Сборник рассказов

Разобравшись в нужном разделе, я пробежал глазами страницу и вскрикнул: против моего симптома, который шепнул мне на ухо Собачкин, вместо зловещего слова "рак" стояло слово: "запор". Ошалев от радости и еще не веря своему счастью, дрожа от нетерпения и страха, бормоча: "Все равно не поверю, все равно не может быть, чтоб так везло", я стал рыться в толстых академических справочниках. И везде против моего симптома стояло радостное, сияющее слово: "запор".

Шатаясь, я отошел в сторону. Продавщица, забившись в угол, расширенными от ужаса глазами смотрела на меня и бормотала, очевидно в качестве молитвы, слова песенки: "Ах, хорошо на белом свете жить..."

- Теперь я готов все простить Собачкину, - ликовал я, выйдя на улицу.

Но после первого приступа радости пережитые страхи и тревоги дали реакцию: я готов был долго, целыми днями, плакать.

Измученный, ввалился я домой.

- На кого ты похож! - заорала жена.

Сначала слегка припугнув ее тем, что у меня мог быть рак, рассказал я ей, как тяжело я это перенес и как открыл, что ошибся.

- Пожалей меня, я убил беременную кошку, - заскулил я, упав в ее руки. - Теперь меня замучает совесть.

- Только и всего. Какая ерунда, - бодро провозгласила жена. - Ну сделал глупость, другой раз так делать не будешь.

- Везде ужасы, - лепетал я. - Одному дяде с нашей работы хулиганы отрезали ухо...

- А тебе-то что, - прервала жена. - Если только это дядя, а не тетя, и она внимательно посмотрела на меня.

- Конечно, дядя. Большой такой, - покраснев, увильнул я.

Жена принесла ведро воды.

- Я не вернул раздатчице лишние деньги; у нее детишки, они будут голодные, - не выдержав, горько всхлипнул я.

- А вот это ты молодец, - обрадовалась жена. - Не зря страдал, что болел раком. Сколько же она тебе передала?

- Десять рублей, - опять покраснел я и, не переставая всхлипывать, мельком подумал, с каким удовольствием я пропью завтра оставшиеся пятнадцать рублей.

- Ну все хорошо, что хорошо кончается, - заключила жена. - А ведь намучился ты так потому, что тебя Бог за меня наказал. Не хотел принести мне сегодня утреннюю любовь...

- Я больше не буду, - еще горше заплакал я.

- То-то, милок, слушайся меня впредь, - окончила жена и стала меня отмывать. Временами, умиленный, как поросенок, наслаждаясь своим спасением, я целовал ее голые руки.

Сморчок

Сморчок возрос где-то между Тридцать шестой и Сороковой улицей. По нему - или, скорее, около него - ходили бесчисленные толпы людей, свежеоскаленные, бодрые, скрыто депрессивные, а в общем, нормальные люди.

Еще до рождения в его досознании отпечатались следующие клише:

- How are you? [Как поживаете? (англ.)]

- I am OK [Всe отлично. (англ.)]

- Вы профессор русской литературы?

- Yes.

- И я тоже.

- Is it nice weather? [Погода хорошая, не так ли? (англ.)]

- Погода хорошая.

- Вот встреча коллег!

- I am OK.

Сморчок слышал эти разговоры в подземелье, до своего появления на свет. А теперь он появился и возрос: в основном на свет появилось что-то маленькое, убогое, но жизненное - некий лепесток.

Лепесток - на выжженной, оплеванной, обмоченной нью-йоркской улице. Как отмечалось, к нему стали ходить - душегубы, убийцы, бизнесмены, маньяки и обычные средние люди. Один из них упал на лепесток. Его, оказывается, выгнали с работы, и он знал: никогда уже не возвратят.

Он рыдал в лепесток.

Сморчок (в грусти подсознания своего) вообще не понимал, как такие существа могут быть, но сам он настойчиво произошел.

Нью-йоркское солнце било в лицо.

Однажды рядом с ним лег дегенерат.

Сморчок пошевелился. Тот очнулся и сказал:

- How are you?

- I am OK.

И тогда сморчок задал нелепый вопрос:

- Деньги?

Сморчок ничего не понимал в деньгах, но под давлением всей цивилизации мог произнести это заветное слово.

Дегенерат оживился, лизнул собачье дерьмо, лежащее рядом, и вдруг произнес:

- Деньги - это власть. А у меня нет власти.

Сморчок удивился:

- Но я есть, и ты есть - и ведь мы не от денег?

Дегенерат от таких слов сошел с последних остатков своего ума: он думал, что все существует от денег.

Сморчок приподнялся, насколько мог. Ноги шли и шли. Они касались даже его внутренней сути. Поток ног. Поток победителей!

Но вдруг сморчок сказал:

- Не надо!

И тогда кто-то плюхнулся около его лепестка, освобожденный. Сморчок же опять ушел в свое подземелье, в свое "подсознание", и слышалось ему:

- How are you?

- I am OK.

- I make money [Я делаю деньги. (англ.)]

- I make love [Я делаю любовь. (англ.)]

- Love is money. Money is love [Любовь делает деньги. Деньги делают любовь. (англ.)]

Сморчок утомился. Он стал пробиваться туда, где он ниже, чем он есть. Многие люди тоже падали туда, где он был ниже, чем он есть.

И это взбесило сморчка. "Эти твари задушат меня, - подумал он. - От них нигде нет отбоя".

И они задушили бы его, если бы не милосердие Божие.

Сон в лесу

В глубоком тайном лесу, куда не любят заглядывать и звери, приютилась небольшая деревушка. Очень родные люди жили там. Но и на веселие у них тоже духу хватало. Девушки в нежных, как цветы, платьицах на полянку ходили, песни пели хороводные, травы собирали. Мужики более серьезные были: от вина и работы не оторвать... По вечерам темнел лес, сами деревья становились мраком, только шорохи и звуки клались в кустах, пугая детушек малых. Иногда и нечисть приходила с гостинцами. В такие часы деревенские боялись в избах одни оставаться: все друг к дружке жались. Во дворе где-нибудь собирались, костер жгли. Кто истории рассказывал, похождения всякие. А кто поумнее молитвы особые про себя читал. Порой и бабонька какая-нибудь всхлипывала у костра от страху.

Обласкав так друг дружку, спать разбредались на перины. Одне домовые да молитвы тайные сон их охраняли.

Зато когда солнце вставало, лес зеленый возвращался - куда только мрак уходил, непонятно. Шорохи пропадали, нечистый дремать уходил, птички Божии заместо его прилетали. Девушки по воду шли, важно друг с другом здороваясь, у старушек страх с души исчезал, мужчины с ранних часов медом-вином и работой баловались. После обеда спали все в сладости. Опосля душу друг другу раскрывали, и за этим занятием очень много часов проходило. В спокойные вечера скатерть раскладывали, самовар приносили, девки пампушек напекут, квасу, пива домашнего нанесут - чтобы о душе говорить слаще было...