История моей матери. Роман-биография (СИ)

- От Якова вы уже отказались! - мрачно сказала она, строя в уме далеко идущие планы.- Хотя он был само послушание!

Он скривился как от чего-то невыносимо кислого.

- Во-первых, он не так невинен, как ты говоришь. Чего стоит одна история с паспортами?.. Во-вторых, никогда не говори "вы", когда хочешь сказать "мы" - это может быть неправильно понято... Будем считать, что это оговорка.- Он встал - на этот раз окончательно.- Словом, я запрещаю тебе идти туда и ставлю перед командованием вопрос о твоей немедленной переброске к нашим. Тебе не место здесь - с твоим сроком беременности.

- Но не арестовываете все-таки? - ядовито осведомилась она.

- Не арестовываю,- помедлив, согласился он, хотя в эту минуту был готов и на это.- Будь умницей, терпи. Что делать, когда так вышло. Так сложились обстоятельства...

"Что делать?" Она не была фаталисткой, как эти русские, и, едва он ушел, засобиралась в дорогу: взяла имевшиеся у нее деньги - их у нее, как всегда, было мало: больших сумм ей не выдавали - и вышла на улицу. Был вечер. У нее не было даже ключа от квартиры. Она постучалась к соседке - та не стала с нею разговаривать: они не были знакомы - но выслала к ней слугу, который знал ее боя: прислуга в Шанхае была коротко знакома и не нуждалась в представлении. Соседский бой согласился позвать к ней своего приятеля: тот жил неподалеку и давно уже хотел увидеться с пропавшими хозяевами. Здесь могла таиться ловушка, но дороги назад не было. Пока соседский бой ходил за товарищем, она наскоро огляделась - признаков слежки за домом не было, дверь выглядела нетронутой - такой, какой она ее оставила. Впрочем, бой мог открыть ее кому угодно: у него-то ключи были. Все теперь упиралось в него. Он испугал ее: явился не с улицы, а со двора, откуда она его не ждала. Но он был один, и это было главное. Она вперилась в него взглядом, пытаясь угадать, знает ли он о случившемся или нет, но, как это всегда бывало в Китае, ничего не сумела вычитать по его лицу. Он сказал только, что ждет денег, ему месяц как не платят: может, и знал о судьбе Якова, но больше всего на свете хотел получить свое жалованье. Она сказала ему, что хозяин ("мастер") заболел, а она едет к тетке в Тяньцзинь на роды. Денег у нее немного, она отдаст что есть, а остальное вернет мастер, когда приедет из больницы. Тогда он отдал ей ключ и вошел с ней в квартиру. Сейф был заперт, она не смогла открыть его. Осмелев окончательно, она сказала бою, что ей нужно отпереть его, а ключ остался у хозяина: надо взломать замок. Это оказалось для боя несложной задачей - он привел слесаря, который в две минуты открыл железные дверцы. Тогда она отпустила обоих и всю ночь жгла в камине зловещие документы: они уже были переданы в Центр, но Яков берег подлинники, чтобы при случае переслать их с курьером: бумаги бывают важны сами по себе, а не одним своим содержанием - интересны, например, печати и подписи. Она заглядывала в них и дивилась тому, сколько тут было всякого. Они могли бы получше отнестись к товарищу, который добывал, с риском для жизни, столько важной для них информации...

Утром она собрала чемодан, взяла с собой детские вещи, которые накупила в последнее время и которых не хотела оставлять полиции, написала записку: "Я навела порядок. Люблю, верю и жду", оставила ее на столе. За ней снова на этот раз навсегда - захлопнулась опасная дверь, она наняла рикшу, приехала к своим и не покидала больше своего жилища.

Муравьев, узнав о посещении квартиры, схватился за голову и немедля пошел радировать о случившемся на Родину.

