Dominus bonus, или Последняя ночь Шехерезады

"Наконец-то, - думала я, - все в руках у моего ангела, а значит все будет хорошо..."

Он почти рычал, время от времени притягивая меня к себе за волосы, будто я и так уже не достаточно была в его власти.

- О! - воскликнул он, обжигая мой затылок своим горячим дыханием. - Это просто Небо!

"Да, это Небо!" - повторила я про себя, так как действительно никогда еще не чувствовала небесное блаженство так близко.

Когда мой ангел наконец снова повернул меня к себе, на его губах играла та самая, довольная и не обращенная ни к кому конкретно улыбка, с которой он подошел ко мне вчера после концерта. Все еще немного вздрагивая, Андреас нежно обнял меня и проговорил, едва сдерживая готовый сорваться с губ стон:

- Какое наслаждение!.. Я люблю тебя!

- Я тоже, - прошептала я.

- Не говори "тоже", - осуждающе покачал он головой. - Что это за признание? Скажи мне все полностью...

- Я люблю тебя, мой ангел...

- Вот так-то лучше, - и он начал закутывать мое тело в свои ласки, как в сладкую и прочную паутину, из которой не было никакой возможности спастись...

В ту ночь он еще раза два или три, развернув меня лицом к поющим ангелам на плакате, доказывал мне безграничность своей власти.

- Ты не устала? - спросил Андреас под утро.

Я отрицательно покачала головой:

- Разве это трудно?.. Только немного больно...

Всю следующую за этой ночью неделю я провела у Андреаса в квартире, не выходя даже в университет. Андреас спрятал мою одежду, чтобы я никуда не сбежала. Впрочем, у меня и так не было подобных намерений: сопротивляться ангелам - это ведь безумие и ни к чему хорошему привести не может! Другое дело послушание! Послушанием можно много чего добиться. И то абсолютное душевное спокойствие, которое я обрела, начиная с первой нашей с Андреасом недели, служило тому доказательством и полностью вознаграждало меня за мою безупречную покорность.

Те первые семь дней у него мало чем отличались друг от друга: когда Андреас уходил на работу, будь то в дневную, в вечернюю или ночную смену, я оставалась в постели, чтобы наконец поспать. Впрочем, проснувшись, я, как правило, тоже не покидала постели, так как ходить абсолютно голой по квартире было холодно и неуютно. Иногда, правда, завернувшись в одеяло, я выбиралась на балкон и смотрела на то, что происходит во дворе. Но там, как назло, ничего не происходило, даже дети почти никогда не играли, только какой-то старичок время от времени подстригал кустики.

Книг у Андреаса никаких не было, только нотные тетради, и если мне становилось скучно, я слушала один за другим принадлежавшие ему компакт-диски с записями духовной хоровой музыки. Мой неискушенный слух практически не мог отличить друг от друга все эти мессы и оратории, и мне казалось - из колонок доносится все время одна и та же мелодия. Но это было все-таки развлекательнее, чем ничего, и помогало мне как-то скоротать время до возвращения Андреаса.

Когда мой ангел наконец приходил домой, мы первым делом принимались за еду, уплетая еще неостывшие произведения кулинарного искусства, которые хозяин ресторана разрешил ему захватить с собой после рабочей смены. Правда, он приносил их не на фарфоровых тарелках и серебряном подносе, а в бумажных пакетах, что, в принципе, было, конечно, намного практичнее для транспортировки на дальние расстояния. Никогда прежде не пробовала я таких вкусных и экзотических блюд. Один раз мы даже ели вареных раков и рагу из страусиного мяса.

Как только с едой было покончено, Андреас залезал ко мне в постель, чтобы утолить свой аппетит тем блюдом, которое всегда было в его распоряжении. Трапеза длилась весь остаток дня или ночи, до тех пор, пока он в конце концов не засыпал. Что касается меня, то мне никак не удавалось сомкнуть глаз, когда Андреас лежал рядом со мной: ничуть не заботясь о покое моего ангела, я беспрерывно теребила его мягкие волосы, гладила постепенно покрывающиеся жесткой щетиной щеки, целовала нежную кожу за ушами. Он довольно быстро понял, что отмахиваться от меня бесполезно, и каким-то образом научился спать под моими беспрерывными ласками.

