Стукач

После короткого спора решено было стукача "зачмонить", да так, чтобы помнил об этом всю жизнь, если она, конечно же, внезапно не прервется.

- Но трогать его мы не будем,- сказал все тот же Привоз, видимо более других думавший над тем, как наказать предателя, - тронем дерьмо - завоняет. А до прокуратуры - всего пара шагов. Я домой хочу - к бабам на пляж. Зачем нам дисбат? Вон, Слона с Кикой закрыли только за то, что они набили хавальник обуревшему духу. Пацанам до дембеля совсем чуть-чуть осталось, а их - в клетку. Но Веткина зачмонить надо обязательно и сделать это должны "душары". Чего нам - дембелям, дедушкам, фазанам и черпакам - лезть в это дело. Пусть его молодые прессуют, но без мордобоя и издевательств. Морально, так сказать, чтобы он сам в петлю полез.

На том и порешили, пустив, как обычно, несколько пар жирных и смачных косяков по кругу.

Для того, чтобы понять весь ужас положения Веткина, необходимо разобраться в той строгой иерархии, которая существовала в солдатских массах, для которых и Афган не был исключением.

На первой, самой низшей ступени те, кто в Афганистане всего полгода это "духи", "душары". У них одна привилегия - больше и дольше всех вкалывать, беспрекословно подчиняясь старшим по сроку службы и званию.

Вторые полгода службы - "черпаки" или "черепа". Этим дышится несколько вольготнее. Они надзирают за душарами в ходе работ: уборки территории, парко-хозяйственного дня, работы на технике, - и являются одновременно добровольными наставниками молодых. Как правило, исключительно кулаком, а иногда и редким матерным словом учат черепа молодых уму-разуму так, как некогда поучали их.

Черпаки - основной аппарат угнетения и подавления всякой самостоятельности духов. А как иначе? Еще недавно нынешние черпаки сами стирали "дедушкам" хабэ, подшивали к ним белые воротнички, чистили разбитую обувь, застилали пружинистые койки или же привычно разгребали дерьмо в солдатском туалете, стены которого постоянно черны от мух. А теперь, с появлением из Союза новой поросли эти обязанности переходят к ней. Волшебная пора для черепов, которые пользуются ей, как правило, безоглядно.

Но и черпаки не всемогущи, потому что следующие полгода армейской службы прочно занимают "фазаны", над которыми гордо парят, ожидая приказа министра обороны об увольнении в запас, "дедушки".

Дедушки не занимаются молодыми, отдавая их на откуп черпаков с фазанами, практически не вступают с душарами в разговоры, но зорко следят за тем, что происходит в подразделении. Безусловно, дедушкам нужны порядок и исполнительность, но им не нужен террор, который может привести к разбирательствам, а, следовательно, к ущемлению всех их негласных прав и привилегий, заработанных тяжелой полуторагодовалой службой на этой раскаленной земле.

У дедушек другие заботы. Это великие и святые заботы, понятные каждому солдату, готовящемуся к заветной демобилизации. Дедушки постоянно думают о дембеле, рыщут по бригаде в поисках парадной формы, создавая ее почти из ничего, проявляют немалую изобретательность при оформлении дембельских альбомов и готовят подарки родным, стараясь всеми возможными и невозможными способами увеличить количество чеков и афошек, не гнушаясь отбором денег у младших по сроку службы.

Короче, солдаты занимаются всей той беспокойной работой, которая известна всякому уважающему себя дедушке, желающему гордо, во всеоружии, ступить на родную землю. Эти заботы не идут ни в какое сравнение с мелочной суетой самоутверждения черпаков и фазанов. У дедушек одна мысль, одна мечта - утвердить себя там, в той далекой и прекрасной жизни, откуда они пришли и куда собираются вновь вернутся после приказа министра обороны.

Ну, а приказ возводит солдата на самую высшую, самую заветную ступень, которая ведет прямо к порогу дома. Остается лишь руку протянуть, чтобы открыть дверь. После приказа наступает - долгожданный "дембель".

Дембеля - это совершенно одуревшая от счастья часть воинского коллектива. В этот день газеты с приказом в бригаде самым непостижимым образом не доходят до подшивок в ленинских уголках. Приказ торжественно вырезается и приклеивается на последнюю страничку дембельского альбома рядом с портретом министра обороны, подписавшего дедушкам вечную "вольную".

Приказ в альбоме - это законная точка в тяжелой и опасной армейской службе. Приказ в альбоме - это ключ от дверей к родимому дому. И пищит после отбоя в какой-нибудь из палаток, куда собрались отметить долгожданный момент припасенной водкой, жареной картошкой и отменными косяками дедушки, тощий душара, становящийся автоматически черепом, в сладостном ожидании партии молодых из Союза:

Дембель стал на день короче.

Старикам спокойной ночи.

После слова чмошного "отбой"

Пусть приснится дом родной,

Море водки, пива таз,

Ну, и дембельский приказ...

А дедушкам, даже после такого нежного напутствия, не до сна. Бессонница прочно берет их в тиски. Дембеля долго ворочаются в постелях, тяжело вздыхают и ежеминутно выходят покурить. Сладкие грезы не дают им сразу уснуть.

И все оставшееся до отправки время они только и занимаются, что в сотый раз утюжат парадную форму, перебирают нехитрое содержимое дембельского, за пятьдесят пять чеков, чемоданчика-дипломата и гадают, когда же будет отправка.

А душары, еще такие зеленые, как поля афганцев за проволокой, колючим корсетом стягивающей бригаду со всех сторон, с завистью и тоской смотрят на дембелей. Они мечтают о том времени, когда и сами будут с полным на это правом произносить такие священные и сладкие для каждого солдата слова: приказ, демобилизация, Союз, отправка, первая партия...

Вот из такой жизни и выламывался сейчас Веткин. А, вернее, это жизнь выламывала его, не оставляя при этом никаких шансов на счастливый дембель. Минул год службы в Афгане, а недавний приказ возводил его на третью ступень, наделяя при этом всеми негласными солдатскими привилегиями, соответствующими высокому званию "фазана Советской армии и Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане".

Однако Веткин, так и не успев вкусить всех прелестей этой жизни, становился "чмом", изгоем, парией, отвергнутой коллективом. Быть чмом неизмеримо страшнее, нежели душарой. У последнего - прямая дорога к почетному и заслуженному дембелю, у первого - тяжелый, тернистый путь на свою Голгофу. Оказаться чмом означало только одно - ишачить, не разгибаясь, до самого последнего дня службы, снося при этом унижения и издевательства, особенно со стороны всеми угнетаемых духов.