Dominus bonus, или Последняя ночь Шехерезады

Я отвернулась от окна, чтобы взглянуть на голубя, приникшего к прожектору. Он все еще лежал в той же вольготно-расслабленной позе и лишь время от времени соскальзывал всем телом то в одну, то в другую сторону, будто хотел устроиться поудобнее на своем месте и таким образом еще более благополучно выстоять безжалостные порывы ветра.

Мои мысли вернулись к Андреасу. Было ясно, что он по каким-то причинам отверг мольбы тех мужчин в пиджаках. И действительно, не может же ангел заступаться перед Богом за первого встречного! Но где же тогда была гарантия, что он выберет именно меня для своей бесценной протекции?

"Веди себя хорошо!" - вспомнила я его слова.

О, ему не придется больше напоминать мне об этом! Я буду сама покорность, само послушание! При этой мысли на моих губах заиграла улыбка радости и надежды. Я присела на краешек низенькой ступеньки, ведущей к крыльцу ресторана, как раз напротив разлегшегося на прожекторе голубя, и стала терпеливо ждать, пока мой ангел выйдет наружу и даст мне шанс обратиться к нему с просьбой.

Не знаю, сколько прошло времени в ожидании - может, час, а, может, и три, но, в конце концов, Андреас, вероятно, только что закончивший свою смену, действительно появился на крыльце и, подняв воротник куртки, накинутой поверх костюма, нерешительно потоптался на одном месте, будто размышляя, стоит ли в такую погоду вообще отправляться в путь. Я встала со ступеньки и приблизилась к нему. Его взгляд изобразил крайнее удивление, почти испуг. Скорее всего, он не сразу узнал меня, промокшую насквозь, с прилипшими к лицу волосами.

- Ты только не подумай, - пролепетала я, с удивлением обнаружив, что мой голос звучит непривычно хрипло, - я не из-за попугайчика пришла... Я просто хотела тебя попросить...

- О Боже! - воскликнул он. - Сколько же времени ты здесь сидела?

- Пожалуйста, не отказывай мне, - продолжала я лепетать, не обращая внимания на его вопрос. - Я сделаю для тебя все, все...

Андреас нахмурил брови:

- Что за безумие? Ты так, пожалуй, воспаление легких схватишь и ничего уже в ближайшем будущем для меня сделать не сможешь...

Я была не в силах что-либо ответить из-за подступающих к горлу слез.

- Ладно, - сказал Андреас решительно, - поехали скорей ко мне. Тебе нужно срочно согреться и выпить чего-нибудь горячего.

Он взял меня за руку и потянул за собой.

- Да что это с тобой? Хочешь остаться здесь что ли насовсем? возмутился он, заметив, что я не сразу сдвинулась с места.

Но, на самом деле, я вовсе не собиралась сопротивляться его воле, просто мой взгляд снова упал на голубя, распластавшегося на светлом пятне прожектора. Андреас осуждающе покачал головой:

- Что же тут такого? Мертвая птица. Ничего не поделаешь. Пойдем! Зачем рассматривать?

Да, голубь был действительно мертв. Уже давно. С самого начала...

Я следовала за моим ангелом, не обращая никакого внимания на то, вдоль каких улиц лежит наш путь, куда мы поворачиваем и где пересекаем проезжую часть. Дождь больно хлестал нам в лицо, заставляя еще непривыкшего к такой непогоде Андреаса морщиться и прятать лицо в воротник куртки.

- Почему ты не сделаешь так, чтобы дождь прекратился? - спросила я.

- Что? - не понял он.

- Ты ведь можешь все, - объяснила я. - Вот и останови дождь, чего тебе стоит?

Он рассмеялся:

- Зачем же мне растрачивать свои магические силы по таким пустякам? Я лучше приберегу их на что-нибудь более важное.

Мы вышли к трамвайной остановке. Через некоторое время прозрачный, как аквариум, и пустой, как замок с привидениями, трамвай подобрал нас и, плавно покачиваясь на рельсах, поплыл вперед, подобно убаюкиваемому волнами кораблю. Поймав на себе внимательный взгляд Андреаса, который, казалось, тщательно изучал меня теперь, воспользовавшись ярким освещением в вагоне, я снова попыталась ему все объяснить:

- Понимаешь... понимаешь...

