и демонстративную фиксацию отдельных мыслей, все эти знакомые Юрию по докладам перед научными противниками маленькие мерзости, в конце концов подчинился магии лекции, сидел взъерошенный, пришибленный и укрощённый. Молодёжь же с кафедры, как и студенты, слушали Юрия уже не с уважением, а с обожанием. Студентки просто пожирали глазами настоящего мужчину, в которого автоматически влюбились, как в киногероя. В свою очередь, Юрий тотчас выделил из женского состава аудитории статную даже за партой светловолосую девушку со странным, словно потусторонним взглядом бездонных серых глаз, смотревшую на него, как и все, приоткрыв рот. Но она слушала его не как учителя, а именно как любимого, словно гордясь им перед другими, словно сразу определила для себя будущий уровень их отношений раз и навсегда. Но этот странный взгляд не мешал Юрию одарять своей профессиональной "американской" улыбкой всех прочих девушек, каждая из которых тотчас сияла в ответ, а также обращаться с оживляющими лекцию вопросами к наиболее одарённым на первый взгляд юношам. И кто бы мог подумать при таком фейерверке эрудиции, артистизма и остроумия, что молодой доцент мысленно сейчас бесконечно далеко от этой аудитории, этого института, города, впечатления, которое он производит на студентов, коллег и начальство. Все его мысли занимало другое. Ведь он дня не мог прожить в своих частых комндировках, не беспокоясь о жене и сыне. Заболей они или попади в аварию, уйди он на фронт, погибни кто-нибудь из них, какая это была бы семейная драма или трагедия! И вот в одночасье он исчез для них, они - для него и - ничего! Развод - дело житейское. Чего стоят на этом фоне все экранные и литературные драмы-разлуки? Какова вообще цена основной клетки общества - семьи, если её может походя разрушить жена и мать без малейшего на то согласия мужа-отца и общего сына? Серёжка всю свою короткую жизнь считал часы до папиного возвращения, готовил к обсуждению с отцом все свои нехитрые проблемы двора и школы, беспокоился и не спал ночами, если папин самолёт задерживался где-то по метеоусловиям. И вот любимая и любящая мама убивает любимого и любящего папу на законном основании и под защитой общества. Все обеспокоены только одним - как внушить сыну, что отец его вовсе не первый друг, а злобный оборотень. Иначе сын теряет и мать... Общество не только освобождает Юрия от всех обязательств перед сыном, но и запрещает ему иметь такие обязательства, ибо Алла категорически отказалась от алиментов при условии полного разрыва бывшего мужа с её сыном. Ему предоставлено право начать жизнь с чистого листа в свои тридцать четыре, начать ну хоть вон с той красоткой, что так победно, как на уже завоёванного, смотрит ему прямо в душу бездонным взглядом широко поставленных глаз. "И холостой? - услышал он после лекции в коридоре, вытирая платком руки от мела на пути к кафедре. - Разведённый. Иди ты, это же ещё лучше..." Чего лучше, в самом деле, сменить отнюдь не красавицу и в студенческие времена Аллу на любую из его нынешних студенток, что минимум на десять лет младше. В отличие от первого брака, у него, доцента-кандидата, без пяти минут доктора наук, теперь практически нет конкурентов при завоевании внимания лучшей из лучших. И нет никаких моральных препятствий для осуществления тщательно подавляемых все эти десять лет романтических грёз о молодом и незнакомом женском теле. Не барьер сейчас даже мечтательный паинька-отличник, доверчивый очкарик Серёжа, которого в классе бьют даже девочки за то, что он принципиально не учится драться, генетически не может ударить человека по лицу...

3.