Самое страшное начиналось для меня, когда Андреас должен был снова уходить на работу. Каждый раз я со слезами умоляла его остаться и, изо всей силы вцепившись пальцами ему в руку, пыталась удержать моего ангела в постели. Уговорами Андреасу, как правило, ничего добиться не удавалось, и в конце концов ему приходилось дать мне несколько пощечин, чтобы заставить меня отказаться от отчаянных попыток удержать его возле себя.

Через неделю он отдал мне одежду и разрешил забрать мои вещи из общежития. С того дня я снова начала ходить в университет. За время моего отсутствия там ничего не изменилось. Господин Петерс, по-прежнему, продолжал водить студентов по лабиринтам поэзии Рильке, а Dominus Bonus, как и раньше, наказывал старательных рабов. Но теперь я намного увереннее глядела в глаза и тому, и другому, ведь не одна стояла я теперь перед вечными загадками мироздания и перед теми, кто обрел могущество, найдя в себе силы разгадать их...

Однажды ночью, когда полная луна через щелку между занавесками заползла к нам в комнату ярким, почти слепящим глаза лучом, я спросила лежавшего рядом со мной в какой-то задумчивости Андреаса:

- Ты сам-то веришь в ангелов?

- С чего это вдруг? - сказал он, даже не взглянув на меня. - Конечно, нет. Как можно верить в такие глупости?

- Откуда же тогда берется добро?

- Ниоткуда, - Андреас отвернулся к стене. - Добра нет, и зла нет. Все одно и то же.

- Да, - вздохнула я, - мне почему-то иногда тоже так кажется. Но в ангелов я все-таки верю. Потому что ведь Бог так далеко, так высоко, он не может говорить с нами напрямую, ему нужны посредники, которые могли бы донести до нас его волю. Это-то и есть ангелы, без них никак нельзя, - я поцеловала Андреаса в затылок.

- И чего дался тебе этот Боженька? - Андреас недовольно повел плечами. - Неужели ты и вправду каждую секунду должна думать о том, что он над тобой в воздухе болтается? Забудь его в конце концов и делай все, что тебе хочется. Ему все равно наплевать - поверь мне.

- Ах, если бы я могла рассуждать так, как ты, моя жизнь, наверняка, сложилась бы совсем по-другому, - задумчиво проговорила я.

- Ты говоришь так, будто все уже потеряно, - усмехнулся Андреас.

- Не все, конечно. Но много, очень много. И каждый день, думаю, еще что-нибудь теряется. Безвозвратно... Знаешь, я об этом еще в детском садике впервые задумалась, в средней группе. У нас там мальчик был. По-моему его звали Миша... или Коля. Не помню уже. Мы спали с ним вместе.

- В детском саду? - Андреас снова не смог сдержать усмешки.

- Да нет, не в том смысле. У нас просто в садике в спальной комнате кровати парами были составлены, одна к другой. Так экономнее в смысле места, наверное. Ну вот, Мишина кровать стояла как раз рядом с моей. Но вообще мы с ним в группе очень мало общались. Ведь как обычно в садике? Девочки все больше с девочками играют, мальчики - с мальчиками. Так что я этого Мишу вообще практически не замечала, ведь ничего в нем, в конце концов, особенного не было. И не разговаривали мы с ним, вроде бы, ни разу. Помню только, как он каждый раз в кровать рядом со мной ложился, когда тихий час начинался, а потом, после подъема снова вставал и одевался. Во время тихого часа как такового я не могла наблюдать за ним, так как мы обязаны были спать. Не все, конечно, придерживались этого правила, то есть почти никто, видимо, и не придерживался, потому что, как только воспитательница отлучалась, - а она, кстати сказать, вообще очень редко в спальной комнате сидела - вокруг сразу раздавался смех, визг, даже пение, то тут, то там скрипели энергично приводимые в движение пружины кроватей. Но я-то твердо верила в установленное правило об обязательном сне и, так как заснуть по-настоящему мне никак не удавалось, лежала весь тихий час с плотно закрытыми глазами, повернувшись на бок и положив обе руки под голову, как нас учила воспитательница.