- Понимаю, конечно, понимаю, - сказал он серьезно, хотя мне так и не удалось закончить мою фразу.

Но ведь ангелы умеют читать мысли - это известно.

Мы покинули трамвай в какой-то незнакомой мне части города. Вокруг было удивительно тихо, лишь в редких окнах до сих пор горел свет. Андреас подвел меня к подъезду одного из домов, который я сначала приняла просто за серую стену, еле-еле обозначавшуюся своими бледными очертаниями на фоне черного неба. Он открыл ключом дверь, ведущую в парадное и впустил меня внутрь, шепотом попросив идти по лестнице как можно тише, чтобы не разбудить соседей. Мы поднялись наверх и зашли наконец в его квартиру. Она оказалась совсем небольшой: крошечный квадратный коридорчик вел в единственную комнату, хоть и довольно просторную, но вмещавшую в себя еще и уголок с кухней, отгороженный длинной деревянной стойкой. Впрочем, комната казалась просторной, вероятно, только оттого, что в ней не было почти никакой мебели - кровать и массивная стереосистема занимали бОльшую часть площади, не относившейся к кухне. В углу возвышалось несколько стопок компакт-дисков.

Андреас усадил меня на кровать, так как больше присесть здесь было некуда. Сам он пошел к плите готовить мне горячий какао. Я осмотрелась вокруг: на стене у изголовья кровати висел цветной плакат, извещавший об одном из выступлений хора, в котором пел Андреас. Для оформления плаката был использован рисунок, взятый, по всей видимости, из какого-то старинного нотного сборника и изображавший на удивление похожих друг на друга ангелов, сложивших перед собой руки для молитвы и раскрывших рты, чтобы излить из своих нежных уст прекрасную и набожную мелодию. Под картинкой стояла красиво выписанная готическими буквами строка из мессы, видимо, предусмотренной к исполнению на рекламируемом концерте: "Sanctus Dominus Deus Sabaoth! Pleni sunt coeli et terrae majestatis gloriae tuae" 4

Андреас вернулся из кухни с чашкой какао и, вложив ее мне в руки, устроился на противоположном конце комнаты, облокотившись о широкий подоконник. Я молча пила, стараясь сдержать снова нахлынувшее на меня желание заплакать. Однако вскоре слезы, вырвавшиеся наружу против моей воли, начали капать прямо в чашку, которую я держала перед собой.

- Ну что опять случилось? - спросил Андреас таким ангельски-мягким тоном, что я заплакала еще больше.

- Пожалуйста, - проговорила я, умоляюще подняв на него глаза, - не отказывай мне...

Андреас приблизился к кровати, забрал у меня чашку, поставил ее на пол и сел рядом со мной.

- Кто же тебе отказывает? - сказал он тихо, погладив мои еще мокрые от дождя волосы.

Он наклонился надо мной, и я не могу в точности сказать, что произошло в следующую секунду, так как принятое в таких случаях слово "поцелуй" подходит в применении к Андреасу не больше, чем термины традиционной физики к описанию теории относительности. Смертельно опасен и в то же время слаще всех сладостей мира был тот яд, который он вкладывал мне в рот на кончике своего языка! Но эта первая процедура показалась ему недостаточной: придерживая пальцами мои губы таким образом, что я при всем желании не могла бы их сомкнуть, он снова - теперь уже почти с какой-то жестокостью накинулся на мой рот. Оторвавшись от меня, мой ангел испустил стон нетерпения и начал поспешно расстегивать на мне одежду. Я помогала ему из страха, что он может усомниться в моей покорности. Когда я оказалась перед ним совершенно голой, он, весь дрожа от предвкушения, развернул меня лицом к поющим ангелам на плакате и тоже начал сбрасывать с себя одежду: пиджак, брюки, рубашка - все пролетело над моей головой в отдаленный угол комнаты. Я не решилась оглянуться и потому так и не увидела его перед тем, как он со всей силы ворвался в меня. Ах, как это было больно! Я и не думала, что ангелы могут причинять такую боль! Впрочем, нет - когда я в первый раз увидела его лицо, было еще намного больнее: словно бритва проехалась тогда по сердцу, слишком слабому, чтобы без потерь устоять перед этой безупречной красотой. Так что если по моим щекам потекли теперь слезы, то не от боли, а от счастья, что я могу так беспрекословно покоряться ему.