История моей матери. Роман-биография (СИ)

Парадокс дела заключался в том, что спроси Прокофьев Якова об этом списке и захоти тот вдруг помочь ему, то и он бы ничего не вспомнил. Он припомнил бы только, да и то - смутно, что искал способ наладить связи с сыскными агентствами, чьи сотрудники (он знал это по европейскому опыту) охотно продают свою работу нескольким покупателям сразу: этим достигается большая рентабельность производства. В Германии Яков завербовал трех филеров специального отдела полиции, которые с превеликим удовольствием продавали ему то, что делали бесплатно по месту работы: там был оклад, а здесь сдельщина. Наверно, так могло быть и в Китае. Но здесь вечно приходилось прибегать к помощи посредников - из-за незнания языка и еще потому, что китайцы, за исключением высокого начальства, не жаловали иностранцев и не хотели вступать с ними в деловые отношения: видно, действовали вековые запреты, карающие смертной казнью такое сотрудничество. Посредники же сплошь и рядом были недобросовестны - хотя и блюли вечный этикет, лицедействуя и изображая такое старание, какого в мире нигде не больше встретишь. Он как-то разговорился с видным местным коммунистом и выразил желание иметь списки лиц, за которыми охотится полиция. Через неделю к нему пришел некий заговорщик, протянул эту самую бумагу, которую держал сейчас в руках Прокофьев, и картинно замер в ожидании вознаграждения. Яков, имея дело с китайцами, никогда не мог угадать по их лицам, достаточную ли сумму он заплатил или оставил их в накладе. Вот и на этот раз - китаец застыл с миной, свойственной скорее разочарованию, чем удовлетворению, но это ничего не значило: он мог переплатить вдесятеро - выражение лица было бы таким же. Гость собрался уходить, Яков спросил его, как быть со следующими поступлениями. Тот, импровизируя на ходу, сказал, что в течение двух недель к нему придет новый человек и ему нужно будет показать этот список, на котором надо написать от руки "от дантиста". "По-китайски?"- спросил сбитый с толку Яков - вместо того, чтоб спросить, почему "от дантиста", на что китаец ответил, задумавшись на миг: "Можно и по-английски. Это пароль" - и был таков. Это о надписи. Яков положил список в карман, забыл о нем, и теперь над ним ломал голову Прокофьев.

Дни между тем шли, следствие рыло Якову могилу, но делало это чересчур неспешно, врастяжку. Ло давно уже передали учанскому трибуналу, а относительно Якова Прокофьев убедил начальство в том, что с ним не следует спешить и расставаться, пока не соберется достаточное количество улик и неотразимых доказательств,- не хотел выпускать его из своих железных объятий. Якова вызывали несколько раз к судье: для того, чтоб услышать от него, не изменил ли он своей позиции и не хочет ли назвать себя и свою страну,- внешне ничего более не происходило. Учанский военный суд требовал его выдачи, муниципальный адвокат, по должности, заступался за него и был в это время его единственным защитником. Это был европеец, настроенный против всех китайцев, вместе взятых, и против китайского суда в особенности:

- В соответствии с 9-й статьей Конституции Китайской республики,- нудил он на заседаниях,- во-первых, никто, не состоящий на военной службе, не подлежит суду военного трибунала. Мой обвиняемый на военной службе не состоит, и потому такая передача незаконна. Во-вторых, до сих пор надлежащим образом не установлен факт совершения противоправных действий вне территории сеттльмента, как того требует Соглашение о взаимной выдаче преступников. Единственное, что вменяют в вину главному обвиняемому,- это присутствие при нем документов, которые могли быть использованы в незаконных целях вне интересующей нас территории. Но доказательств такого использования нет если же они только готовились к подобному применению на территории сеттльмента, то и в этом случае преступление, если оно имело место, было совершено на территории, подлежащей юрисдикции данного суда, и не подлежит рассмотрению в иных судебных инстанциях. В-третьих и в последних, не установлена личность неизвестного иностранца. Благодарю, ваша честь.

- А когда ваш подопечный соизволит наконец раскрыть свое происхождение и национальность - и вообще скажет нам, кто он и откуда.