"Даже не знаю, с чего начать, Юрий Ефремович, - Замогильский приклеил к своему лысому черепу неприятную улыбку при входе нового доцента и старательно сохранял её, просматривая экзаменационную ведомость. Так-таки никто ничего не знает?" "Иначе не было бы двоек, Максим Борисович." "Двойки - явление в вузе нежелательное, но неизбежное. Одна-две на группу. Но не одни двойки на обе группы потока, включая ленинского степендиата, у которого за четыре года, до вас, и четвёрки-то не было! Что вы по этому поводу мне скажете?" "Только то, что я вам только что сказал - никто и ничего по предмету уволившегося в мае доцента Гусакова не знает. Словно курс им не вычитан." Проректор торопливо достал кафедральный журнал и чуть ли не ткнул им Юрию в лицо: "Видите подписи Гусакова?" "Подписи вижу. Знаний не обнаружил. Этот Гусаков инженер или?.." "Много на себя берёте, Юрий Ефремович! У нас не принято поносить коллег, не тот коллектив! Не вам называть дворником опытного преподавателя, который, между прочим, пошёл на повышение... Да, он не узкий специалист в вашей области..." "Я не верю, что все эти студенты кретины." "Спасибо вам большое, что вы хоть студентов кретинами не считаете! Я убеждён также, что что-то они знают." "Что-то знают. В рамках введения в специальность." "Так на тройку они знают?" "Для четвёртого курса нет. За то, что они смогли произнести, у них стоит оценка трёхлетней давности." "Не дотягивают до столичных требований? - ехидно осведомился проректор, меняя улыбку на оскал. - По-вашему, и мы все тут мозгами не вышли с вами на равных общаться?" "Я согласен сверх моей нагрузки прочесть им сокращённый курс. И при плотной работе..." "Сверх вашей нагрузки? Это не вам решать, что сверх, а что нет! Это мне решать, а не вам решать! А студентам кто позволит заниматься лишние часы - без обеда? Вместо текущей программы? Тоже вы сами? При плотной работе! А вы-то умеете это самое плотно работать?" "У вас есть основания в этом сомневаться?" "Я не сомневаюсь только в одном: если эта тёмная история дойдёт до ректора, то нам всем придётся туго. А хуже всех вам, Юрий Ефремович. Так что я бы на вашем месте поставил всем тройки, раз вы сами сказали, что они кое-что знают. Для этого и предусмотрена в вузе посредственная оценка. Одну-две четвёрки сильным студентам и пятёрку - степендиату. И вопрос закрыт, идёт?" "А за что пятёрку-то? Или в назидание, чтобы сам впредь занимался подлогом?" "Я вас более... не смею задерживать, - проректор быстро пробежал на коротких ногах, тряся низким задом, от стола к двери и распахнул её, словно беззвучно выкрикнул: - Вон..." Подходя к дверям кафедры, Юрий услышал то, что уже успел про себя назвать извержениями Вулкановича: "Так заносчиво ведут себя те, кто сам ничерта не знает. Я его проверил! Он не знает даже, почему моя парабола загибается вниз, представляете! И такой неуч и бездарь уверяет, что Гусаков только расписывался в кафедральном журнале вместо нормального вычитывания курса! А это уже кле-ве-та на нас всех, в первую очередь на нас с вами, как на бывшего и нынешнего заведующих кафедрой... Да вот и он сам, - осёкся старик, увидев входящего Юрия. - Собственной персоной." Валентин Антонович уже не улыбался. "Так что там произошло с пятым курсом, Юрий Ефремович? - спросил он с металлом в голосе, свойственным его экранному двойнику Пал Палычу после раскрытия преступления и перед передачей дела в суд.- Вы хоть понимаете, в какое положение ставите пригласивший вас коллектив в первые же дни работы?" "Что вы предлагаете?" "Работать! извергался пришибленный было внезапным появлением Юрия и гаденько улыбавшийся Вулканович. - Работать, как все. Как работали тут до вас и будут работать и после того, как вы осчастливите нас прощальным ужином. Да! - входил он во всё больший пафос. - Значит, мы тут все жулики, занимаемся подлогами, готовим советскому производству брак! Да меня в этом двадцать лет ни разу никто не обвинял, никто на шестнадцати заводах, где работают мои выпускники! Заводы, кстати, предпочитают наших специалистов, а не ваших, как вас там... Ну-ка, ну-ка, я ведь тоже ваш предмет читал, ответьте-ка мне на такой простой вопрос..." "Ефим Яковлевич!" - поморщился зав. "Нет, мне просто интересно, - старик стал что-то лихорадочно рисовать. - Скажите-ка мне, почему вот здесь плюс, а не минус?" Юрий взял бумажку и не глядя бросил её в урну. "Вот видите! - засверкал старик во все стороны глазами, - сам ни-чер-та не знает, а к беззащитным