Xамза

Мне угрожают, Зубейда, на меня клевещут, меня хотят лишить жизни. Помогите мне, не дайте сбиться с моего пути, не разрешайте быть слабым! Пусть ваш амулет в моей груди придаст мне силы, пусть он ведет меня только вперед, пусть он будет светочем для меня во мраке этой ночи... Я хочу, чтобы он страдал, печалился и плакал вместе со мной, чтобы он утешал меня, чтобы он всегда приводил меня к вам, сокровищу моей памяти, если я почувствую себя одиноким...

Я устал, Зубейда. Я прошел без вас уже столько дорог, столько испытал, что ноги мои сбились в кровь и душа моя кровоточит. На одной из этих дорог я встретил Зульфизар. Она была очень похожа на вас. И она стала для меня вами, вы воплотились в ней, вы ожили в ней после вашей смерти...

Но теперь и ее отняли у меня, и я снова одинок, снова вокруг меня пусто, холодно, идет дождь, гремит гром, жалят горы молнии...

Мой дом опять превратили в пепел, мой очаг сожгли, около него никого нет, что мне делать там одному?.. Вах!.. Уж лучше мне быть рядом с вами, чем одному... Вах!.. Ведите меня за собой, я пойду... Вах!.. Я ничего не вижу, ничего не понимаю... Зовите меня к себе, Зубейда!! Я откажусь от всего в этом бренном мире, от всех приобретений и услад и предстану перед вами... Я иду к вам, Зубейда, я лечу через долины и горы..."

И снова голубая молния осветила острые, неприступные пики гор, снова грянул гром, и еще одна молния ударила где-то совсем рядом, и над его головой посыпались, покатились вниз камни, падая в реку, и переполненный горный поток бешено бился в скалистых берегах, рыча и негодуя...

"Я устал, Зубейда... Я не даю житья многим людям. Они ненавидят меня, не могут видеть меня, озлоблены против меня...

Исмаил, шейхи, Бузрук-ишан, Валихан, Назири, Шавкат... Они хотят убить меня, застрелить, повесить... Я надоел многим, даже Зульфизар, голова которой многие годы лежала на одной подушке рядом с моей, и та бросила меня... А я так любил ее, я преклонялся перед ней, потому вы, Зубейда, были Зульфизар, а Зульфизар была вами... И голова моя лежала на подушке рядом с вашей головой...

Да, Зульфизар бросила меня, предала меня... Мои враги подчинили ее себе, настроили ее против меня... Вон те, пляшущие в свете молний над горами шайтаны и дьяволы, которых направлял сам сатана... Я слышу его голос... Он гремит вокруг меня обломками скал и камней, он хрипит внизу кипящими брызгами и волнами...

Эх, Зульфизар, Зульфизар!.. Зачем же ты рассыпала хрустальные бусы нашей жизни?.. Вот они катятся вокруг меня вниз, смываемые водой с лица земли... Столько лет я был абсолютно уверен в твоей верности и преданности, но оказалось, что я делал халву из воды, нож из палки, горы из дыма..."

...Гроза, отсверкав и отгрохотав, ушла на Памир. Дождь кончился. Забрезжил слабый рассвет. Горы выходили из траура ночи. Очертания их становились все отчетливее и яснее.

Хамза спустился со скалы. Мокрая земля дымилась испарениями. Он шел к своему дому как в тумане. Ноги были тяжелыми после бессонной ночи, в глазах рябило. Пряные ароматы цветов и трав кружили голову.

Он открыл калитку и остановился пораженный. Около веранды стояла... Аксинья с маленьким Гиясом на руках.

Аксинья опустила сына на землю. Гияс медленно пошел на слабых еще ножках к отцу. Хамза наклонился, поднял сына на руки. "Сынок, цветочек мой, - шептал Хамза, вдыхая детские ароматы ребенка, - родной ты мой человечек..."

Он тревожно посмотрел на Аксинью - она, загадочно улыбаясь, медленно шла вокруг дома. Остановилась, поджидая его...

Он двинулся за ней, держа на руках Гияса.

Аксинья возвращалась в горы. Она была уже далеко впереди и все останавливалась, все звала, все манила за собой рукой.

Гияса на руках уже не было.

Хамза поднял голову. Светало все сильнее. В горах, на скале, около которой он провел ночь, стояла Зубейда. Аксинья поднималась к ней.

