Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

* № 72 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. XI).

<Со времени соединения войск в ольмюцком лагере, в высших сферах армии мнение о предстоящих действиях разделилось, очевидно, на два противуположных лагеря. Одни, к которым принадлежал государь и вся молодежь, окружавшая его, и Вейротер, счастливый важностию своей роли, требовали немедленного наступления, другие, к которым, ясно высказываясь, принадлежал князь Шварценберг и, неясно высказываясь, Кутузов, предпочитали ожидать присоединения эрцгерцога Карла, луч[шего] полнейшего обеспечения продовольствием и вообще угрожающе [?] в ожидательно оборонительном положении. Князь Андрей, слышавший доводы Кутузова и вообще доверяя его знанию и опытности и, кроме того, невольно, как и все непридворные, фрондируя против придворных намерений, держался мнения кунктаторов. Первое поколебало его, как и всех, осмотр и блеск Ольмюцкого смотра, потом молчание Кутузова, как бы помирившегося с планом наступления, как скоро оно началось, потом Вишауская победа и, наконец более всего, присылка Савари и слова Долгорукова, которому князь Андрей верил, считая его за рыцарски благородного и горячего юношу. Он уехал с убеждением, что, чем быстрее будет наступление, тем вернее успех, и, заметив, как Кутузов покачал головой, слушая эти известия, он приписал недоверие Кутузова только упрямству защищения своего мнения. Чем ближе приближалась решительная минута, тем больше становилось нетерпение. Так прошло 17, 18 и 19 числа, войска подвигались и неприятельские авангарды после коротких перестрелок быстро отступали. Все эти дни слышны были выстрелы, слышно было, что подвигались армии и отступал Наполеон, и верилось и страшно было верить, что они бегут, что одно моральное влияние решит дело. Об этом избегали говорить.

Войска, бывшие прежде с Кутузовым, узнавали места, в которых они были, и у редких остававшихся напуганных жителей узнавали о французах. Мир для них, для всего войска, разграничивал[ся] одной чертой аванпостов французов — там всё было привлекательно и тайной и страхом. Черта эта похожа была на черту, отделяющую людей от загробной жизни. Страшно, неизвестно и привлекательно. Для аванпостов только это было ясно. Они смотрели иногда на движение французской армии, как на что то действительное, и им было легче переносить звук этой строгой ноты и понятие их о том, что предстоит — было ясное.

Лазутчиков не было.>

* № 73 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. X—XIII).

15 ноября союзная армия в пяти колоннах выступила из Ольмюца под командою генералов, из которых ни один не носил русского имени. Имена эти были: 1-е Вимпфен, 2-е граф Ланжерон, 3-е Пржибышевский, 4-е князь Лихтенштейн и 5-е князь Гогенлоэ.

Погода стояла морозная и ясная и люди шли весело. Хотя никто, [2435]кроме высших начальников, не знал, куда и зачем направлялась армия, — все были рады выступлению после бездействия Ольмюцкого лагеря. Колонны двинулись по команде с музыкой и с развевавшимися знаменами. Весь переход они должны были итти стройно, как на смотру, и непременно в ногу. [2436]В девятом часу утра государь верхом со свитою обогнал гвардию и присоединился к колонне Пржебышевского. [2437]Солдаты весело прокричали «ура» и на протяжении десяти верст, которые занимали восемьдесят тысяч движущегося войска, раздались, фальшиво сливаясь в ближайших частях, звуки воинственных маршей и солдатских песен. [2438]Адъютанты и колонно-вожатые, сновавшие между полками, имели веселое, самодовольное выражение лиц. Генерал Вейротер, исключительно заведывавший движением войск, к вечеру пропуская мимо себя войска, стоя в стороне от дороги с некоторыми свитскими офицерами и с подъехавшим к нему князем Долгоруковым, имел [2439]довольный вид человека, благополучно исполнившего свое упражнение. Он спрашивал у проходивших начальников частей, где назначен был их ночлег, и показания начальников частей совпадали с предсказаниями, которые он делал стоявшему подле него Долгорукову.

— Вот видите, князь, — говорил он, — новгородцы становятся в Раузнице, так я и говорил, за ними идут мушкатеры — эти в Клаузевиц, — он справился по записной книжке, — потом павлоградцы, потом гвардия идет по большой дороге. [2440]Отлично. Прекрасно. Я не вижу, — сказал он, вспоминая делаемое ему старыми русскими генералами возражение, — я не вижу, почему предполагают, что русские войска не могут так же хорошо маневрировать, как и австрийские. Вы видите, князь, как всё строго и отчетливо исполняется по диспозиции — ежели диспозиция основательна...

Князь Долгоруков невнимательно слушал австрийского генерала: он занят был вопросом, возможно ли или невозможно и как, атаковать французский отряд, на который наткнулись русские войска нынешний вечер перед небольшим городком Вишау.

Он предложил этот вопрос генералу Вейротеру. Вейротер [2441]сказал:

— Это дело только может быть решено волею их величеств. [2442]Впрочем дело очень возможное.

— Не можем же мы оставить перед своим носом этот французский отряд, — сказал Долгоруков и с этими словами поехал в квартиру императоров. В штабе императоров уже находился лазутчик из авангарда, присланный князем Багратионом, доносивший, что французский отряд в Вишау не силен и не имеет подкрепления. [2443]

Через полчаса после приезда князя Долгорукого было решено — на рассвете другого дня атаковать французов и тем игнорировать прибытие императора Александра к армии и его первый поход.

Князь Долгоруков должен был командовать кавалерией, участвуя в этом деле.

Император Александр [2444]со вздохом покорился представлениям своих приближенных и решил оставаться при 3-й колонне. [2445]

На другой день до зари эскадрон Денисова, в котором служил Н. Ростов [2446]и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге.

[ Далее со слов:Ростов видел, как мимо него прошли вперед казаки... кончая... этот веселый день в одиноком бездействии. [2447]— близко к печатному тексту.T. I, ч. 3, гл. X.]

Денисов по тем же причинам был мрачен и молчалив. Он видел в оставлении своего эскадрона в резерве умышленность и интригу мерзавца адъютанта и сбирался его п’оучить.

— ’остов, иди сюда, выпьем с го’я, — крикнул [Денисов], усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской. Ростов выпил молча, стараясь не глядеть на Денисова и опасаясь повторения ругательств на адъютанта, которые уже надоели ему.

[ Далее со слов:Вот еще одного ведут! кончая:В одну минуту все были на местах и ждали. — близко к печатному тексту.T. I, ч. 3, гл. X.]

Н. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его скучливое состояние в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе, он весь поглощен был чувством счастия в близости [2448]императора. Он чувствовал себя одною этою близостию вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение, и он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, [2449]но он чувствовал это, потому что по мере приближения всё светлее, радостнее и значительнее делалось вокруг него.