10

В Москве то, что она не подчинилась приказу и самовольно разрубила петлю, затянувшуюся на шее ее мужа, встретили не громом и молниями, как того ждал Муравьев, имевший такой опыт, а куда снисходительнее и даже благодушнее. По-видимому, сам Сталин принимал решения, связанные с этим делом. Тираны не могут жить без осведомителей: как не обходятся они без доносчиков в собственной стране, так же любят они читать донесения из чужих стран, которые таким образом тоже начинают жить как бы у них под колпаками. Другое дело, что они, одержимые манией величия, полагают, что все знают лучше специалистов, и верят разведчикам лишь тогда, когда те подтверждают их взгляд на вещи, и считают их дураками или, хуже, предателями, когда им сообщают нечто идущее вразрез с их мнением, но это уже другая сторона дела. В Разведупре тогда были большие перемены - тем вероятнее, что Сталин сунул свой длинный нос параноика в дело моих родителей,- наверно, через "курировавшего эти вопросы" Ворошилова. Почему Сталин простил нарушительницу приказа, неизвестно - может, и голова тирана бывает ветреной (если можно назвать так голову, в которой дуют одни самумы и суховеи), может быть, он был доволен в это время Францией, с которой, единственной из крупных европейских держав, готовился или уже был заключен выгодный для СССР договор, и он распространил свое отношение к стране на всех французов и француженок - не знаю, но с тех пор мать, кажется, получила то, что по тем временам можно было назвать правом на бессмертие. Сталин, кончая с этим делом, мог сказать Ворошилову: "И вообще не трогайте ее, эту ослушницу" Рене после этого не арестовывали и не расстреляли, как всех сколько-нибудь заметных (и неприметных тоже) сотрудников Управления.

Опасная выходка всем сошла с рук и даже изменила отношение к Якову. Никто не думал больше отправлять Рене в Союз - несмотря на то, что живот ее не убывал, а, наоборот, рос с каждым часом. К ней стали относиться с особого рода почтительностью, какой встречается непослушание начальству, когда оно увенчивается успехом. Муравьев сказал ей: "Мы что-нибудь придумаем", и ей показалось, что ее хотят сделать свидетельницей освобождения Якова - в награду за верность и мужество, которые ценились в этом кругу больше, чем где-либо. Сам Муравьев, впрочем, ни на йоту не отступался от предписаний свыше. Ему теперь велено было выручать Якова, и он с ведома Центра выработал два плана спасения. Согласно первому, Якову нужно было подыскать имя и фамилию и подтвердить их записями в приходской книге где-нибудь в той же Франции (с которой легче было бы потом договориться о выдаче); в случае провала этой операции оставался вариант с подкупом стражи и похищением арестованного. Закипела срочная работа. Резиденту во Франции полетела депеша, излагающая суть дела. Из Франции отвечали, что у них есть на примете мэр одного дальнего, на границе с Германией, городка, которого завербовали, когда он был в Париже, и "законсервировали" до первой необходимости. Граница с Германией очень устраивала Центр, потому что легко объясняла блуждания Якова по Европе и его знание немецкого. Поездку в Эльзас и "расконсервирование" мэра, о котором было известно, что он хороший пьяница, поручили Адаму Львовичу Шипову, человеку с нелегкой судьбой, выжившему после семнадцати лет лагерей в Норильске,- в отличие от многих своих товарищей. Это был польский еврей, работавший в разведке с двадцатых годов, он был в разных странах и, уже на пенсионном досуге, говорил, что иностранцу за границей хорошо в трех странах: США, Швейцарии и в Париже - в Америке, потому что там на тебя никто не обращает внимания, в Швейцарии, потому что там все иностранцы, а в Париже, потому что там хорошо всякому. В те годы это был молодой невысокий, плотного сложения весельчак, обходительный, как все поляки, и смышленый, как почти все евреи. Он поехал в Эльзас с товарищем. Они имели на руках расписку о сотрудничестве, которую мэр дал их предшественникам в разгар пьянки, и немалую сумму денег, которая должна была возместить тому моральный ущерб в связи с предполагаемым должностным нарушением. Деревушка находилась на границе между двумя департаментами и была отдалена от больших городов - в этом были и свои неудобства и преимущества...

В Шанхае тоже произошли перемены и подвижки. В начале июня в камеру Якова вошел одетый, несмотря на жару, во все черное человек средних лет в галстуке и лакированных ботинках - с беглым, но более чем внимательным взглядом, ни на чем подолгу не задерживавшимся: не потому, что был поверхностен, а потому, что ему не нужно было много времени, чтобы во все вникнуть. В его чуть легковесных, юношеских манерах было что-то от француза - действительно, он, не теряя времени, отрекомендовался французским адвокатом Полем Крене, которого наняли друзья Якова. Крене назвал их известными негоциантами - это были хозяева торговых фирм, связанных с советским Торгпредством. Чтоб сразу войти в дело и не вызывать сомнений у своего подопечного, Крене передал ему привет от Элли.