студентам придирается! А они, - он театральным ленинским жестом ладони показал на затихших ассистентов, - знают! Потому, что учились у меня, а не в столичном вузе, я сказал!" И сел, чрезвычайно довольный собой. "Так что там всё-таки произошло?" - стараясь сохранить спокойствие повторил Попов. "Студенты не готовы к перенесённому на осень экзамену." "Отдельные студенты?" "Ни один не знает даже на три." "Давайте спокойно. Вы не преувеличиваете? Ведь, если я не ошибаюсь, в вашем вузе лекции читают доктора-профессора, а вы, как доцент-кандидат, вели практику, так?" "Мне тоже приходилось читать этот курс." "Так... Приходилось, если заболел специалист..." "Вы так торопитесь меня оскорбить, что сами не понимаете, что говорите." "Я говорю спокойно, и вам очень СОВЕТУЮ говорить со мной спокойно. Мы знаем Гусакова, как честного, понимаете, честного преподавателя. А вы сознательно создали вокруг не знакомого вам человека конфликтную ситуацию. Кафедра верит Гусакову, а не вам." "А я не верю никому, кроме отвечающего на билет студента. Если он знает, я расписываюсь в его зачётке. Если нет - он уходит с чистой строкой. И мне всё равно, кто и где его учил." "Вы не возражаете, если мы попросим Ефима Яковлевича проверить знания тех же студентов?" "Возражаю." "Во-от как! И почему же? Вы и в его квалификации сомневаетесь?" "Не имел счастья проверить его знания, но..." "Кто это здесь не имел счастья проверить НАШИ знания? - прогремел от дверей новый голос. В помещение кафедры стремительно как чемпион на ринг вошёл едва знакомый Юрию ректор, молодой, излучающий энергию атлет с бычьей шеей. - Вы собираетесь выставлять нам оценки? Нам? Вы?" "Прежде всего, здравствуйте, Пётр Николаевич," - протянул ректору руку Юрий, вставая. Ректор бегло пожал её и, подойдя к старику, тепло обнял его за поечи. Тот схватил его руку двумя руками и, казалось, сейчас припадёт к ней губами, трясясь от рыданий. "Так я вас слушаю, - ректор сел за стол, положив на него огромные кулаки и сдвинув могучие плечи. Всем своим видом он показывал, что едва сдерживается, чтобы не прибить Юрия на глазах у публики, как отправлял в нокаут противников много лет. - Повторите при мне всё, что вы посмели сказать беззащитным студентам и нашему уважаемому партиарху кафедры. Посмейте повторить всё это при МНЕ!" Юрий почувствовал противный озноб, словно видел перед собой неестественно большое насекомое. "Вы забыли со мной поздороваться, - глухо сказал он. Вот и всё, что я намерен вам повторить." "А! Это вы намерены поучить НАС теперь вежливости? Кому же ещё нас обучать, как не вам? Так?" "ВАС. Вас лично неплохо было бы отучить от хамства. С остальными у меня вполне корректные отношения." "Вопрос мне ясен, - ректор шумно повернулся к заву. - Доцента Хадаса я от экзамена отстраняю. За срыв программы объявляю выговор с занесением в личное дело. Лично прошу Ефима Яковлевича принять экзамен объективно. Вам понятно? - так же мощно повернулся он к Юрию. - Тогда идите и работайте. Впрочем... поскольку вы не справляетесь с работой преподавателя, я вас направляю в Ленинград на ФПК, пусть вас подучат. На четыре месяца. За счёт института. И... скажите спасибо, что мы в стенах моего института, а не на речном берегу. Вам бы долго пришлось лечить челюсть. А это в нашей с вами профессии не лишний орган, - он подмигнул перепуганным ассистентам и захохотал басом. - Согласны? Тогда идите оформлять командировку. Я подпишу. Мне тут неучи не нужны. Я бы вас немедленно вообще выгнал к чертям, да вы прошли по конкурсу через Учёный совет, а потому..." "Вот что, Пётр Николаевич, - тихо начал Юрий под насмешливым взглядом круглых холодных стальных глаз ректора. - И попрошу меня не перебивать! он так стукнул кулаком по столу перед самым расплюснутым боксёрским носом, что ректор невольно поймал в воздухе подскочившую трубку телефона и растерянно мигнул. - На ФПК лекции всяким недоучкам читал Я, а не мне. Хотите поучить меня хамству? Увы, я отслужил на флоте, меня и этому учить не надо. Если понадобится, я вас самого доучу. И упаси вас Бог встретиться со мной на берегу - так врежу пяткой между рог, что вы забудете навеки пугать вашей битой физиономией незнакомых мужчин..." "Неужто и впрямь каратист? - миролюбиво захохотал ректор, откинувшись на спинку стула. Вот это по-нашему, по-русски, по-сибирски. Хвалю. Только экзамен всё-таки примите вы, Ефим Яковлевич. Пусть Юрий Эфраимович отдохнёт. А то как начнёт нас всех тут пяткой между рог..."