Адвокат обратился с немым вопросом к обвиняемому.

- Когда придет время, я дам такие сведения,- неколебимо отвечал тот.-Пока такое время не настало.

- Спросите его,- снова обратился через адвоката судья, предпочитавший говорить с Яковом через посредника,- знает ли он, что, не сообщая эти сведения, он подвергает себя реальной угрозе быть переданным китайскому военному трибуналу? - Цинь повторялся, но в суде это обычное явление.- При установлении принадлежности его к европейским странам он будет передан национальному суду, который определит меру его наказания и который, как правило, легче смотрит на преступления, совершаемые в Китае, чем наши судебные органы.

Адвокат повернул голову к Якову за разъяснениями - тот остался непреклонен:

- Когда придет время, я сообщу о себе все, что вас интересует и что я сочту нужным. Пока существует ряд обстоятельств, этому препятствующих...

После такого обмена любезностями его отводили в камеру...

Отвечал-то он с неколебимой твердостью, но в душе его росла тревога. Прошло две недели, а Центр, после памятного своей грубостью окрика, не давал о себе знать, хотя имел такую возможность. Охранник, принесший записку, не отвечал на вопросы, светившиеся в глазах заключенного,- напротив, вел себя с ним высокомерно и пренебрежительно: как с тем, кого бросили на произвол судьбы оставшиеся на воле подельники. Могло, конечно, случиться и так, что связь с тюрьмой по какой-либо причине оборвалась, но на такой случай существовал чрезвычайный, авральный, способ связи. В одной из двух газет: одной сугубо благопристойной, почти официозной, другой более дешевой, вечерней - помещалось объявление определенного содержания: в зависимости от того, что хотели передать попавшему в беду товарищу. Хотя на это было мало надежды, Яков затребовал газеты в камеру, отдавая предпочтение двум органам печати и ссылаясь при этом как на личные обстоятельства, так и на международное право тюремных узников. Газеты ему дали, но, зная эту уловку, не хуже его проштудировали и проверили все, что было помещено в обоих изданиях,- от брачных объявлений до состава редакции и инициалов ее сотрудников. Ни Яков, ни люди Прокофьева не обнаружили ничего примечательного: из номера в номер печатались одни и те же рекламы крупных фирм, в них не менялось ни запятой, ни штриха над неизбежными даже в европейских изданиях китайскими иероглифами.

Яков начал нервничать. Друзья могли хотя бы скрасить его стол: рис, благороднейший из существующих на земле злаков, превращался после обработки его здешними поварами в изощренную, на китайский манер, пытку, склоняющую обитателей тюрьмы к воздержанию от еды и неизбежному угасанию. Яков затребовал бумагу и, за неимением других адресов, начал жаловаться администрации, грозя подняться до Президента и обвиняя своих стражей в нарушении прав человека и в попытке умерщвления его недоброкачественной пищей. Таких жалоб нигде не любят: даже когда не надо отвечать на них по существу, необходимо делать это по форме. Англичане этим воспользовались и прислали к Якову офицера, который, помимо военной должности, имел и гражданскую: числился в местном законодательном собрании "депутатом-инспектором Особого отдела" - таков был его титул, предоставлявший ему возможность встречаться с заключенными на законных основаниях в более непринужденной, чем в стенах контрразведки, обстановке. Офицер этот, по фамилии Локвуд, разродился после посещения жалобщика следующим ведомственным отчетом (он хранится в архивах, а примечания на полях принадлежат его прямому начальнику, полковнику Эвересту, и предназначены, видимо, для последующих проверок и комиссий):

"В ответ на жалобу, направленную на имя начальника тюрьмы "Неизвестным красным" и содержащую обвинения в том, что он так и не был ознакомлен с обстоятельствами дела, инкриминируемого ему шанхайской муниципальной полицией и Китайским правительством, было решено, совместно с депутатом-контролером Особого отдела, доставить его в полицейское управление, в кабинет названного должностного лица - для беседы по поднятым им вопросам. Беседа эта состоялась в 3 часа 30 минут пополудни 22 мая 1935 года.