Они стояли рядом - молодые, веселые, красивые. Улыбались...

Ветер ласкал длинные волосы Зубейды, они поднимались за ее спиной как два больших черных крыла.

А золотая голова Аксиньи была украшена венком синих полевых цветов.

Сзади к ним подошел Степан Соколов, обнял за плечи. И все трое засмеялись.

Над горами взошло солнце.

...Хамза очнулся, тряхнул головой.

Он сидел в своей одинокой комнате на холодной кровати. - Остаюсь, громко сказал Хамза и ударил себя кулаком по колену. - Никуда не поеду!

3

На центральной площади Шахимардана собрался народ.

Ждали открытия памятника Ленину.

Справа от памятника, закутанного белым полотнищем, стояла деревянная трибуна, покрытая коврами. На перилах трибуны висел транспарант из красной материи, которую во время торжественных собраний постилали на стол президиума. На транспаранте большими белыми буквами было написано: "Да здравствует 8 марта - Международный женский день, свободу всем женщинам!"

Прямо перед трибуной горел большой костер, в который все время подкладывали ветки карагача.

Погода была хорошая, люди одеты празднично. На трибуну поднялись Амантай, Камбарали, Алиджан и Хамза.

- Товарищи! - подняв руку, громко крикнул Амантай. - Сегодня, в день праздника женщин, мы открываем в Шахимардане памятник Ленину!.. Этот памятник мы построили своими руками - вот этими руками!.. Для фундамента мы сами носили камни!.. Конечно, фигуру нашего вождя мы сами сделать не смогли бы, ее нам сделали рабочие в городе на заводе!.. Но скульптуру Владимира Ильича нам никто не дарил - она отлита из металла на деньги дехкан нашей артели! Мы собирали деньги по всем дворам нашей артели, и не было такого члена нашей артели, который не сделал бы взноса на памятник! Даже самые последние бедняки внесли кто сколько мог, чтобы в нашем кишлаке стоял памятник вождю мирового пролетариата! Товарищи! Сегодня в жизни нашего кишлака великий день! Исторический день!..

Затрубили карнаи и сурнаи, забил бубен. Раздались аплодисменты и крики: "Ура-а! Ура-а!.."

- Товарищи! - кричал с трибуны Амантай. - Пословица говорит: где нет хороших стариков, там нет хорошей молодежи!

У нас есть хорошие старики! Поэтому, наверное, будет правильно, если памятник Ленину откроет наш самый старый колхозник, наш Мебува-ата!

Снова раздались аплодисменты.

Столетний Мебува стоял перед трибуной, степенно поглаживая бороду. Высокий, широкоплечий, немного сутулый, он каэался неподвластным своему возрасту. Бронзовая голова его - лицо, затылок, шея, изрезанная глубокими светлыми морщинами, - была похожа на крону могучей чинары, которая целый век сражалась с ветрами, бурями и ураганами и все-таки уцелела, выстояла и, несмотря ни на что, каждый день устремляет свои ветви к солнцу.

- Иди, - толкнула Мебуву в спину жена, - тебе велели открыть памятник.

- Ну что ж, - сказал Мебува, - и пойду. Кому же еще, как не мне, открыть памятник Ленину. Мне все-таки сто лет.

Он неторопливо двинулся вперед. Проходя мимо толпы зрителей, увидел мальчика лет пяти, которого держала за руку женщина в парандже.

- А ну, внучек, пойдем со мной, - наклонился к нему старик. - Наш Ленин-ата делал революцию для таких, как ты.

Наступила тишина. Несколько мужчин, из-под халатов которых виднелись воротники стареньких, застиранных гимнастерок, приложили ладони с плотно сжатыми пальцами к тюбетейкам.

Это были бывшие красноармейцы. Они отдавали честь Ленину.

Мебува взял в свою заскорузлую руку мягкую податливую ладошку мальчика, положил в нее нож, натянул шпагат, привязанный к полотнищу на памятнике, и сказал мальчику:

- Ну-ка, сынок, отрежь эту веревку!

Мальчик перерезал шпагат, и полотнище упало вниз.

И в эту минуту к пламени костра метнулась женская фигура.

Это была Санобар.

Резким движением сорвала она с головы паранджу и чачван.

Бросила мгновенный взгляд на памятник, как бы ища у него поддержки. И швырнула паранджу в костер.

- Молодец!! - крикнул с трибуны Хамза.